Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

• Название: Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
• Автор: Александр Наумов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

---

На конюшнѣ царствовалъ неизмѣнный кучеръ Иванъ, любившій себя величать Иваномъ Николаевичемъ Исподниковымъ. Средняго роста, плотный, краснолицый брюнетъ съ небольшой бородой, Иванъ, несмотря на свою природную дурковатость, любилъ распространяться на ученыя темы и говорить о политикѣ. По служебной части онъ былъ старателенъ, но предпочиталъ ѣздить на привычныхъ и покойныхъ лошадяхъ.

На кухнѣ хозяйничалъ поваръ „Михайло” подъ названіемъ „курносый” — мастеръ своего дѣла, особенно по части всевозможныхъ пироговъ, закусокъ и копченыхъ стерлядей.

Въ дому прислуживалъ тоже Михайло — небольшой блондинъ съ большими лакейскими усами, научившійся отъ братьевъ разнымъ юнкерскимъ выраженіямъ, изъ которыхъ излюбленнымъ у него было: „Энъ удовольствій” (выговариваемымъ имъ „іенъ удовольствію”). Женской прислугой была буфетчица Дуняша, на которой Михайло потомъ женился, а при мамѣ, въ качествѣ ея горничной и экономки, состояла Софья Трифоновна съ дочкой Надей, любившая всюду совать свой носъ, подсматривать и подслушивать. Худая, съ большими карими глазами за очками, прикрытая старомоднымъ кружевнымъ чепцомъ, Софья Трифоновна была всѣми нелюбима, что, впрочемъ не мѣшало ей неслышно всюду и всегда какъ бы невзначай появляться.

Будничный день мой начинался съ 7 ч. утра зимой и съ 6 ч. утра въ лѣтнее время. Умывшись, первымъ долгомъ продѣлывалъ обычныя свои упражненія на домашней гимнастикѣ. Одѣвшись, сбѣгалъ на дворъ къ Федору, успѣвалъ попилить, порубить дровъ, а въ теплое время поработать даже немного въ саду и огородѣ. Въ 8 часовъ утра пилъ чай съ молокомъ и бутербродами, любилъ яйцо въ смятку, особенно, когда милая моя Таташа жила съ нами по зимамъ. Бывало добрая моя старушка, сидя въ нижней столовой, сваритъ свѣженькое яичко въ любимый мой „мѣшочекъ”, очиститъ его кончикъ и ждетъ сверху своего Шушу...

Захвативъ въ ранецъ холодный завтракъ, изъ тѣхъ же\ бутербродовъ, садишься, чтобъ ѣхать въ гимназію, къ кучеру Ивану на дрожки или въ санки съ высокой ковровой спинкой, — каковыя я видѣлъ лишь въ Симбирскѣ въ помѣщичьихъ домахъ.

Уроки въ гимназіи начинались съ 9 часовъ утра. Предварительно за ¼ часа всѣ учащіеся собирались въ церковномъ залѣ на молитву; затѣмъ съ пятиминутными перерывами до 12 ч. проходило 3 урока, послѣ чего отъ 12 до 12½ была т. н. большая перемѣна, во время которой завтракали. Съ 12 ½ ч. по расписанію полагалось еще 2 урока, котроые къ 2 ½ ч. дня кончались, и мы возвращались домой обычно пѣшкомъ, гурьбой, съ шумомъ и гамомъ вываливая съ гимназическаго двора.

Обѣдали мы всѣ вмѣстѣ обычно въ 3 часа въ столовой.

Часто бывали гости, старшіе засиживались, а я, поблагодаривъ родителей, поднимался къ себѣ наверхъ и принимался за уроки, которые, кстати сказать, задавали намъ въ объемистыхъ размѣрахъ, такъ что до вечерняго чая еле-еле удавалось ихъ одолѣть. Репетиторовъ у меня никогда не было. Господь помогалъ мнѣ одному справляться съ школьнымъ дѣломъ, не обременяя и не безпокоя родителей, вносившихъ лишь ежегодно за меня сначала по 40 р., а затѣмъ по 60 р. за весь учебный годъ... Занятія мои шли удачно. Переходилъ я изъ класса въ классъ съ наградами, окончилъ, какъ я раньше сказалъ, съ медалью.

