Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер

• Название: Старики и бледный Блупер
• Автор: Густав Хэсфорд
• Жанр: О войне
• Год: 1990

Американский роман с элементами автобиографии. Написан в 1979 году Густавом Хэсфордом (1947–1993), ветераном морской пехоты США, по своим воспоминаниям о Вьетнамской войне. Экранизирован в 1987 году Стенли Кубриком и Майклом Герром под названием «Цельнометаллическая оболочка». В 1990 году вышло продолжение романа — сиквел «Бледный Блупер» (The Phantom Blooper) о «предателе» с гранатомётом M79. Планировалась и третья часть (трилогия), однако автор умер вскоре после завершения второй.

---

Голос, в котором столько гордости и печали, смолкает. Бодой Бакси молча разглядывает страницы своего ежедневника, вспоминая о былом.

Жители Хоабини сидят в уважительном молчании, думая о жертвах и страданиях героических солдат, которые каждый день проходят по Стратегической тропе, о юных солдатах, которые прямо сейчас шагают не дальше чем в десятке миль отсюда, стойкие товарищи, которым Хоабинь должна дать еды, а иначе им не выжить — столь же наверняка, как при попадании американской бомбы.

Ба Кан Бо поднимается и делает объявление: «Завтра мы завершаем проект «Больше воды для деревни». Рисовые поля — поля сражений, а народ — самое сильное оружие».

* * *

На рассвете мы с Сонг берем мотыги и идем к реке, чтобы принять участие в проекте Бо Кан Бо «Больше воды для деревни».

По пути к реке мы встречаемся с Метелочницей. Она меняет курс и идет на перехват через деревенскую площадь. Метелочница ни за что не упустит возможности дать мне понять, что за желанный гость я в этой деревне.

Лет Метелочнице где-то с пару тысяч. Она идет сгорбясь, на плечах — бело-голубая шаль. Зубы черны, десны темно-красные. Метелочнице явно следует серьезно полечиться от наркозависимости, а именно — от потребления плодов бетельной пальмы. Вечно она чавкает, пережевывая кусок размеров где-то с две трети теннисного мяча. Как сапер, проверящий, нет ли мин, Метелочница ощупывает каждый фут земли на своем пути тростью с тиковой драконьей головой, которую время отполировало до блеска.

Выправка у нее — как у образцового солдата при прохождении торжественным маршем, а торопливый шаг говорит о том, что дел у нее много, и все они важные. Со слов Сонг, всех пятерых сыновей Метелочницы убило на войне с французами, а трое внуков погибли, сражаясь с морпехами в Кхесани. Метелочница — председательница Организации приемных матерей солдатских детей и занимает важный пост деревенской повитухи, ей одной разрешено разрезать пуповины у новорожденных и погребать их в местной земле. Муж ее погиб под Дьенбьенфу, а брат сидел однажды в тюрьме вместе с Хо Ши Мином. Метелочница — самая влиятельная женщина в Хоабини.

Как только Метелочница приближается на дистанцию, соответствующую радиусу действия своего плевка, она выстреливает в мою сторону бомбой из красного сока бетеля. Вслед за бомбой летит «Фаланг!» — «Белый чужеземец».

Метелочница фыркает, глядя на Сонг, и говорит: «Труонг Тхи Май» — «Мисс Америка».

Шествуя мимо нас подобно Наполеону во главе своей армии, Метелочница выпаливает хлесткую фразу, единственное, что знает по-английски:

— Убирайся из Вьетнама, Длинноносый, а то убью тебя на хрен.

— Так точно, мэм. Чао Ба, — говорю я очень громко, так как знаю, что она оглохла на одно ухо после одного налета B-52. Приподнимаю шляпу из рисовой бумаги. — Самого доброго дня Вам, так? Слышите?

Сонг не хочется показаться невежливой, но она с трудом сохраняет серьезное выражение лица, глядя на Метелочницу, которая угрожающе машет палкой в мою сторону и говорит еще раз: «Убирайся из Вьетнама, Длинноносый, а то убью тебя на хрен».

* * *

Проект Ба Кан Бо «Больше воды для деревни» — настолько серьезное дело, что даже жизненно важная уборка риса откладывается на послеобеденное время.

Почти каждый из деревенских мужчин, женщин и детей принес с собой что-нибудь землеройное. Мы стоим в два ряда лицом друг к другу, между нами шесть футов. Цепочки работников начинаются у рисовых чеков и тянутся через джунгли до реки. Малыши льнут к ногам матерей. Младенцы болтаются у матерей за спиной. В руках у детей старше шести лет мотыги, лопаты и кирки.

Мы с Сонг решили жестоко подразниться, и устраиваемся по обе стороны от Метелочницы. Она угрожающе скалится. Напротив нас, в противоположном ряду — командир Бе Дан и Бодой Бакси.

