Семен Слепынин - Фарсаны (Художник Ю. Ефимов)

• Название: Фарсаны (Художник Ю. Ефимов)
• Автор: Семен Слепынин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1967

При подлете к чужой Солнечной системе капитан звездолета обнаруживает, что не все члены экипажа являются людьми. Откуда они появились?

---

Когда в душе моей проносится буря вдохновения и мозг мой становится трепещущим, светоносным источником идей и образов, могу ли я в это время сравнить себя с фарсаном?

О, нет!.Человек- это зеркало Вселенной, его сознание- это целый океан звездного света.

Даже фарсаны Тари-Тау и Лари-Ла не заставят меня изменить свои взгляды. Фарсан Тари-Тау изумителен.Вир-Виан мог бы гордиться этой несомненной удачей. Но говорить об абсолютной адекватности живого Тари-Тау и фарсана, конечно, смешно.

Зато с каким совершенством этот фарсан читает стихи!Вот и сегодня он ошеломил меня поэмой, — по-видимому, последним и самым лучшим произведением Тари-Тау.

Сегодня вечером в кают-компании отмечался своеобразный юбилей- двухсотлетие Эры Братства Полюсов.На корабле мы прожили десять с небольшим лет. Но на Зургане со дня нашего старта прошло ровно сто лет.

В этот вечер все фарсаны, в памяти которых хранятся знания и опыт живых людей, предавались «воспоминаниям».

— На Зургане у меня остался младший брат,- сказал Лари-Ла.- А сейчас он намного старше меня: ему больше ста двадцати лет. Как все это странно! Привыкнут ли когда-нибудь астронавты к таким парадоксам?

Тари-Тау вспомнил своих родителей.Он говорил с такой задушевностью,с такой нежностью, что я невольно был тронут. Да,Вир-Виан мог бы гордиться фарсаном Тари-Тау. Это не фарсаны Сэнди-Ски и Рогус…

— А у тебя есть стихи о Зургане?- спросил его Сэнди-Ски.

— Есть. Не так давно,накануне торможения, я записал на кристалл небольшую поэму. Она так и называется — «Зургана».

Сэнди-Ски вскочил с кресла и воскликнул:

— Так чего же ты скромничаешь? Прочитай ее нам. В такой вечер ты просто обязан это сделать.

Я присоединился к просьбе Сэнди-Ски.Мне хотелось услышать поэму,созданную человеком Тари-Тау в последние дни его жизни,когда через много лет полета тоска по родной планете, любовь к ней достигли наивысшей точки. Поэма должна быть образцом зрелого вдохновения. И я не ошибся.

Тоска по родине…Кому из астронавтов она незнакома? За долгие годы полета в душе у мечтателя и поэта Тари-Тау тоска по родине росла,любовь к ней становилась почти безграничной.И эта грусть,и эта любовь в последние дни жизни Тари-Тау вылилась неудержимым потоком поэтических строк. В поэме звучала не только тоска по родной планете,но и ликующая радость грядущей встречи, когда наш корабль, обожженный лучами неведомых солнц, овеянный холодными космическими ветрами,вернется на Зургану. Это была великолепная поэма — сверкающая и чеканная, как драгоценный камень, звенящая, как бронза, таящая отблеск непостижимой красоты жизни. Не было у нее лишь конца.

— Не успел закончить…- притворно оправдывался нынешний Тари-Тау.

Бурю восторга изобразили фарсаны. А Сэнди-Ски! Этот в общем-то не очень совершенный фарсан был великолепен…

Я вернулся в каюту, сел за клавишный столик, а в ушах еще долго звучала музыка поэмы.

Странное действие оказывает она:грусть,навеянная ею,быстро прошла,а в душе осталась только радость,буйная,алая радость.Видимо,поэтому у меня сегодня, в последний вечер моей жизни, такое приподнятое,почти праздничное настроение и такие торжественные мысли о человеке.Я рад за Тари-Тау,создавшего такую поэму.Я рад и горд вообще за человека- творца величайших духовных ценностей, преобразователя природы, покорителя космических стихий.

Человек — поистине космоцентрическая фигура, величайшая святыня Вселенной. Ничто не сравнится с его красотой и величием, с его непокорной, сверкающей мыслью, необъятной и певучей, как океан, полной неукротимого стремления к безграничной власти над природой и к жизни бесконечной…

* * *

— Все,- сказал Хрусталев, перевертывая последнюю страницу рукописи. — На этом кончается дневник.

Чтение затянулось до трех часов ночи.Но друзья Хрусталева не думали о сне. Они были взволнованы только что услышанной исповедью астронавта, прилетевшего из неведомых звездных глубин и погибшего здесь, на Земле, над сибирской тайгой.

— А теперь посмотрите,- продолжал Хрусталев,- как выглядят в пламенных красках последние слова астронавта,так сказать,последние страницы дневника.

Хрусталев открыл шкатулку и повернул кристалл. Затем он погасил настольную лампу.Через несколько секунд в сумраке комнаты кристалл вспыхнул,заискрился, засверкал всеми цветами радуги. И снова Кашина и Дроздова властно захватило ощущение какой-то музыки.

Но в мелодии пылающих красок не было ничего тревожного и скорбного, как в начале дневника.Напротив,в победно танцующем цветном пламени,в торжественном ритме огненных знаков, в гармонии ликующих красок как будто слышался голос астронавта.Он,неведомый, говорил землянам о величии и безграничной ценности человека,о торжестве разума над космическими стихиями- и над ледяным безмолвием тьмы, и над огненным безумием звезд и галактик…