Заур Зугумов - Воровская трилогия

• Название: Воровская трилогия
• Автор: Заур Зугумов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8041-0719-3

Преступный мир и все, что с ним связано, всегда было мрачной стороной нашей жизни, закрытой сплошной завесой таинственности. Многие люди в свое время пытались поднять эту завесу, но они, как правило, расплачивались за свои попытки кто свободой, а кто и жизнью. Казалось бы, такое желание поведать правду о жизни заключенных, об их бедах и страданиях должно было бы заинтересовать многих, но увы! Некоторые доморощенные писаки в погоне за деньгами в своих романах до такой степени замусорили эту мало кому известную сферу жизни враньем и выдуманными историями, что мне не осталось ничего другого, как взяться за перо.

Я провел в застенках ГУЛАГА около двадцати лет, из них более половины – в камерной системе. Моя честно прожитая жизнь в преступном мире дает мне право поведать читателям правду обо всех испытаниях, которые мне пришлось пережить. Уверен, что в этой книге каждый может найти пищу для размышлений, начиная от юнцов, прячущихся по подъездам с мастырками в рукавах, до высокопоставленных чиновников МВД.

Эта книга расскажет вам о пути от зла к добру, от лжи к истине, от ночи ко дню.

Заур Зугумов

---

Часто по вечерам, сидя в гостиной, дед рассказывал нам истории из своего далекого прошлого, показывая всевозможные предметы и реликвии, которых у него было неимоверное множество. Перебирая старинные письма и фотографии, он постоянно что-то объяснял Луизе, которая задавала ему бесконечное количество вопросов. Я как-то не удержался и спросил у Луизы, когда мы были одни: неужели она никогда не задавала прежде ему подобные вопросы. Мило улыбнувшись, она с хитринкой в голосе ответила: «Конечно, Заур, я знаю буквально все, что касается нашего рода, мало того – что касается наших обоих родов. Я даже некоторое время специально изучала для этого геральдику Франции, но обратил ли ты внимание, как, с каким жаром, с каким наслаждением дед рассказывает обо всем этом. Я по голосу его чувствую, что это ему очень приятно». Для меня это был хороший урок, я сразу оценил его и стал более внимательным слушателем. Однажды в один из таких замечательных летних вечеров, когда мы с Луизой, как обычно, удобно устроившись в беседке напротив деда, слушали его воспоминания, мне вдруг стало не по себе. Я подумал: имею ли я право, я, человек, который почти полжизни провел в тюрьмах и лагерях, скрывать от них свое прошлое и с невозмутимым спокойствием разглядывать альбомы с фотографиями своих предков. И я решил рассказать им обо всем и вынести на их суд всю свою жизнь, все, через что я прошел и что выстрадал. И вот это мое повествование главным образом и легло в основу настоящей книги.

Самое удивительное было то, что и дед, и Луиза, еще не видя меня в глаза, знали, кто я и что собой представляю. Но, будучи прекрасно воспитанными людьми, они ничем не выдали себя. Слава богу, что я выдержал этот экзамен, и этой премудростью я обязан своей покойной бабушке…

Часть V. Оля – любовь моя

Эзоп повстречался на улице с судьей. Тот спросил: «Куда ты идешь?» – «Не знаю», – отвечал баснописец. «Вот как! В таком случае ты идешь в тюрьму». – «Вот видите, – заметил Эзоп, – значит, я и в самом деле не знал, куда иду».

Глава 1. Наконец я дома

Медленно, с резким дерганьем вагонов и стуком буферов, визгливо скрипя тормозными колодками, поезд Ростов-Баку подходил к Махачкалинскому вокзалу. Был поздний вечер. Я даже до сих пор помню точное время прибытия этого поезда, потому что и впоследствии мне частенько приходилось его ожидать. Тогда я хорошо знал расписание всех прибывающих поездов, как должен был бы знать таблицу умножения прилежный ученик начальных классов.

Я уже давно стоял в тамбуре, курил и смотрел в окно на огни, которые при приближении к городу все чаще мелькали подобно ярким звездам, которые, блеснув на мгновение, вновь окутывались мглой. И виденное в реальности я сопоставлял с игрой моего воображения и находил в этом свое, одному мне ведомое удовольствие, радость быть свободным. Даже мать не тревожила меня, зная, что я рядом и никуда не денусь, ей одной, видно, только и дано было понять мои чувства. А разве есть на свете человек, которому дано более, чем матери, знать душу своего ребенка, почувствовать и предопределить его желания и порывы сердца. С того самого момента как я вышел из ворот тюрьмы и очутился в материнских объятиях, я постоянно чувствовал такую заботу и такое внимание, какие могут исходить только от матери. О дне нашего приезда не знал никто, хотя отец помнил день моего освобождения. Он знал также и то, что у меня будут поручения из тюрьмы на свободу, а исполнение их – святая обязанность порядочного человека. А вот какое время у меня займет выполнение этих поручений, он не знал, но был спокоен, ведь со мной была мать. Мама не стала давать телеграмму, так как время, которое мы должны были провести в пути, было меньше суток, а как часто бывало в то время, люди давали телеграмму и, уже приехав на место, получали эту самую телеграмму через несколько дней. Так что нас никто не встречал, багажа у нас не было, если не считать симпатичного маминого ридикюля и дорожной сумки, этого неизменного атрибута пассажиров отечественной железной дороги. Вот так, налегке, мы приехали, взяли на привокзальной площади такси и уже через десять минут были дома.

