Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

• Название: И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной
• Автор: Виталий Полищук
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2016
• ISBN: 9785448304552

А. Монасюк, недовольный к 58-летнему возрасту своей жизнью, переселяется в себя самого в возрасте 17 лет. Он пытается обмануть судьбу, для этого – переделать, прожить по-иному свою жизнь. Сначала ему это удается, но… К 58-летнему возрасту выясняется, что удается далеко не все. И он вновь пытается хоть что-то изменить в собственной судьбе.

---

К нам в Боговещенку приехал откуда-то новый учитель немецкого языка, звали его Карл Карлович (в просторечии, как вы понимаете, Карл Карлыч). Он ездил на мотоцикле, обязательно – в кожаной фуражке на голове и ветрозащитных очках. И поэтому получил кличку «Гиммлер». Ну, по аналогии с Гиммлером – тот носил пенсне, а наш – очки при езде.

И еще Карл Карлыч был рыжим, вышагивал, словно немецкий офицер и разговаривал с нами по-немецки отрывисто и резко:

– Гутен таг! Зетцен!! Ауфштеен!!!

И так далее. Так что кличка была ему определена по заслугам.

Мы его побаивались, но в принципе у нашего класса сложились с ним хорошие отношения. Он не лютовал с оценками, а мы старались что-то понять из его объяснений, и запомнить.

Все испортил Бобров (кличка, естественно, «Бобер»).

Стали мы замечать одну странность. Раньше было как?

Вот прозвенел звонок на урок, вот мы все разошлись по местам, стоим на ногах и ждем, пока зайдет учитель. Открывается дверь, заходит Карл Карлыч, говорит «Гутен таг» (или «Гутен морген» – смотря каким по счету стоит немецкий язык в нашем расписании занятий), отвечаем хором то же самое, и после «Зетцен зи!» садимся на места. И – урок начался.

Но с некоторых пор процедура претерпела незначительное изменение.

После звонка на урок сначала все шло по регламенту, как всегда – но до момента открывания дверей. Теперь в нее сначала заходил Карл Карлыч, а сразу за ним – Бобер, который быстро проходил к своему месту.

Вроде – ну и ладно, нам-то что? Следовало приветствие, потом команда «сесть», а вслед за этим…

Карл Карлыч вдруг стал начинать урок с того, что говорил довольным голосом на чистом русском языке:

– Ставлю Боброву «пять», он хороший мальчик..,

Бобров вставал, осклабясь наклонял голову и садился. А мы чувствовали себя полными идиотами.

Около месяца мы ничего не могли понять. За что в начале каждого урока Бобер получал пятерку по немецкому языку? За что, блин?!!

К решительным действиям нас подтолкнул его приятель Вовик Чернявский, наш одноклассник и сын начальника райвоенкомата.

Однажды следом за Карл Карлычем вошли уже двое – Бобер и Чернявский. То есть обычная процедура претерпела новые изменения. Но это было не последнее изменение, потому что отныне урок начинался такими словами:

– Боброву и Чернявскому я ставлю оценку «пять»! Они – хорошие ученики.

«Хорошие ученики» победно оглядывались, только что языки нам не показывали. Или не «делали козу» пальцами…

Тут уж терпение наше лопнуло. И после вторых незаслуженных пятерок было решено отследить происходящее в коридоре непосредственно перед появлением учителя.

Для этого был отряжен Гриня Каминский. Он притаился на лестнице, которая прямо в середине соединяла коридоры первого и второго этажей школы. Наш класс был на втором этаже, в конце коридора, и «Гиммлер» обязательно проходил от учительской мимо лестницы. Задачей Каминскому определили следующее: сразу же, как только по коридору мимо него прошествует, чеканя шаг, наш учитель, Гриня должен был на цыпочках подняться по лестнице и выглянув за угол в сторону нашего класса, увидеть все, что будет происходить у наших дверей.

Каминский все увидел и рассказал нам.

А мы решили воспользоваться информацией и тоже получить по пятерке.

Когда перед следующим уроком немецкого Карл Карлыч подошел к нашему классу, он увидел выстроившуюся у стенки в шеренгу всю мужскую часть 7 «В», которая при виде учителя громко хором поздоровалась:

– Гутен таг, Карл Карлович!

И дружно низко поклонилась остолбеневшему «немцу».

После чего кто-то из нас открыл дверь и сказал:

– Проходите пожалуйста, Карл Карлович!

Он и прошел. Но почему-то не поставил пятерок пятнадцати «хорошим ученикам», а наоборот, вызвал к доске поочередно Боброва и Чернявского и с нескрываемым удовольствием поставил им по единице.

А к нашему классу с тех пор он стал относиться настороженно, и успеваемость по иностранному языку у нас резко пошла вниз.

Впрочем, он учил нас всего лишь один год, а потом женился и они с женой уехали куда-то.