Два раза въ недѣлю, по вечерамъ, приходилъ ко мнѣ учитель скрипичной игры, Антонъ Осипозичъ Крыжевинскій. Музыку я любилъ съ ранняго дѣтства. Сначала обучала меня игрѣ на роялѣ гувернантка Изабелла Ивановна, но, увы, ея способъ занятій меня надолго отвратилъ отъ сего инструмента; и лишь спустя много лѣтъ, когда въ Москвѣ я сталъ брать уроки пѣнія, я сталъ самъ себѣ аккомпанировать и мало-помалу такъ пріохотился къ роялю, что къ 24 годамъ свободно разбиралъ ноты и могъ проигрывать а livre ouvert цѣлыя оперы. Въ 14 лѣтъ мнѣ очень хотѣлось научиться играть на скрипкѣ; родители пошли навстрѣчу и вотъ приглашенъ былъ ко мнѣ въ качествѣ учителя вышеупомянутый Антонъ Осиповичъ, въ то время дававшій въ Симбирскѣ уроки во многихъ домахъ — кому на скрипкѣ, кому на віолончели, и даже на роялѣ.

Самъ Антонъ Осиповичъ былъ превосходный скрипачъ, выступалъ нерѣдко въ концертахъ и доставлялъ слушателямъ своей игрой высокохудожественное наслажденіе. Будучи польскаго происхожденія, онъ въ числѣ многихъ, послѣ шестидесятыхъ годовъ, былъ высланъ изъ Польши и поселился въ Симбирскѣ со всей своей семьей.

Мало-по-малу, одолѣвъ всѣ первоначальныя техническія трудности, я потомъ сильно увлекся своимъ инструментомъ, тѣмъ болѣе, что благодаря тому же Антону Осиповичу, удалось почти за даромъ, по случаю, пріобрѣсти драгоцѣннѣйшую скрипку Антонія Гварнеріуса 2, подлинную рѣдкость съ отмѣткой внутри: „Antonius Guarnerius faciebat in Cremone an. 1726”, съ которой я никогда потомъ не разставался и которую въ ноябрѣ 1917 года уничтожила все та же большевистская бѣсовщина.

Впослѣдствіи дошелъ до насъ слухъ, что музыкальные наши инструменты въ имѣніи: рояли Блютнера и Стэнвэй, отцовская віолончель Вильома, моя скрипка, чудная фисгармонія были въ томъ же году вдребезги разбиты, какъ „господская буржуйная” затѣя...

Помимо домашнихъ выступленій соло или тріо съ братьями Ухтомскими, Антонъ Осиповичъ меня выпускалъ подъ конецъ даже на большихъ благотворительныхъ концертахъ. Помню какъ приходилось въ качествѣ солиста участвовать въ парадномъ любительскомъ концертѣ въ губернаторскомъ залѣ у Долгово-Сабуровыхъ, въ которомъ я исполнялъ трудный концертъ Мендельсона. Затѣмъ я выступалъ совмѣстно съ отцомъ (віолончель), матерью (рояль) и Николаемъ Бѣляковымъ (фисгармонія) въ квартетѣ изъ послѣдняго акта оперы „Риголетто” на благотворительномъ концертѣ, дававшемся въ огромной красивой залѣ Симбирскаго Дворянскаго Собранія.

