Ильяс Богатырев - Цена человека: Заложник чеченской войны

• Название: Цена человека: Заложник чеченской войны
• Автор: Ильяс Богатырев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9614-3970-0

Во второй половине 1990-х, когда похищение людей стало на Северном Кавказе массовым явлением, а количество заложников исчислялось сотнями, Ильяс Богатырев, специальный корреспондент легендарной программы «Взгляд», занимался сбором материалов для фильма о торговле людьми в Чечне. Однако по-настоящему он понял, что такое заложничество, когда стал жертвой сам. «Добро пожаловать в ад» – эта надпись на полуразрушенном стенде у въезда в Грозный до сих пор стоит у него перед глазами. Пережитый опыт и желание избавиться от страшных воспоминаний побудили его написать книгу. В ней и размышления о времени и политике, и анализ одного из самых уродливых и до сих пор не изжитых явлений в мире – торговли людьми, и советы бывалых военных журналистов, как действовать в таких ситуациях. Сдержанный и мужественный документально-художественный текст читается как психологический триллер, захватывая подлинностью деталей и характеров, мучительной неизвестностью, сопереживанием и ожиданием развязки.

---

…Я лежал в темной комнате и с трудом отмахивался от мыслей, которые лезли в голову отовсюду. Старался думать только о том, как бы побыстрее заснуть. Полная тишина вокруг усиливала ощущение гула в голове. Когда понял, что заснуть не удастся, а от грустных мыслей не избавиться, решил отвлечься и заставить себя выпить хотя бы немного чая из термоса. С каждым маленьким глотком я, как птица, опрокидывал голову назад так, чтобы теплый чай не касался оголенных нервов передних зубов. Несколько возмутившись, желудок все же принял стакан чая. Тогда рискнул попробовать и немного хлеба. Отломив маленькие куски мякоти, осторожно стал их разжевывать коренными зубами. Но больше двух-трех кусков проглотить не смог и вынужден был бежать к тазику.

Меня всегда очень напрягали блокпосты: они как живое, железобетонное олицетворение слепого рока войны – никогда не знаешь, пронесет или нет. Столкнувшись с ними, надо быть предельно хладнокровным и спокойным. Заранее приготовьте свои документы (а точнее – один, главный документ), чтобы не рыскать по карманам прямо перед вооруженным постовым; снимите свои солнцезащитные очки и выключите радио в машине. Вы можете еле волочить ноги, плохо соображать и быть на пределе психических возможностей. Но будьте готовы по первому требованию поднять на стол свою тяжелую поклажу и выложить из нее все, а затем, так же спокойно, собрать все обратно. Будьте в меру приветливым, предложите сигарету и отдайте еще одну на потом, но больше – ничего. И чем меньше времени вы проведете на блокпосту, тем лучше.

Влад еще не спал, а я сидел в полудреме, когда вдруг за дверью послышались голоса и скрежет отодвигаемой мебели. Вошли охранники и без лишних слов велели нам собраться, натянули на головы шапочки и за спиной туго защелкнули наручники. От неожиданно охватившего и еле сдерживаемого гнева меня пробивал озноб: я готов был вцепиться в бандитов оставшимися зубами и разгрызть их в клочья, настолько вскипела во мне злоба. На улицу выводили осторожно и тихо, крепко вцепившись в локоть. Толчком в спину грубо усадили в «Ниву». Сквозь рыхлую вязку шапки я заметил, что везут нас с выключенными фарами. Ехали медленно и не дольше десяти минут. Я подумал, что нас, вероятно, часто так будут перевозить с места на место, из одного конспиративного дома в другой.

Петляя и где-то нагибаясь, небольшое расстояние прошли пешком. Когда с наших голов стянули шапочки, мы обнаружили себя то ли под навесом, то ли в сарае. Не дав нам как следует оглядеться, охранники при свете затухающей свечки указали на разверзшуюся прямо перед нами яму – зиндан с опрокинутым решетчатым люком. Спуститься туда самостоятельно с затянутыми за спину руками было практически невозможно. Тогда один из охранников помог спуститься по железной лестнице сначала мне, потом Владу. Затем только спустился сам и под бдительным присмотром напарника освободил нам руки. Убрав наверх лестницу, нам спустили пластмассовое ведро с крышкой в качестве туалета и в придачу половинку свечи с зажигалкой. Оставалось замкнуть люк наручниками, прежде чем сделать это, один из бандитов произнес слова, которые я никогда не забуду: «Извините, ребята, временный комфорт».

«Временный комфорт» представлял собою обыкновенную земляную яму глубиной около двух метров и площадью полтора метра на два, крытую тяжелыми железными плитами, которые были навалены на пару рельсов. Стены нашего земляного мешка были обтянуты плетеной металлической сеткой. На пару деревянных досок на дне ямы были брошены два грязных матраса с рваными одеялами.

С ночи 13 июня начался самый тяжелый период нашего заточения.