Между рядами, вытянувшись во фрунт, проходит с проверкой Ба Кан Бо, дама-политрук, политический представитель Фронта национального освобождения в деревне Хоабинь, женщина строгая и неприятная. Лет ей где-то сорок пять, старая дева, сочетавшаяся браком со своей работой. Для вьетнамки она высоковата. Вместо шортов она предпочитает носить брюки хаки, а волосы с проседью собирает в тугой пучок, и никаких там украшений типа шпилек или ленточек. Через плечо висит синяя полевая сумка, символ ее должности. На кармане безупречно чистой зеленой гимнастерки красуется значок с Хо Ши Мином из красной эмали с золотом.

Я спрашиваю у Сонг, почему все вокруг с таким уважением относятся к этой угрюмой старой служаке, вояке кабинетной.

Сонг отвечает: «Каждый товарищ отдает то, чем владеет, Баочи. Наш прежний политрук был очень жизнерадостным юношей. Очень хороший человек был, бодрости не занимать. Все анекдоты рассказывал, и все его любили. Хороший был политрук. Ба Кан Бо сердечной женщиной не назовешь, по политрук она хороший. Улыбка — это еще не ум, а от дружеских рукопожатий дрова для очага не нарубятся».

Ба Кан Бо приказывает глядеть в оба, чтобы не наткнуться на бомбы под землей. Потом дует в свисток, и мы начинаем копать. Ба Кан Бо берется за лопату и присоединяется к нам.

За шесть часов мы выкапываем канал в сто ярдов длиной, четыре фута шириной и четыре фута глубиной. Мы перестаем копать, когда до реки остается несколько ярдов.

Обедаем. Сонг собрала корзинку на троих. Джонни-Би-Кул назначен в караул, поэтому Сонг зовет свою лучшую подругу пообедать вместе с нами.

Мы усаживаемся на берегу в тени огненного дерева с Дуонг Нгок Май. Сонг рассказывает мне о своей подруге. Май на девятом месяце. Она Боевая вдова. Шесть месяцев назад ее мужа убили Ден Сунг Труонгз, «Черные винтовки» — американские морпехи. Он был деревенским гончаром. Май — штабной сержант в батальоне Главных сил Вьетконга, и дома сейчас в отпуске по здоровью. За доблестные боевые подвиги имя Май занесли в свиток чести «Дунг Си Куок Ми» — «Героические убийцы американцев».

У Боевой вдовы Май под черной пижамной рубахой большой живот, она беседует с Сонг, но и не думает ни словом обмолвиться со мной. Когда она глядит на меня, взгляд ее не выражает ничего, ни ненависти, ни признания того, что я вообще существую.

Я отчаянно отмахиваюсь от внезапной атаки стрекозы, и из-за этого давлюсь рассолом. Стрекоза бесстрашна и агрессивна, но шквал каратистских рубящих ударов, разрезающих воздух, лишает ее боевого духа. Стрекоза, покрытая синим хромированным металлом, уносится прочь, жужжа своим крохотным мотором.

* * *

Пообедав, мы сооружаем из валунов фундамент для установки водяного колеса. Тридцать человек кряхтят, обливаются потом, поднимают здоровенное деревянное колесо и, напрягая все силы, устанавливают его на место.

Джонни-Би-Кул сменяется с поста, приходит и смотрит, как водяное колесо закрепляют ударами кувалд.

На отрезке между водяным колесом и рекой группа работников вынимает последние несколько ярдов земли, запуская речную воду в новую ирригационную траншею.

Командир Бе Дан поднимает Джонни-Би-Кула и усаживает его на велосипедное сиденье, прикрепленное к водяному колесу. Колесо приводится в движение велосипедными педалями. Джонни-Би-Кул дожидается сигнала Ба Кан Бо, а потом начинает изо всех сил, как можно быстрее жать на педали.

Тяжелое колесо сначала сопротивляется, а потом приходит в движение, все быстрее и быстрее, и гонит воду вперед. Широкие деревянные лопасти поднимают речную воду понемногу за раз и переносят ее через дамбу в следующий чек.

Люди радостно кричат: «Хо! Хо! Хо!»

Ба Кан Бо запевает патриотическую песню:

Мы — крестьяне в солдатских одеждах,
Мы боремся за землепашцев, которых угнетали тысячу лет,
Наши страданья — страданья народа

.

После из ряда вон тяжелого дня — установив водяное колесо, мы продолжили собирать урожай — так приятно собраться всем вместе после ужина и поглядеть, как троих вьетконговцев-учеников принимают в ряды вооруженных бойцов.

Когда я служил в морской пехоте, ходил упорный миф, байка, которую рассказчик слышал от кого-то, кто клялся ему, что это не херня, и что морпехи время от времени находят мертвых вьетконговских детей, прикованных цепями к пулеметам. Мораль байки состояла в том, что противнику так отчаянно не хватает новобранцев, так не хотят они драться, и такой этот противник жестокий.

Ну и вот, Дровосек проводит надо мной эксперимент, я есть подтверждение его теории, что для победы надо понять противника, без колебаний признав при этом любую правду, сколь угодно непереносимую. Вьетконговцы понимают нас лучше, чем мы себя самих, но мы не понимаем их совсем.

Когда я был морпехом, мне потребовалось два года в поле, чтобы перестать недооценивать вьетконговцев. Это как познание секса: все, что рассказывают об этом деле другие — херня полная. Реальные факты я собирал не дома.