Анатолий Злобин - Наводка на резкость

• Название: Наводка на резкость
• Автор: Анатолий Злобин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Возможно, на свете есть города лучше Ленинграда - не знаю. Зато точно знаю - мне лучшего города не надо. Ленинград - это даже не город, это состояние. Всего чего хотите. Состояние моей души. Состояние русской истории. Состояние нашего будущего. Мы вот жили на Пестеля, 22, пятый этаж с видом на воду. Как можно жить в этом городе без воды? Гулять всегда ходили на Фонтанку. Однажды идем по набережной. Григорий говорит: "На той неделе улечу на несколько дней в Волгодонск". "Что ты там потерял?" спросила я беспечно. "Хочу людей посмотреть и себя показать". Я насторожилась: "Кстати, где это? Никогда не слышала о столь шикарном городе - верно, дыра порядочная". - "Между прочим, не исключено, что в эту дыру мы поедем работать". - "Григ, это несерьезно. Никогда не поверю, что ты сможешь расстаться с Ленинградом". - "Издали будем любить его еще крепче. Мне предлагают интересную работу. Я разработаю новую технологию". - "Разве нельзя разрабатывать новую технологию, не покидая Ленинграда?" - я еще пыталась трепыхаться на поплавках беспомощных вопросов: а как же квартира? а как Юрочкина музыкалка? - но это уже было полной капитуляцией. Ведь у нас на первом месте работа - и нет другого слова.

Дома я пыталась отыскать Волгодонск на карте: не обнаруживалось такого города. Но самолеты туда летают, и это мне ответили в справочной Аэрофлота. Странно. Как они туда долетают, если данный город даже не нанесен на карту.

Впрочем, будем объективны, на более крупных картах Волгодонск все же обнаружился, этакий крошечный, даже не имеющий точки кружочек, примостившийся в правом нижнем углу Цимлянского моря. Сколько таких серийных кружочков рассыпано на карте. Почему мне достался именно этот? Неведомый и далекий, занимающий наипоследнее место в ряду условных обозначений?

Но что делать, коли я всего-навсего старшая экономка? Покорно отстояла в очереди за билетом. Григорий должен был нас встречать на месте, а мы с Юрой летели, предварительно отправив малой скоростью всю нашу обстановку, среди которой мы жили. Но ведь не отправишь малой скоростью Фонтанку?

И вот прилетели. Здравствуй, Волгодонск. Тогда этого здания с залом скуки и в помине не было. В чистом поле торчали три вагончика на железных колесах.

В памяти осталась мощная плотина гидростанции с водопадами, перехлестывающимися через щиты, мы как раз ехали в небольшом грузовичке по нижнему бьефу, и казалось, вода клокочет и рушится на нас, а ветер сносил на дорогу брызги и пену. В жизни всегда великое и горькое рядом. На ребрах щитов висели белые тушки перебитых, обезглавленных судаков, засосанных этой неумолимой великой стихией, бедные рыбки, но это я уже про себя подумала.

Мы поселились на втором этаже с видом на строительный забор, за которым вырастал универсам, мне даже нравилось поначалу наблюдать за переменами его силуэта. Увы, стройка оказалась бесконечной, больше я на нее не глазела.

Я впервые попала в строящийся город и не переставала удивляться: чем дальше строят город, тем больше в нем образуется пыли. Отчего так? Потом мне объяснили научно: увеличивается количество сдираемой земной поверхности. А прикрывать содранную землю не дело строителей, для этого существует следующая инстанция, неведомо как называющаяся.

Ленинградскую квартиру нам поставили на броню. Прибыла малой скоростью наша обстановка. Разместили ее. Квартира, в сущности, такая же, тут и там две комнаты. Только вид из окна поменяли.

Вы знаете, тут неплохой климат. У меня прошли головные боли. А база отдыха на берегу Дона - так это просто прелесть. И снабжение хорошее.

Не подумайте, будто я ищу смягчающие обстоятельства. Я знаю, что заранее обречена на роль отрицательной героини, не понимающей устремлений мужа и пытающейся по низменным мотивам сбежать от трудностей.

Я нарушила долг - так по-вашему? В таком случае выслушайте и пострадавшую сторону. Это не система доказательств, вместо системы координатная сетка эмоций, с помощью которой я хотела бы объясниться если не перед историей, то хотя бы перед вами.

Мой дед воевал на гражданской, был ранен, заработал инвалидность и в тридцать втором году умер. Отец родился в год, когда началась первая мировая, и погиб на второй мировой, в сорок третьем году под Ленинградом, я даже не знаю, где его могила, похоронен в братской. Я родилась в тридцать девятом, отца не помню. От войны остались в памяти платформы с танками, которые стояли на нашей станции.