Воскресные и праздничные дни проходили у меня обычно въ сообществѣ моихъ сверстниковъ — родныхъ и друзей. Въ числѣ первыхъ, прежде всего, были двоюродные мои братья, князья Ухтомскіе, Михаилъ и Александръ; затѣмъ троюродные: Александръ Бѣляковъ, Михаилъ Валуевъ, гр. Толстые и наконецъ, въ качествѣ ближайшихъ друзей: Германъ Молоствовъ, братья Депрейсъ, Михаилъ и Николай, и Сергѣй Быковъ. Александръ Бѣляковъ или „Капка”, какъ его всѣ звали, рано насъ покинулъ навсегда, скончавшись 14 лѣтъ отъ аппендицита. Это былъ смуглый, живой, немного озорной, но милый мальчикъ, большой любитель ловли птицъ, каковымъ спортомъ мы нерѣдко съ нимъ занимались около ихъ сада на обширномъ въ то время совершенно запущенномъ, городскомъ мѣстѣ, около знаменитаго „Вѣнца” — обычнаго мѣста гулянья Симбирской публики, съ котораго открывался изумительный по красотѣ видъ на Волгу и далекое наше Заволжье.

Ухтомскіе и Бѣляковы были наиболѣе близкими и дружными съ нами семьями. Съ Михаиломъ и Александромъ Ухтомскими я росъ, какъ-съ родными братьями; постоянно мы бывали другъ у друга, играли, веселились, совмѣстно занимались музыкой, съѣзжались по лѣтамъ, охотились и т. д.

Михаилъ былъ старше Александра на годъ и отличался съ раннихъ лѣтъ любовью къ хозяйству и ко всякой живности — лошадямъ, коровамъ, собакамъ и пр. Въ наукахъ зато онъ мало преуспѣвалъ и, въ концѣ концовъ, вынужденъ былъ выйти изъ старшихъ классовъ военной гимназіи, послѣ чего онъ весь отдался своему любимому призванію — хозяйству, тѣмъ болѣе, что къ тому времени его отецъ князь Николай Николаевичъ скончался, и Михаилъ сталъ естественнымъ помощникомъ своей матери.

Впослѣдствіи ему было выдѣлено имѣніе „Китовка” съ отличной землей и прекрасными луговыми угодьями по р. Свіягѣ, гдѣ онъ хозяйничалъ самостоятельно и вскорѣ обзавелся хозяйкой въ лицѣ миловидной свѣтлой блондинки — Клавдіи Михайловны (урожденной Есиповой), обладавшей прекраснымъ сопрано и мечтавшей одно время о сценѣ, но счастье ихъ недолго продолжалось.

Года черезъ два Клавдія покинула своего хозяйственнаго супруга и опостылѣвшую ей Китовку; вскорѣ простудилась и скончалась отъ злой чахотки, а Михаилъ мало-по малу превратился изъ сельскаго хозяина въ мелкаго торгаша и робкаго грошоваго спекулянта по разнообразнѣйшимъ отраслямъ. Все это отразилось невыгодно и на немъ самомъ, на складѣ его характера и умственномъ его кругозорѣ. На меня, по крайней мѣрѣ, въ послѣднее наше свиданіе съ нимъ (въ іюлѣ 1917 г.) онъ произвелъ впечатлѣніе человѣка замкнутаго и, я бы сказалъ, сильно опустившагося. Впослѣдствіи до меня дошли слухи, что онъ при большевикахъ скончался.

Князь Александръ рѣзко отличался отъ брата во всѣхъ отношеніяхъ. Начать съ того, что Михаилъ росъ крѣпышемъ, Александръ же съ ранняго дѣтства не могъ похвалиться своимъ здоровьемъ, былъ всегда худъ и блѣденъ.

Будучи по природѣ своей очень способнымъ, онъ не въ примѣръ брату своему, шелъ въ гимназіи однимъ изъ первыхъ учениковъ, много читалъ, любилъ музыку, игралъ хорошо на роялѣ. Перейдя въ Университетъ, сначала въ Петербургскій, а потомъ черезъ годъ — въ Московскій, Александръ поселился съ нами вмѣстѣ и съ этого времени, главнымъ образомъ, создалась и окрѣпла наша дружба.