Игорь Назаров - Таежные отшельники

• Название: Таежные отшельники
• Автор: Игорь Назаров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Мы начинаем публикацию уникальной книги — путевых заметок врача о путешествии к таежным отшельникам. Книга издана в 2010 году по решению Президиума Российской академии естественных наук.

Жизнь иногда ставит жестокие эксперименты, проверяя людей на крепость духа и тела, стойкость и мужество. Так случилось с многострадальной семьей староверов Лыковых, когда судьба забросила их в таежные дебри Саян и обрекла на долгие годы изоляции от людей. Лыковы не оказались в «тупике», невзгоды, лишения и голод не сломили их. Выжить им помогали вера в Бога, сила духа и чистота души. Об удивительной и во многом поучительной судьбе этой семьи и рассказано в книге. В ней нет художественных домыслов, это документальные дневниковые записи неоднократных экспедиций в Саяны. Найдет читатель и некоторые сведения о староверах северной тайги, могучей красоты таежных просторов Красноярского края.

---

Из разговора выясняется, что прошлой весной третьего марта, когда к Агафье приезжал Иван Васильевич, с ним был разговор о «возможности женитца». На это Агаша ответила отказом. «Более с ём не видилась и не думала», — говорит Агаша и добавляет: «Ерофей после с ём говорил и Иван Васильевич 10 февраля (по старому летоисчислению) приехал. Кашлял сильно, поила его травой. Потом он смеялся: „Жениха-то опоила“.

„Иван Васильевич прилетел с Сергеем Петровичем Черепановым в перепись (Всесоюзная перепись населения). Черепанов-то листок подал, но не стал принуждать. В руки не взяла, отказалась. Зачем писать-то мне? На другой день Анисим Никонович Тропин (из Киленского) прилетел с Трифилием Панфиловичем Орловым — он моложе более десяти лет тяти. Вывозить меня хотели (собирались забрать Агафью жить в Киленское). Но я не согласилась. Анисим кашлял, чихал. Я тоже начала чихать, голова болела. В нос эритромициновую мазь пускала. Иван Васильевич Анисиму сказал, что в жены меня желает взять. Анисим ему-то говорит: „Ты че, Иван Васильевич, мой сродный племянничек?! Не годно-то так! Родня-то в родню — совсем негодно!“ Анисим две ночи ночевали и ушли до свету на Каир пешком. Иван Васильевич проводил Анисима и вернулся. А он по то и приехал — женитца. Никого не послушал. Федор Иванович Самойлов (он живет сейчас в Верх-Таштыпе, рос и жил вместе с Карпом Иосифовичем на „Тишах“) ему сказал (перед поездкой Ивана Васильевича к Агафье): „Ответственность на душу большую берешь!“ Потом правил меня — раздел до гола и натирал „Бом-бенге“ (мазь). Одну ночь открутилась, а более уже ничего не могла. Тогда уж отдалась. И потом болеть и болеть — более месяца. Хотела его выгнать, так он сказал: „Грех будет!“. Да и веру обещал принять. Он-то чем меня взял? Сказал, ежели я выгоню его, так грех мне великий будет. Взял меня в жены. После того-то дела сердце-то как встрепенулось, сильными ударами в разные стороны. Ст-раш-ноо! Вся подернулась, начала засыпать, пробудилась и не спать и не спать совсем. Как только совсем коснулся, так „на улицу стало“ совсем, совсем на „улицу“ не стала ходить. Три дня пила слабительную траву, через 11 дней пронесло. Мучалась! Схватило, скололо все. Не стало мочи совсем — по капельке. Понудит вроде, пойду — нету! Мочь совсем стала. Пила лист толокнянки, Игорем Павловичем-то лани оставленной, подъемную траву, сама себя правила. Неделю и нету, и нету (мочи)! Жажда во рту, все высыхать стало. Все опустилось и заболело, началось за сердце браться. У маменьки после того, как катомки потаскает, было то же самое. Мочевой пузырь и нутреню кишку правят. Лечиться-то от этого не знала чем. Письмо хотела писать Игорю Павловичу, да отправить не с кем. На улицу купаться на солнце-то пошла. Не полегчало. Два дня как чуть полегче стало. Я-то опасалась с ём, а ему ……все надо, …… этот-то неотступный. Вринет меня в неизбежную погибель, обречет на вечную печаль! ………….. Совсем негодно! ………. Николай Алексеевич (Линков) сказал: „Была девица, а будешь блудница, если будешь с ….. женитца“. С ём-то, с Иваном Васильевичем, так и получилось. Ст-раш-ноо! Маралуху волки завалили, вот и меня так же! Теперь иноческий чин нужно получать, иначе жить не могу“, — говорит Агафья. (По понятным причинам некоторые детали, не предназначенные для широкого круга людей, в Агафьином рассказе я опускаю — И.П.Н.)