Я не раз слышала, нам говорили сызмалу, что и дед мой, и отец отдали свои жизни за счастье своих детей, то есть за меня. А теперь вдруг выясняется, что и я должна пожертвовать своим будущим во имя какого-то "Атоммаша" и тем самым ради счастья моего сына. А Юре во имя кого придется жертвовать?

Так вот, заявляю официально и категорически: не желаю жертвовать своим будущим. А главное, не вижу в этом смысла. Сейчас мирное время, мы разоружаемся. Кому полезны наши жертвы?

Моя вина лишь в том, что я не родилась крестьянкой. Выросла на перекрестке железных дорог на узловой станции рядом с депо, а мимо проносились поезда, зовя меня в неведомые, абстрактные дали.

Я заядлая урбанистка первого поколения. Мне вонючий гараж под окном милее лесной опушки, воспеваемой поэтами. Все урбанисты сейчас заболели березовой ностальгией, но я этой модной болезнью никогда не страдала.

Куда деваться, коль я уже избалована моим Ленинградом? Что есть вершина человеческой цивилизации? Заводы, домны, шахты? Их все время достраивают, модернизируют, а в конце концов неизбежно снесут, чтобы поставить на их место еще более огромные корпуса. Нет, это не заводы и не шахты. Тогда, может быть, гидростанции, затопившие лучшие земли, отнявшие у рыбы ее вековые пути? Прекрасное не должно причинять вред. А лучшее, что создано на земле цивилизацией, это города. Они стоят веками, перешагивают в другое тысячелетие. Слава богу, Волгодонск не кичится своей уникальностью. Он довольствуется скромным положением серийного города, сошедшего с домостроительного конвейера. И потом - разве это город? Это жалкий эмбрион города, и еще неизвестно, кого примут на свет повивальные бабки, мальчика или девочку?

С утра я влезаю в резиновые сапоги и топаю вдоль забора. Ночью прошел дождь, правда небольшой, грязи всего по щиколотку. Но она такая жирная, въедливая. Долго стою на остановке, ибо автобусы подходят набитые битком, а я не такая резвая, чтобы соперничать с молодыми парнями и девчатами, спешащими, как и я, на смену.

Хорошо, я втиснулась, доехала до своего корпуса, двадцать минут отмываю сапоги. Вечером все повторяется в обратном порядке с добавлением второй серии в виде магазинных очередей. Я стала жаловаться Григорию: грязно, далеко. Хорошо, он пошел к начальству - и скоро мы перебрались в новую квартиру на проспекте Строителей, седьмой этаж, где из окна не видать ничего, кроме горизонта, а лифт работает только по четным дням.

Мне начали сниться ленинградские сны. Я иду по Литейному проспекту под дождем. В правой руке у меня зонтик, в левой сумочка - и больше ничего, как легко шагать. А дождь чисто ленинградский, обложной, знаете, такой бисерный, асфальт матово блестит. Я иду и удивляюсь про себя: зачем это я надела вечерние туфли на высоком каблуке за 45 рублей, ведь я промокну, надо было надеть уличные, на микропорке. Но я почему-то не промокаю, это же сон, подошла к остановке, меня догоняет троллейбус, светлый, красивый, свободный. Дверцы с легким шорохом распахиваются, приглашая меня, но я не спешу садиться, мне так хорошо пройтись под дождем, снова шагаю по блестящему асфальту мимо светлых витрин.

Ах, зачем этот жестокий сон, зачем я жила в Ленинграде? Григорий почувствовал мою антипатию к Волгодонску, пытался меня развлечь, но у нас даже кинотеатра нет, а ехать в старый город - это все равно что совершить путешествие за три моря.

Мы поехали в отпуск к морю. Юру отправили в лагерь. Но ведь жизнь состоит не из отпусков - наоборот, отпуск есть исключение из жизни, а дальше снова трудовые будни, снова резиновые сапоги - и бурые струи воды стекают в раковину.

Григорий увлекся рыбалкой, я ушла в книги, начала организовывать заводскую библиотеку. Разослали письма писателям, многие откликнулись, я пробивала фонды.

К нам все время приезжают представители культуры, мы сейчас в моде. Правда, чаще всего это получается поверхностно, но все же. Однажды я набралась духа и даже выступила на обсуждении, сказав совсем не то, что думала.

"Вы, - говорю, - прибыли к нам на экскурсию в диковинный уголок. А вы поживите здесь, поработайте рядом с нами, порадуйтесь нашими радостями, потоскуйте нашей тоской. Да, да, - говорю, - мы не только реакторы строим, мы тут и тосковать умеем, и по грязи шлепаем. Вы нас без нашей тоски не поймете. Мы тут по культуре тоскуем, но не желаем, чтобы она была привозной. Пусть она будет наша".

Мне хлопали. Потом столичный поэт подошел ко мне и пожал руку. Оказывается, я говорила глубоко и взволнованно. Я даже удостоилась приглашения на банкет, состоявшийся на теплоходе "Севастополь" в честь нашей высококультурной встречи.