Юрий Семецкий - Душа в тротиловом эквиваленте

• Название: Душа в тротиловом эквиваленте
• Автор: Юрий Семецкий
• Издательство: СИ
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2017

По - настоящему лютое попадалово в 1952 год.

---

Негромко хлопнула дверь соседней палаты. Выходя, врачи живо обсуждали на корявой латыни диагноз недавно поступившего страдальца. Прислушавшись, я хорошо понял, о чем идет речь. Похоже, со мной поделился и тот несчастный мальчишка. Интересно, какой язык был у него родным? Иврит? Арамейский? Получается, те солдаты были римлянами, и я достаточно легко выясню, описана ли в литературе привидевшаяся мне история.

Сколько читал фантастики, все, кого переносили в иное время, чувствовали себя превосходно. Я же ощутил на собственной шкуре, каково это, воссоздавать нейронные сязи и срочно наращивать недостающую нервную ткань.

Утешает лишь чувство, что мои воспоминания, опыт, моторные навыки - спасибо Проводнику - никуда при переносе не делись. Наверное. Пока я этого точно не знаю.

Только вот неясен вопрос, сколько всего личностей со мной поделились. Надеюсь, что это не шизофрения. Да наверняка! Там речь идет только о раздвоении личности, а нас во мне, как минимум, трое.

Нет, я все же один. Остальные души так, по дороге присоединились.

И кстати, кто такой Проводник? Пока он молчит, но присутствие чувствуется.

Ближе к обеду ко мне прорвались родители. Какая же это была радость! Сам не ожидал, что способен чувствовать нежность и любовь такой силы!

Мама, изящно поддернув длинную юбку, почти невесомо присела на краешек кровати. Отец остался стоять. Он часто поправлял слишком маленький для него белый халат, наброшенный на плечи. Наверное, мамин. Вряд ли казенные халаты так крахмалят.

Я без малейшего напряжения вспомнил, что меня зовут Юра. Кажется, это моя основная личность.

Отца зовут Михаилом Юрьевичем Семецким. Маму - Софьей Павловной. У меня есть дед Юра и сестра Вера. Сестра старше на десять лет. Она у нас умница, в этом году успешно поступила в МГУ. И не куда-нибудь, а на физико-математический факультет. А дед, он вообще - лучший на свете!

Чужая (или все же моя?) память вдруг начала раскрываться как много раз прочитанная книга раскрывается на нужной странице. Оказывается, это очень больно.

Представьте себе человека, который как смог, уже прожил одну жизнь. Вырастил детей, даже стал трижды дедом. Деда похоронил, пережил боль от смертей отца и матери. Поставил оградку, красивый памятник из белого мрамора, много лет ходил на могилу как в гости. Поправить оградку, убрать листья и лишнюю траву. Принять по капельке, поговорить в конце концов, даже зная , что никто не слышит.

И вот ко мне, еще не свыкшемуся со своим новым опытом, пришли папа и мама. Такие тревожные, но молодые, здоровые и многое у них еще впереди. А часть меня помнит их болезни, угасание и финал.

Не успевшая адаптироваться нервная система не выдержала, и я зарыдал в голос, буквально захлебываясь слезами и плачем.

И тут же был утешен и обласкан. Мама вытерла мне слезы платочком, пахнувшем "Красной Москвой", и тихо сказала:

- Ты так напугал нас, Юрочка.

-- Я понимаю, мам. Сам не знаю, как это получилось. Но я правда, больше не буду! И скажи, какое сегодня число, а то у меня все в голове перемешалось.

- Ох, горюшко мое. Сегодня воскресенье, 7 сентября 1952 года. В больнице ты с первого числа. Врачи говорят, что ты, наверное, набегался здорово перед построением на линейку, а воды не попил. Жарко же было, вот и не выдержал.

-Я потерял сознание?

-Да, и еще сильно ушибся. Врачи подозревают сотрясение мозга. А потом ты снова упал. Уже в больнице.

- Мам, мне уже легче. Почти все прошло. Ты же сама - доктор! Может, заберешь меня домой? Мне тут скууучно!

- Не могу, родной. Не отпустят тебя. Я и сама бы не отпустила. А как еще один криз, а дома ни лекарств нужных, ни кислорода. Ты полежи еще денька три тут, лишнего держать не станут, просто убедиться надо, что у тебя уже все в порядке.

-Потерпи немного, сын - хрипло сказал батя. - Мы тоже скучаем. Дед особенно. Извелся весь, аж сердце прихватило. В общем, выздоравливай.

