Анастасия Дробина - Дорогой длинною

• Название: Дорогой длинною
• Автор: Анастасия Дробина
• Издательство: Анима
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-94320-066-3

Цыганские повести Анастасии Дробиной многократно переиздавались как под собственным именем, так и под псевдонимом (Анастасия Туманова). К сожалению. практически все эти книги имеют неточности технического характера. Данное коллекционное издание представляет первую книгу романа в полном авторском варианте. Под одной обложкой сведены части, действие которых разворачивается с 1870 по 1901 год

---

Яков Васильев выслушал её не перебивая, встал и двинулся к двери. С порога обернулся и коротко сказал:

"Чтоб завтра же в хоре сидела." Варька перекрестилась и, едва за хореводом закрылась дверь, кинулась перебирать свои платья, бережно сохранённые Макарьевной в сундуке. На второй день она уже пела вместе с хором свои старые романсы, на третий в ресторан сбежались все прежние почитатели брата и сестры Смоляковых, а на четвёртый стало ясно: Варьке одной всё же не вытянуть хора. Не меньше голоса в хоре нужна была красота. Такая красота, какая была у Насти, какой обладала Зина Хрустальная, какой блистала покойная жена Митро.

А взять эту красоту было негде.

Как ни осторожно пробирались за спиной хоревода по улице Митро и Кузьма, Яков Васильич всё же услышал и обернулся. Цыгане мгновенно сдёрнули картузы.

– Доброго утра, Яков Васильич!

– Где вас ночью носило? - не здороваясь, сердито спросил тот. - Митро, тебя спрашиваю!

– У Конаковых в карты играли. - на голубом глазу заявил тот. - До утра просидели.

– Денег, что ли, много завелось? - подозрительно спросил Яков Васильев, поглядывая на мадам Данаю. Но та невинно продолжала лущить семечки, а на усиленные подмигивания Кузьмы ответила чуть заметной понимающей улыбкой. Митро дёрнул Кузьму за рукав, и они ускорили шаги, торопясь свернуть на Садовую, откуда доносились крики и ругань извозчиков.

Посреди улицы сцепились осями две пролётки, и извозчики - всклокоченные, распаренные, со злыми красными лицами и взъерошенными бородами – машут кнутами перед носом друг у друга и отчаянно бранятся. Из-за угла появляется "правительство" - заспанный, важный городовой. Извозчики умолкают на полуслове, в считанные мгновения заключают мир, молниеносно расцепляют пролётки и раскатываются в разные стороны под неумолчный хохот толпы.

На углу Садовой и Тверской офеня торгует лубочными картинками, и Митро с трудом оттаскивает Кузьму от пёстрых аляповатых изображений генерала Скобелева, красной "тигры" с хвостом трубой и "как мыши кота хоронили".

Рыжий офеня с унылым испитым лицом надсадно кричит:

– А вот кому енарала, коего царевна персицка целавала! А вот царь Горохвоевода ворочается с турецкого похода! Борода веником, с полыньем и репейником! Идёт - земля дрожит, упадёт - три дня лежит!

– Пожарные! Пожарные! - вдруг проносится по толпе.

С Тверской слышится бешеный трезвон, визг трубы, и народ дружно отшатывается к стенам домов. Извозчики, бранясь, заворачивают лошадей на тротуары, за ними бегут торговцы с лотками. Улица едва успевает очиститься, а по мостовой уже мчится во весь опор вестовой на храпящей, роняющей клочья пены пегой лошади. В его руке - чадящий факел, за ним – громыхающие дроги с мокрой бочкой, обвешанные со всех сторон усатыми молодцами в сверкающих касках.

– Арбатские поехали, - с завистью говорит офеня.

– Куды, малой! - степенно возражает старичок-извозчик с сияющей на солнце лысиной. - Арбатские на гнедых, а эти на пегих. Тверски-ие… Эй, дьяволы! Где горит? У нас?

– В Настасьинском! - гремит с бочки, и всё сияющее медью, звенящее и трубящее чудо стремительно заворачивает в переулок.

Народ уважительно смотрит вслед. Кузьма, забыв про лубки, зачарованно провожает пожарных глазами. А Митро уже указывает ему на торговца "моркими жителями" - стеклянными, в полмизинца, чёртиками, забавно кувыркающимися в пробирках с водой. Кузьма немедленно начинает торговаться:

– Скольки за жителя? Двадцать копеек?! Ну, знаешь, дед, - совести в тебе нету! Да я за двадцать тебе живого чёрта в ведре принесу! С хвостом и с рогами! Их под мостом на Неглинке косяки плавают, только брать умеючи надо… Ну, гривенник хочешь? Ничего не сошёл с ума! Ничего не даром! Ну, леший с тобой, - двенадцать копеек. Я у Рогожской таких же по пятаку видал! Ну, последнее слово - пятиалтынник. Всё равно без почина стоишь!

Дед оказывается сообразительным. Всего через четверть часа воплей и брани смешной чёртик перекочевывает в руки Кузьмы за пятнадцать копеек.

Кузьма, подумав, покупает ещё одного и прячет в карман со специальной целью - вечером до смерти напугать Макарьевну.

