Анатолий Злобин - Бой за станцию Дно

• Название: Бой за станцию Дно
• Автор: Анатолий Злобин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Легкое царапанье в дверь окончательно приподняло его с постели. Аркадий Миронович приоткрыл дверь. Перед ним волнующе покачивались золотистые кудряшки.

- Аркадий Миронович, что же вы не сказали? - с упреком спросила она.

- Я все сказал правильно, Тамара Петровна, - сказал он.

- Но вы же не до конца сказали, - упрекнула она.

- Я никогда не говорю до конца, - сказал он.

Тут он заметил в ее руке казенный листок бумаги.

- Вам телеграмма, - объявила она. - Чайку не хотите?

- Спасибо, я вас потом позову, - ответил он машинально, и дверь послушно притворилась.

Вот и остался он один, впрочем, никак нет, с казенным листком бумаги, явившимся невесть откуда, но скорей всего из дома, от Вероники, она великая мастерица на такие штучки.

Оттого, верно, мы и спим плохо, что не можем ни на минуту остаться одни. Человечество потеряло сон, потому что стало единым человечеством. Все сделалось взаимосвязанным, цепочки причин и следствий проросли сквозь нас цепями. Один неврастеник не спит, от него просыпаются пятеро спящих. И пошла цепная реакция, взрывая наш покой.

Аркадий Миронович изучал открытую часть телеграммы, на которой был нашлепнут машинописными подпрыгивающими буквами его теперешний запутанный адрес, о котором он и сам не ведал.

Нет, это не Вероника.

БЕЛОРЕЧЕНСК ГОРКОМ КПСС ВЕТЕРАНУ 122-й СТРЕЛКОВОЙ ДНОВСКОЙ БРИГАДЫ ПОЛИТИЧЕСКОМУ ОБОЗРЕВАТЕЛЮ ГОСТЕЛЕРАДИО АРКАДИЮ МИРОНОВИЧУ СЫЧЕВУ

Вот где я сейчас проживаю. Не затянулся ли мой визит к здешним властям? Я расшифрован, пора сматывать удочки.

Значит, это с работы. Ничего хорошего от начальства ждать не приходится.

Буквы уже не прыгали по строке, текст становился устойчивым, более того - непререкаемым.

ВТОРНИК ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО СЕНТЯБРЯ СТРАНУ ПРИБЫВАЕТ ГЛЕН ГРОСС ДЛЯ УЧАСТИЯ КРУГЛОМ СТОЛЕ ПУБЛИЦИСТОВ ТЧК ВАМ ПОРУЧЕНО ВСТРЕТИТЬ ГРОССА СОПРОВОДИТЬ ЕГО ПОЕЗДКЕ ПО СТРАНЕ ТЧК ПРОШУ РАССМОТРЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ОРГАНИЗАЦИИ ПЕРЕДАЧИ ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ ПЕРЕДВИЖКА БУДЕТ ВЫСЛАНА ПО ТРЕБОВАНИЮ ТЧК ПОДТВЕРДИТЕ ПОЛУЧЕНИЕ ПРИВЕТОМ

ВАСИЛЬЕВ

И это все? Аркадий Миронович почувствовал запоздалое разочарование. Все-таки без него не могут. Васильев признал свое поражение. А удирать больше некуда.

Мысль тренированно заработала. Глен Гросс, звезда номер один американского телевидения, помогал вести предвыборную кампанию президента. И если он за два месяца до выборов отправляется в дальний вояж за океан, то это не просто так, а с подтекстом. Гросс прилетит с посланием - вот что! И значит, Сычеву оказана высокая честь не только встретить, но и сопроводить.

Представляю, с какой натугой писал Васильев этот скромный текст. Но Глен Гросс возник вполне своевременно. Васильев был приперт к стене, уж он-то знал о давнем знакомстве Сычева и Гросса. И вообще, этот приезд свидетельствует о потеплении международного климата. И Васильеву досадно, что опять лавры достанутся Сычеву. Нет, с нами еще рано прощаться. Наша вахта не кончена.

Однако все это, так сказать, первый слой, лежащий на поверхности текста. А что там, между строк? Как Васильев узнал его адрес? Созванивался с Вероникой? А кто придумал передачу с ветеранами?

А может, сделать вид, что я вообще не получал никакой телеграммы?

Аркадий Миронович невесело усмехнулся. Снова вышел конфуз воспоминания отменяются. На этот раз по директивному указанию.

Время еще есть - пять дней, чтобы отыскать золотую середину между прошлым и будущим, отладить бесперебойный поток воспоминаний наиболее благоприятного свойства.

Меж тем над сквером, над Волгой намечались предварительные сумерки. Аркадию Мироновичу захотелось на улицу.

Он спустился по лестнице, пересек холл. Кто-то окликнул его, он не остановился.

На улице было тепло и тихо, словно природа спала детским сном. Аркадий Миронович быстро пошел по направлению к центру, который безошибочно угадывался по скоплениям красных флажков, развешанных по городу в честь приезда Аркадия Сычева.