Замечаю, что у Агаши сейчас уже не одна косичка, а две, как у замужней женщины, и она все время, даже по дому ходит в платке — женщине не положено ходить с открытой головой.

А Агаша неспешно продолжает свой рассказ: „В январе Иван Васильевич попросил Сергея Петровича вывозить меня. „Вот прилетят на свадьбу-то к нам!“ — сказал Иван Васильевич. Самогон на свадьбу готовил, да Сергей Петрович сам привозил спирт. Свадьбу хотели справить в Абазе. Я-то на вывоз не согласилась. Сказала: „Если выезжать в мир, то на голод себя пущу (на голодную смерть)“ Тогда Сергей Петрович и не стал вывозить. Отступился. Я-то никуда выезжать не хотела. Как на ихнее слово промолчишь, так, считают, согласилась (это в ответ на реплику Ивана Васильевича, что вначале сама согласна была). Все одно, где смерть принять. Когда мама умерла, перед иконой поручила нас Богу. Сказала заповедь: „Где меня Господь возьмет, там вам жить!“ Ст-ра-ашно заповедь мамы-то нарушить! Богу нас поручила!“ Это был ответ на мой вопрос: „Агаша, скоро геологи совсем уйдут из этих мест. Как будешь тут без них? Выйдешь ли в мир? Переедешь ли в Абазу или Таштып?“ И далее для большей убедительности Агаша добавила: „Тятю-то тоже спрашивала о выезде в мир. „Неохота совсем-то в мир“, — ответил. Последнее слово сказал: „Человек бы добрый нашелся жить на месте“. Насчет выезда никакого (разрешения) не дал. „Еще Ерофей толи трекнется к тебе?“ — говорил тятя. Боялся этого. А вот с другой стороны (с Иваном Васильевичем) получилось“ „Как я тобой дорожил, теперь разлука!“ — сказал тятя в конце».

Агаша задумалась, глядя на прыгающие языки пламени костра. Лев Степанович выводит ее из задумчивости: «Я уже в Москве от геологов слышал, что ты замуж вышла, да не верил». «Добрые вести не лежат на месте», — быстро откликнулась Агафья. Конечно, она при этом смеется, а затем серьезно, с внутренней убежденностью, добавляет: «Одна-то лучше жила, чем эдак. Хоть по духовной жизни было спокойно. Иисусову молитву сотворю, да примусь за дело».

Сметливый и аналитический ум Агафьи пытается найти причину и как-то объяснить все с ней происшедшее. В этой связи она вспоминает, что однажды один из бывающих на Еринате товарищей «подпросил» ее, чтобы она написала Линковым письмо с просьбой больше к ней не приезжать. Отказать Агафья по своей деликатности не могла и написала это письмо, о чем сейчас сильно жалеет. «Линковы пусть приезжают. (Просивший писать письмо) пихнул на грехи! Каково натворили!?» — говорит Агаша, имея в виду, что при Линковых Иван Васильевич бы не посмел «взять в жены». «С ём-то не надо о них (Линковых) говорить. Главное, чтобы в конторе Сергей Петрович пропустил их, а здесь-то он (Иван Васильевич) выгнать их не сможет», — говорит Агафья (пока Иван Васильевич отлучился по каким-то своим делам) и просит переслать Линковым ее письмо-приглашение.