Оставив сверток с домашней едой и фруктами, родители ушли. Я же остался под наблюдением врачей. Их беспокоили явные нарушения мозгового кровообращения, скачки давления, странные анализы крови.

Не мог же я им объяснить, что это все уже ерунда, страшное позади. Просто сознаниям старика, мальчишки и Проводника поначалу было тесновато в маленьком теле. Да и кто бы такому поверил.

По мере восстановления нервной системы, улучшалось и общее состояние здоровья. Все чаще и чаще я просматривал память, доставшуюся мне от старого инженера Семецкого. Листал его учебники, наслаждался воспоминаниями о его дамах, гулял в тех местах, где ему случалось бывать.

Остальные вели себя тихо. И никак не проявлялись. Ну, разве что я неплохо стал понимать врачебную латынь.

Благодаря молодости и усилиям докторов, у меня не было ни возрастной, ни токсической, ни какой-либо другой формы энцефалопатии. Я вспоминал, систематизировал, усваивал, пропуская через себя чужой опыт.

Не верьте тем, кто скажет, что можно записать знания в мозг напрямую. Это далеко не так. Просто запомнить мало. Любую информацию надо усвоить, выстроить связи, переработать и сделать по настоящему своим достоянием.

Проще говоря, все как в спорте. Можно сколь угодно точно знать, как выполнить, к примеру, простейший выход силой на турнике. Но если тело не готово, то ты так и будешь висеть, зацепившись за перекладину, потому как подтянуться, и то сил нет.

Знания и навыки нельзя получить в дар или украсть. Их можно только усвоить. Чужая память - это подаренная тебе редкая книга. Можно просмотреть, но лучше изучить.

Аэды могли наизусть рассказать историю Троянской войны, иудеи имели традицию устной торы. Христианские богословы помнили Библию наизусть. И это имело смысл.

Мы способны анализировать только то, что способны удержать в памяти. Память - основной капитал профессионала. Поэтому те, кто слишком надеются на Сеть и справочники, по большей части лишены способности анализировать многовариантные процессы. Поэтому тренировка памяти - это не тупая зубрежка, а путь к самостоятельному мышлению.

Мы так устроены, что помним все, просто не всегда можем эти воспоминания извлечь. И уж тем более, использовать. Замечено, что проще всего вспоминается что-нибудь, связанное либо с сильными эмоциями, либо с местом.

В больнице все воспоминания моих "доноров", стали эмоционально значимы. Они были связаны с крайне противоречивыми ощущениями.

С одной стороны, нервная ткань обеспечивала меня в процессе взрывного роста болевыми ощущениями в широком ассортименте. С другой стороны, "вспоминая", я испытывал острое чувство радости, прекрасно понимая, чего стоят знания из прошлого и будущего.

В итоге, однажды "вспомнив" и осмыслив, я мог потом извлечь из памяти любую значимую информацию. Примерно, как мы делаем это, кликнув мышкой по иконке файла. Даже двухтомник Фихтенгольца по матанализу, выпивший немало крови из основного "донора", я мог теперь цитировать, начиная с любой станицы.

Я наслаждался, долгими часами воспроизводя в памяти стихи, слушая музыку еще не случившихся в реальности концертов, гуляя по улицам еще не построенных и уже занесенных песком городов. Беседовал с людьми, которых в этой жизни мне, скорее всего, встретить не суждено.

Абсолютная память оказалась бесценным богатством. Она с лихвой окупала все пережитые неприятности, но с полной определенностью предвещала нелегкое будущее в этом варианте Судьбы. С некоторыми блоками информации, доступными спустя полвека всем, ткнувшим мышкой по гиперссылке, следовало вести себя как с перегретым нитроглицерином или азидом серебра. Не дай Б-г, к примеру, обнаружить знание жизнеописаний и сущности отдельных ответственных товарищей. Могут закатать в психушку, но скорее всего, просто уничтожат.

Нет, не зря ехидные индусы считали перерождение наказанием за грехи. Изменить что-либо по крупному сложно, а мучиться от знания неизбежного придется обязательно.

С точки зрения врачей, вел я себя немного странно. Часто отвечал невпопад, надолго задумывался, застывая в неподвижности. И все это наблюдалось при отсутствии какой-либо объективной патологии. Мой лечащий врач, Яков Семенович, объяснял все последствиями сотрясения мозга и опасался рецидивов. Я же не мог никому ничего объяснить. В лучшем случае, меня бы дополнительно обследовали в областной больнице, в худшем - я вполне мог оказаться в психиатрической больнице. Ни того, ни другого не хотелось.