Улочка раздваивалась. Аркадий Миронович взял курс на колокольню в надежде выйти на прямую связь с богом.

Фасады бревенчатых домов угасали в лучах заходящего солнца. Крыши косо просвечивали сквозь рыжую листву. Излишки ее хрустко шелестели под ногами.

Улочка вливалась в площадь, вдоль которой шли скорбные приземистые лабазы. Аркадий Миронович быстро нашел то, что искал: магазин сувениров с деревянной хохломой, которой славился здешний край. Он приценился и уже готов был идти в кассу, как вдруг с осуждением самого себя вспомнил, что поругался с Вероникой.

Покупка не состоялась. Он радостно подумал, как будет потом рассказывать об этой несостоявшейся шкатулке с ликом русской лубочной красавицы - но ради этого вряд ли стоило мириться.

Мы живем с ней двадцать лет. Прожили ни шатко ни валко. Ни верности, ни дружбы не нажили. Почему? В чем корень?

Что выше - характер или судьба?

Аркадий Миронович при случае любил сделать на этот счет личное заявление:

- Моя судьба банальна как крупноблочный дом, - говаривал он, смотря на собеседника чистым взглядом. - А характер получился нетиповой.

Если справедливо утверждение о том, что наша старушка-земля держится на трех китах, то столь же верно то, что нетиповой характер Аркадия Мироновича держался на трех изречениях.

- Человеческое сердце является самым точным прибором на свете (I).

- Правда выше сплетен (II).

- Ничто так не размагничивает, как головотяпство (III).

Впрочем, это были домашние лозунги для складывания характера. В рабочем же кабинете Аркадия Мироновича висел определяющий стимул, собственноручно начертанный им на полосе ватмана розовым фломастером. И этот стимул направлял всю деятельность Аркадия Мироновича.

- Мир победит войну!

На противоположной стене висел портрет Бенджамина Спока с его дарственным автографом.

Если же мы обратимся к судьбе, банальность которой была провозглашена Аркадием Мироновичем не без лукавства, то перед нами предстанут четыре типовых блока, как наиболее выразительные для данного поколения. Эти блоки: школа - война - институт - работа.

Каждый типовой блок в свою очередь как бы складывается из типовых деталей, выпускаемых судьбой со своего бессменного конвейера. Набор деталей достаточно велик, но вместе с тем они выпускаются по определенному и словно бы в высших инстанциях утверждаемому эталону.

Школа. Этот блок открывается трогательной историей о любимом учителе, пробудившем в русоголовом мальчике (девочке с косичками) первый интерес к литературе (биологии, физике и т.д.), что и определило впоследствии выбор жизни. Сюда же примыкает новелла о первой влюбленности, о первой измене друга и первой преданности (добавляется по вкусу). Тут все первое - и оттого как бы не бывавшее раньше - так ведь и действительно не бывавшее, и потому это только мое, неблочное.

Война. Не правда ли, странно: каким образом война может выступить в качестве типового построения. Но если вспомнить, что речь идет об Аркадии Мироновиче Сычеве, 1924 года рождения, то многое станет понятным. Мальчишки вырастали как бы войне навстречу, достигнув к ее началу призывного возраста. Из двух десятых классов Ногинской средней школы № 12 Аркадий Сычев остался один. Нет у Аркаши Сычева школьных друзей, одни подруги.

Имелось единственное исключение. Женя Верник из 10 Б класса той же школы № 12 уцелел на войне, поскольку на ней не был. Папа Верник определил сына в военную ветеринарную академию, каковую Женя благополучно закончил в год Победы. А как он увлекался физикой. Но выбор был сделан. Лейтенанта ветеринарных войск послали на службу в Монголию, там он и пыхтел до середины пятидесятых годов, пока не удалось проскочить в аспирантуру по той же ветеринарной части - с помощью того же папы Верник. Способный ведь был, защитился, четыре своих куска имеет, но судьба-то антитиповая, нежеланная, если хотите, постылая.

За сорок лет Сычев и Верник встретились только раз. Верник заискивал перед Аркадием Мироновичем, плакался на судьбу. За четыре года неучастия в военных действиях пришлось расплачиваться четырьмя десятилетиями опрокинутой жизни. И с женами не заладилось, и дети получились какими-то недоделанными, скособоченными, один заика, второй альбинос.

- Я сам спустил себя в канализацию, - хлюпал Женя Верник. - Скорей бы на пенсию. Займусь физикой.

- Я не против ветеринарии, - бодро отвечал Аркадий Миронович, с болью глядя на однокашника и не узнавая его. - В нашей стране почетен каждый труд. А лошади это вообще прекрасно, я знаю по ипподрому. Мы ведь с Андрюшей Мякининым заходили к тебе перед военкоматом. Но ты уехал к маме в больницу.

- Я знаю, - с готовностью подхватил Женя Верник, проигрывая несостоявшийся вариант судьбы сорок лет спустя. - Я ушел из дома за 15 минут до вашего прихода. Конечно, я пошел бы с вами в военкомат и был бы призван. Эти 15 минут решили всю мою жизнь. Ты сомневаешься?