Глава 5

C каждым днем я чувствовал себя все хуже. Гул и боли в голове, исходящие откуда-то из коры, не прекращались ни на минуту, было такое ощущение, будто в мозг аккуратненько вмонтировали мелко вибрирующий занудный зуммер. Каждый раз через силу я заставлял себя пить чай и проглатывать мелкие кусочки хлеба, даже если знал, что скорее всего все это чуть позже потянется назад. Я прекрасно понимал, что бандитам не до тонкостей болевых переживаний заложников и они совершенно не обязаны проникаться жалостью к слабеющему заложнику, если он все еще на ногах. С какой стати? Они готовы туполобо удерживать добычу до последнего, пока, споткнувшись о свалившегося с ног, не поймут, что за мертвого вряд ли что-нибудь получат.

Меня поддерживал Влад. Он был моим заботливым лекарем. Это он следил и настаивал, чтобы я съел еще кусок хлеба и сделал еще, а затем еще один глоток чая. И наконец после долгих просьб и напоминаний Влада в нашу яму спустили пакет с бинтами и таблетками от сотрясения мозга…

Не бойтесь просить у ваших похитителей лекарства или предметы личной гигиены. Без страха говорите о нормальном питании: не о какой-то излюбленной еде – о нормальном питании для поддержания минимальных жизненных сил. В интересах похитителей, чтобы вы оставались живым и здоровым.

Пробыв в яме несколько дней, мы совершенно потеряли ориентацию в пространстве и времени. Это произошло как-то незаметно и само собою. Наверное, мы подсознательно избегали мыслей о времени: какая, собственно говоря, разница – утро сейчас или вечер. В конце концов, чем незаметнее проходит время, тем лучше, ведь оно у нас тянулось медленно и тяжело, и потому легче было не обращать внимания на его вязкую тягучесть, не замечать его. О том, что прошли еще одни сутки, мы могли только догадываться по визитам охранников, которые приносили нам еду и выносили наш туалет. Делали они это молча, и на наши попытки заговорить крайне неохотно отвечали односложными, еле внятными фразами. Еда же в основном состояла из чая, хлеба и холодной тушенки, которую иногда невозможно было есть при всем желании.

Другое дело – наше пространство. Его у нас почти не было, оно резко скукожилось с момента нашего похищения, а в зиндане его сжало как тисками. Пространство так плотно припирало, что игнорировать тесноту было невозможно. В яме эта теснота давила нас нестерпимой сыростью, которая проникала до мозга костей. От нее грязная одежда прилипала к влажному телу, а волосы были похожи на истрепанную мочалку, облитую густой и вязкой жидкостью. Влажный воздух вперемешку с запахом промозглой земли глубоко проникал в наши легкие и зависал там, наполняя тяжелым ощущением затхлости. Вся наша постель была так пропитана сыростью, что ее, наверное, уже никогда невозможно было бы просушить полностью. Мы подолгу не могли разжечь отсыревший фитилек свечи, а кремень самой зажигалки просушивали десятками щелчков. Особенно сильно сырость чувствовалась после дождя, монотонный шум которого довольно часто слышался где-то высоко над нами. Позже мы узнали, что лето в том году на Кавказе действительно выдалось очень дождливым.

Влад периодически перевязывал мои раны, экономно распределяя моток бинта, и следил за тем, чтобы я принимал лекарства и хоть понемногу, но непременно ел. Он выстриг старенькими ножницами клок моих волос вокруг раны на голове и обрабатывал ее просроченным йодом. На рваную рану у основания шеи накладывал перевязку из бинта, сложенного в несколько слоев, и приклеивал ее скотчем. Со временем я стал чувствовать себя лучше, голова гудела меньше, а раны, несмотря ни на что, по шутливому замечанию Влада, заживали как у собаки.

Кстати, как ни странно, мы нет-нет да находили в себе силы шутить. Шутили над тем, что теперь мы стали самыми приземленными журналистами на свете и ни одна сволочь не сможет упрекнуть нас в том, что мы далеки от земной реальности и витаем в облаках. А когда нам принесли еще две свечки, а затем как-то раз спустили даже замасленные и истрепанные игральные карты, мы шутили уже над тем, что мечты сбываются не только на белом свете, но и в подземной тьме. Сейчас такой юмор может показаться глуповатым, а тогда мы прикалывались искренне и смеялись не только над самими шутками, но и над тем, что мы еще способны на них, значит не все потеряно, значит мы вполне еще люди. Это был своеобразный инстинкт самосохранения. Мне кажется, что если бы не юмор, мы бы с Владом до сих пор лечились от каких-нибудь психических болячек.

Необходимо смириться с тем, что вы находитесь во власти похитителей. Чтобы не потерять над вами полный контроль, они могут решиться и на убийство, поэтому нужно подчиняться их приказам, избегать как агрессии, так и истерик. Эмоционально неуравновешенный заложник, впавший в панику от страха, пугает террористов своей непредсказуемостью, и его, скорее всего, пристрелят первым.

Мы цеплялись за любую нелепую возможность отвлечься, избавиться от постоянно давящих угрюмых мыслей. Карты в этом смысле оказались настоящим подарком. Мы с Владом тупо перекидывались в них, не обращая никакого внимания на то, кто выигрывает. Мы играли молча, играли с комментариями, играли, подшучивая друг над другом, играли, пока не гас последний кусочек свечи… И, видимо, как раз из экономии свечей охранники вскоре забрали у нас карты.