Но историю эту мы вспоминали частенько. И все время выпытывали «Бобра» – как он додумался до этой штуки? Но Бобров в ответ лишь ухмылялся и помалкивал в тряпочку…

Но самым необычным персонажем среди учительского коллектива был преподаватель математики в старших классах Дмитрий Иванович Любавин.

Он учил нас три года, с 9 по 11 классы. И поэтому многие из нас совершенно не знали математику.

И ведь весь педагогический коллектив знал обо всем, но ничего поделать не мог – Любавину было за пятьдесят, и он в свое время учил и Ивана Ивановича, нашего директора, и завучей, и многих учителей. Потому что работал в нашей Боговещенской школе номер один чуть ли не тридцать лет.

И он жил математикой. Он считал все и везде. Он ел с математикой на уме, он ходил по улицам, мысленно что-то считая и решая задачи. Поэтому он никого не замечал и ни с кем не здоровался.

Он очень своеобразно разговаривал – частенько вставлял перед словами букву «и», а после слова – «к». И выдыхал при этом носом, издавая соответствующий носовой звук – чтобы было понятно, я использую буквенное сочетание «Хм-м».

Вот стоим мы с Миутой на нашей улице Кучеровых у его калитки, держим в руках книжки, которые взяли в библиотеке – нам библиотекари откладывали новинки из книжных поступлений.

Стоим, разговариваем, расстаться, блин, не можем… Мимо идет Дмитрий Иванович.

Мы ему:

– Здравствуйте, Дмитрий Иванович.

А в ответ – тишина… И вдруг, сделав несколько шагов, Дмитрий Иванович резко тормозит. Оборачивается, возвращается к нам, и говорит:

– Ну-к, чевой-то вы там и-читаете (Хм-м)?

– Да вот, Дмитрий Иванович, фантастический роман Казанцева «Льды возвращаются», и еще Стругацких новая повесть.

– Давайте-к, давайте-к (Хм-м)! Я и-прочитаю и вам отдам!

Парадокс был в том, что Дмитрий Иванович, наверное, единственный из учителей любил и читал те же книги, что и мы, молодежь. И никогда не забывал принести нам на урок и вернуть книги. И это – при потрясающей общей забывчивости. Которая проистекала из его увлеченности.

Например, во время урока он поднимает «за разговоры» меня и Миуту и говорит:

– Монасюк и Мивута – явные и-хулиганы! Я вынужден и-пригласить в школу ваших и-родителей (Хм-м!)

И тут же забывает об этой угрозе! Можно было к нему подойти после звонка, поговорить о чем-то – он уже ничего не помнил! За все время учебы я не могу припомнить случая, чтобы Дмитрий Иванович вызвал хоть кого-то из родителей в школу…

Он был влюблен в математику. Он был увлечен ею. И он был наивен, словно младенец – он верил нам «на слово» во всем, это нам-то, пройдохам и разгильдяям!

А в результате мы в подавляющем большинстве не знали математики. Ну, кроме тех, кто просто любил этот предмет и постигал его, так сказать – не взирая на особенности преподавания.

Но в чем же, собственно, эти, так сказать, особенности преподавания нам Дмитрием Ивановичем математики заключались?

Да в том, что на его уроках мы веселились. И в силу некоторых особенностей Дмитрия Ивановича учить его предмет нам не было нужды!

Вот скажите – если по какому-то предмету вы можете не учиться, а хорошие оценки, тем не менее, получать, вы будете сами по себе учить уроки? Ну, из-за сознательности, что ли?

Вот сейчас я бы это делал, да и другие, наверное. Но тогда мы были детьми, я имею в виду – 9-й класс, когда на все три оставшиеся обучаться в школе годы к нам пришел учителем математики именно Дмитрий Иванович Любавин.

А к 11 классу, когда мы были уже практически взрослыми, и понимали в большинстве, что к чему, было поздно: я, в частности, настолько отстал, что тригонометрию просто-напросто не понимал, то же было и с алгеброй. В хрущевской школе высшая математика не изучалась, предмет этот так и назывался – «Алгебра и элементарные функции».

Вот эти-то функции мы элементарно и не знали!

Все дело в том, что Дмитрий Иванович был хорошим человеком, но учителем – никаким. История уже знает подобный пример – Николай 2-й Романов, последний император России. Он тоже был хорошим, мягким человеком, но никаким самодержцем.

Несколько примеров из наших уроков математики.

Начался урок. Дмитрий Иванович сидит за столом, мы – за партами, у доски – Вовка Палкин. Вовка – вечный неуспевающий, в отличие от подавляющего большинства – не только по математике. Дмитрий Иванович смотрит перед собой, но не видит ни нас, ни того, что мы кидаем к доске Палкину скомканные листы бумаги с решением теоремы. Но никак не можем попасть точно к его ногам.

В классе стоит легкий гул. Все занимаются, кто чем. А Дмитрий Иванович погружен в свой внутренний мир, мир цифр, линий и геометрических фигур, и пребывает там, то есть – вне класса.