Хотя на улице небольшой морозец, но постепенно, сидя без движения, подмерзаем. Опасаемся и за Агафью, которой при ее сегодняшних болезнях простывать никак нельзя. Поэтому, забросав костер снегом, переходим в тепло натопленную избу. При свете свечи жутковато слушать рассказ Агафьи о волках, рыскающих в ближайшей округе. Поведала Агаша и об истории с волком «Найдой», приходившим прямо к избе, дружившим с собакой и евшим с ней из одной миски.

«Вечером Дружок кинулся за поленницу — хав, хав, — но не знаю, за кем. Утром в окошко увидела серую собаку с опущенным хвостом. Думала, кто идет, собака вперед прибежала. Вышла из избы, сумление взяло. Нет, не собака — волк! Выстрелила. Отскочил и стоит. Ведром брякать — сел повыше ямки (с картошкой), глядит. День прошел. Ночью Дружок: „Тяф-тяф!“ Утром в пихтаче (волк) копат, вышел на пашню. Ничего уж не стала (делать). Средь дня опять выходит из пихтача. Выстрелила. Не уходит. Топором об ведро брякала. Ушел к могиле-то тятиной. Вечером пришел. Дружок как стрела мелькнул, схватился, заверещали, да и на реку. Позвала Дружка. Вечером он снова пришел. Гляжу, козлят может порезать. Зарядила оружие. Темно — не видно. Выстрелила. Отскочил метра на два и стоит. Давай хлеба и картошки кидать. Ночью перед светом Дружок схватился с ём. На другой день села обедать — Дружок прямо на огороде схватился с ём. Сама-то боюсь. Дружок прибежал, затем давай кругами, кругами искать его. К вечеру хотела застрелить его — Дружок с серым волком идут на пару. Дружок за ноги ухватил волка, а он ничего, мох грызет. Стрелять не стала, подумала, что волк не такой-то, думала собака. По утрам спит под кедёркой, недалеко от коз. Стала кормить его. Он приходить начал. С Дружком по ограде вместе ходят. Гаркала: собачка, собачка! Придет — поест. Но с рук не брал, с миски Дружка ел. Ближе 5–7 метров не подходил.

Ерофей как раз пришел. Днем-то увидал его. Решил — собака! Назвал „Найдой“ и я так звать начала. Два раза в день кормила. На несколько дней пропадал, потом никуда не отходил. За маралухой потом уходил. В три часа ночи услыхала — скотина (маралуха) ревет всякими разными голосами. Ст-раш-но ревела! Тогда Дружок стал уходить, скотину-то нарушенную жрать. Шерсть клочек принес. Тогда поняла, что маралуху порушили. С таким-то волком негоже рядом жить. Капканы ставила, однажды попадался, но вырвался. Потом уж Иван Васильевич застрелил его, шкура висит возле избушечки».

Вот такую интересную и необычную историю поведала нам Агафья. Конечно, многое в поведении этого волка «Найды» не укладывается в привычные рамки, и мы просим высказаться по поводу старого матерого таежного охотника Ивана Васильевича Тропина. Он охотно вступает в разговор. «Ерофей (Седов) в Абазе сказал мне, что у него у Агафьи собака растет. Приехал посмотрел след. Не собачий — волчий! Потом нашел на половину изглоданную маралиху. Видел следы еще трех волков. Драли они её вместе. Маралиха крупная была — по второму году. Потом „Найда“ стала снова приходить к дому, но боялась меня, пряталась. Поставил капканы — те волки сразу ушли от дому. А этот волк не ушел, все время рядом был. Пристрелил. Оказался волк самец молодой. Интересно, что он не трогал коз и дружил с собакой, ел объедки из-под Дружка. Загоняли волки еще одного зверя, но найти я не смог, в Еринатскую гору ушли. „Найда“ очень хорошо понимала голос Агафьи. Я пытался подделаться под голос Агафьи, но ко мне не подходил. Понимал!»