Несколько дней я не выходил на улицу. Днем приходили люди, поздравляли меня и моих родителей с освобождением (а в то время было принято поздравлять с этим событием), а вечером я был целиком во власти матери и бабушки, и, пока я не удовлетворил их любопытство относительно моей одиссеи, многое, естественно, в ней опустив, они меня от себя не отпустили.

Мне кажется, мало найдется сейчас людей, которые любили бы свой город так, как люблю его я. У каждого столичного города есть своя история, своя летопись, которая выражает его сущность и своеобразие. И хотя, на взгляд нынешнего обывателя, трудно представить себе Махачкалу того времени столицей, все же это была столица. А вот границы ее были действительно невелики, если не сказать – крохотны. На юге города был рынок, на севере – русское кладбище, на востоке и западе – море и горы, как и сейчас. На манер столичных европейских городов Махачкала тоже имела излюбленные места прогулок и отдыха, забав и развлечений. Летом, когда солнце заходило где-то вдали, за величественной цепью гор, и сумерки медленно окутывали город, когда уже не было видно ни блеска, ни серебряного перелива волн седого Каспия, ни монолита не менее величественной, чем Главный Кавказский хребет, горы Тарки-Тау, когда взошедшая луна заливала улицы белым, холодным сиянием, зажигались огни моей родной Махачкалы. И почти весь город выходил к морю, спасаясь от вечерней духоты. Эта благодать, посланная Всевышним, и сейчас радует и ублажает горожан. В наше время, когда люди живут на одной лестничной площадке и не знают друг друга или чураются соседей по каким-то причинам, трудно, конечно, понять ту душевную простоту и непринужденность, стремление к общению и знакомству людей того поколения. Вся Буйнакская улица была буквально заполнена народом. В ту и другую сторону медленно и чинно, не подавая повода для злословия, прохаживались влюбленные пары. С гордостью и достоинством, приличествующими горянке, идя под руку со своим мужем, не менее важным и гордым своей половиной, а другой держа за руку свое маленькое чадо, прогуливались дамы с мужьями. Достаточно было увидеть человека несколько раз, чтобы при очередной встрече поздороваться с ним как со старым знакомым и даже поинтересоваться его настроением и здоровьем, – и это ни в коей мере не считалось фамильярностью, напротив, было признаком хорошего тона. До глубокой ночи слышны были музыка и веселье, доносившиеся с танцевальной площадки, которая находилась на Приморском бульваре – там, где сейчас памятник Гамзату Цадасе. Освещение города, конечно, оставляло желать лучшего, но на бульваре было светло как днем. Что замечательно, так это что и милиции почти не было видно, да она и не нужна была, по большому счету. Редко происходили какие-либо нарушения, в основном, конечно, это были драки. Но как только начиналась драка, дерущихся разнимали и напоминали о том, где они могут оказаться, если не прекратят свое занятие. Ну а что касается моря, то как днем, так и ночью здесь загорали, купались или сидели на скалах влюбленные пары, глядя на волны, которые, мерно вздымаясь, отливали то изумрудом, то всеми цветами и оттенками опала, а на горизонте мерцали огни идущего в порт корабля. Днем помимо моря от летнего зноя и духоты люди спасались в Вейнерском саду. До революции сад принадлежал баварцу Вейнеру. В глухой и темной провинции, коей считалась Махачкала конца XIX века, он приобрел некоторую недвижимость, которая, надо отдать ему должное, способствовала развитию культуры и просвещения в городе, – это были сад и пивоваренный завод на его территории. С установлением советской власти всю недвижимость Вейнера конфисковали, а самого его расстреляли как врага народа. На территории этого великолепного сада находился питомник, а на границе с этим морем зелени и благоухания стоял пивоваренный завод. Мало кто знает из махачкалинцев, что со дня его пуска, а было это в конце XIX века, завод целое столетие выпускал настоящее баварское пиво.

Вейнера расстреляли, но у него оставались жена и дочь. Обе эти женщины ничем, кроме благотворительности, не занимались и никакой собственностью не владели. Видимо, поэтому власть оставила их в покое. Когда же после своих кровавых дел большевики решили попотчевать себя пивом, оказалось, что оно совсем не то, какое варили при Вейнере. Вот тогда и вспомнили о жене и дочери человека, которого они без всяких на то причин лишили жизни. Но обе женщины наотрез отказались выдать секрет изготовления пива. Искушенные в подобного рода нюансах коммунисты поняли, что силой и угрозой здесь ничего не добьешься, и пригласили их на работу. Таким образом, каждый день утром эти две женщины приходили на завод, составляли нужную пропорцию компонентов для изготовления пива и уходили, чтобы прийти на следующее утро.