Григорий Злотин - Интpодyкция и poндo

• Название: Интpодyкция и poндo
• Автор: Григорий Злотин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Ведь поистине только одно тревожило и манило его. Бывали мгновения (весившие века), когда мнилось, что за тонкою стеной быта хоронится главное. В некоторыe такиe минуты эта стена представлялась ему не толще занавесочной кисеи, и сквозь нее непрестанно лился мягко-желтоватый октябрьский свет. Если однажды в пору ранней осени -- когда в городах над рельсами конки загорается надпись "Осторожно -- листопад!" -- Вам доведется пройтись по отлогим холмам старoго прибрежнoго сосняка, и Вы станете пристально глядеть на чуть шевелящиeся, живыe колонны этого охрянoго света, прерывно ниспадающeго из-за скрещенных ветвей на теплый хвойный ковер, то Вы сразу же поймете, отчего ребенку и впрямь верилось, будто Та Сторона -- не за горами. Мудрено ли предощутить близкое чудо, когда такие столбы перемежают домашний, явленный сумрак сосновых стволов? Так и в городской своей комнате он долгими пополуденными часами сидел за письменным столом, неусердно уча уроки, и следил за солнечными квадратами, медленно скользившими по паркетным квадратам. Этого урока геометрии не спрашивал требовательный наставник, но обычно нерадивый ученик вытвердил его на всю жизнь. За окном уже вилась летняя пыль, или скрипели под валенками прохожих коричнево протоптанные тропки в хрустком мартовском снегу, а солнце танцовало на паркете и не оставляло мальчика своим великодушным попечением, пока родители были на службе...(4)

Да, до волков было недосягаемое теперь детство, а после? после были волки, годы, волки и годы, одноликие годы, которые текли, незаметно и неумолимо убыстряя свой поначалу такой неспешный бег. Хаузер продвигался по нетрудной для него служебной стезе, наживал чины, награды, детей, лысину, пивной живот, грудную жабу, склонность к апоплексии... Медленно, очень медленно его волки старели вместе с ним, становились тяжелее на подъем, уже не так охотно, как прежде, ощерялись на него из подушки или из зеркала автомобиля, порой даже опаздывали на часок-другой со своим еженощным кошмаром. Вероятно, и они смутно догадывались о том, что он призывает их не по выбору, а это кровь, кровь шального вервольфа, заплутав, по ошибке попала в жилы одного из самых обычных, травоядных курляндских подданных и теперь, лунной ночью, ударяет ему в скорбную его голову и кличет, и манит к себе седеющих сизых братьев на верную погибель.

Первый волк Каспара Хаузера умер, когда старшая дочь уже оканчивала высшие женские курсы, а сын-кадет поступил в юнкерское училище. Будучи по-прежнему отменным дозорным, Хаузер сразу заметил зиявшую в волчьем строе недостачу. Странное дело, теперь, после стольких мучений, ему отчего-то было грустно. Уходя, волк оставил немного свободного места, небольшой зазор между волками и неотвратимой жизнью: но словно на песчаном взморье в часы отлива, эта пустая лунка не заполнилась ничем.

Волки между тем уходили один за другим: чем дальше, тем скорее и тише. Должно быть, и в их сумеречном мире пребывали железные законы естества, в силу которых они не могли пережить своего усталого стража. По мере того, как с каждым отставшим от стаи волком легчала ноша его вынужденной, всегдашней зоркости, Хаузер невольно обращал внимание на то, как изменился быт, как безвозвратно растворились в тумане памяти полузабытые старые друзья, как безответно-верная жена превратилась в стоически-безразличнаго хранителя его, Каспара, одиночества...

"А с тобою когда-нибудь было такое?" -- вопрошал он, обращаясь к черному зонтику, забытому кем-то в передней у калошной стойки: один, в пустой канцелярии, в конце еще одного, пролетевшаго, словно во сне, присутственного дня. "Ты стоишь у прикрытого жалюзями окна мансарды. Осенний свет лежит на паркете, на стене. Этот свет неслышно и немолчно говорит с кронами вязов в опустевшем дворе. Выйди из дома. Сегодня сентябрь. В бездонно-высоком, прозрачном куполе неба летит клин диких гусей."

"Ты заметил, что осенью небо звенит? К вечеру соберутся тучи, и на изломе своего горнего пути солнце пронзит сизые их нагорья ослепительно чистым лучом. Воздух тонок и робко-застенчив: он здесь. Он словно не здесь. Сполохи рябины окаймляют сады. От влажной земли веет ароматом грибов и палой листвы. Налетевший порыв доносит стук далеких колес. Даль..."

Он не мог не понимать того, что теперь в нем смеркалось очень скоро, словно зимой. Янтарный свет на глазах сменялся индиговой синью, седели виски, и с ними в сенях души по утрам седел и суровел жесткий щетинистый иней. Однажды ночью одиночество пролилось каплями холодного пота. Впервые за сорок восемь лет Хаузер пробудился совершенно беззвучно и с немым ужасом сел на белой и гладкой, точно заснеженное поле, постели. В давно налаженной, отлично смазанной машине пыток случился сбой. Стая кончилась. Накануне, по-видимому, издох последний -- седой вожак. Каспар был один, без привычной и осмысленной, медленной смертной казни, а иная жизнь, которую он, не читая, пролистывал, словно неусердный ученик, готовящий постылый урок -- эта иная еще даже и не начиналась.

Держась за сердце, он подошел к окну. Недавно было новолуние, и над предраcсветными, морозными полями тонко звенел острый серебряный серп.

LA, MMI

(1) Выдержки из стенограммы заседания сейма цитируются по изданию И.Ф.Шиллера и Л.А.Мея, том 3, стр. 440. М., ГИХЛ, 1956 г.

(2) Добровольческих отрядов.

(3) Через десять месяцев в Кракове при посредничестве Республики был подписан мирный договор. Статус Мемеля остался неизменным. (Прим. издателя)

(4) Женщины образованных классов герцогства были допущены к государственной службе -- с тем, однако, чтобы оне не смели получать бльшего жалованья, чем их чиновные же супруги; в тех редких случаях, когда это условие нарушали, Священным Синодом дозволялись разводы. Утверждалось, впрочем, что Его Высочеству было благоугодно издать сие уложение единственно вследствие великой убыли мужескoго пола в прошлую войну.