В Кадашевском переулке под ногами захлюпала вода, и Митро решительно остановился:

– Нет, не пойду дальше. Ну его, этого Рахимова с его мерином морёным, и Толчанинова тоже! Тут же сапоги охотничьи или лодку нужно!

Кузьма пожал плечами, вглядываясь в залитый водой переулок.

– Ну, коли хочешь, подожди здесь, я один сбегаю!

– Куда "сбегаешь", нужен ты там кому! - рассердился Митро. - Нет, тут надо что-то…

Он не договорил. Из-за угла послышался смех, весёлые крики, и в переулок торжественно выплыл плот - снятые со столбов ворота, на которых стояло человек пять, деловито отталкивающихся шестами. Кузьма, увидев знакомого приказчика, замахал картузом:

– Яким! Яким! Эй!

– Сей минут! - раздалось с плота. Ворота медленно, качаясь, начали разворачиваться и, подталкиваемые шестами, тронулись к Кузьме.

– Видал, что делается? - сверкая зубами, спросил Яким - рыжий, веснушчатый малый в распахнутой на груди рубахе и мокрых по колено портках, заправленных в хромовые сапоги. При каждом движении Якима из сапог выплескивалась вода.

– Ночью залило по самые по окошечки! - возбуждённо заговорил он. - Хозяин Пров Савельич в одном исподнем в лавку побежал товар спасать, нас перебудил, выражался несусветно совсем! Вона - ни проехать, ни пройтиться, вся Татарка на воротах маневрирует. В лавку за хлебом - и то хозяйский малец в лоханке поплыл. О чём в управе думают, непонятственно. Убытку-то, хосподи! Мало нам по весне было потопу, так ещё и осенью! Все погреба, все клети позаливало! Народ прямо плачет - ходу нету никакого! Наши черти уж приладились по копейке за переправу брать. Сущий водяной извоз начался!

У Калачиных будка уплыла, да с собакой, насилу выловили уже на Ордынке.

Корыто опять же чьё-то подцепили, всю улицу обплавали - никто не признаёт…

– На Татарской цыганочка на "бабе" застряла! - вспомнил кто-то.

– Цыганка? - удивился Митро. - Откуда? Из Таганки?

– Не, не московская, кажись. Заплутала в переулках-то, а вода всё выше и выше. Влезла на "бабу", юбку подобрала и сидит богородицей! Поёт на всю улицу, да хорошо так! Наши ей уж и копеек накидали!

– Надо бы послушать, ежели вправду хорошо. - задумался Митро. - Чем чёрт не шутит, пока бог спит… Солистки-то все поразбежались у нас.

Приказчики умолкли. Яким озабоченно покрутил головой:

– Ну, полезайте, не то, на ворота… А ну, черти, двое кто-нибудь слазьте, не то потонем! Опосля вернёмся за вами… Да живее, у цыганей дело, а у вас – баловство одно!

Против такого аргумента возражений не последовало, и двое парней с готовностью спрыгнули на тротуар. Митро и Кузьма перебрались на раскачивающийся плот.

– Ну - с богом, золотая рота! - под общий смех сказал Яким и оттолкнулся шестом. Плот дрогнул и пошёл по воде посреди переулка.

На Татарской вода стояла у самых подоконников. Крыши были усеяны ребятнёй. Из окон то и дело выглядывали озабоченные лица кухарок и горничных. В доме купца Никишина женский голос пронзительно распоряжался:

– Эй, Аринка, Дуняша, Мавра! Ковры сымайте, приданое наверх волоките, шалавы! Кровать уж плавает! Аграфена Парменовна в расстройстве вся!

Из окна высовывалось зарёванное лицо купеческой дочки. Снизу горничные, балансируя на снятой дубовой двери, подавали ей раскисшие подушки.

По улице двигались доски, лоханки, ворота с купеческими домочадцами, приказчиками, прислугой, торговцами и мальчишками. Невозмутимо грёб на перевёрнутой тележке старьёвщик, скрипуче выкрикивая: "Стару вещию беро-о-ом!" Кто-то плыл в лавку за провизией, кто-то спасал промокшую рухлядь, кто-то просто забавлялся.

– Теперь уже скоро, - сказал Яким, останавливая плот у скособочившейся вывески, гласившей: "Аптека Финогена Семахина, кровь пущать и пиявок ставим". За аптекой открывался переулок - маленький, кривой, сплошь застроенный одноэтажными деревянными домиками. Решением невесть какого начальства вдоль домов, затрудняя проезд, были поставлены каменные тумбы, называемые москвичами "бабы". Пользы от "баб" не было никакой - разве что торговцы, отдыхая, ставили на них лотки с товаром, да в осенние безлунные ночи на тумбы водружались чадящие плошки с фитильками. На одну из этих тумб Яким махнул рукой. Кузьма вытянул шею и увидел цыганку.

Она сидела на "бабе", поджав по-таборному ноги. Увидев подплывавших парней, весело помахала рукой, хлопнула в ладоши и запела:

– Валенки, валенки - не подшиты, стареньки!
Нечем валенки подшить, не в чем к милому сходить!

– Ого… - тихо и недоверчиво сказал Митро. - Кузьма, ты слышишь?

Кузьма не отвечал. В горле встал комок. Кричи сейчас Митро во весь голос - он даже не услышал бы.