Валерий Ковалев - Рукопись из Тибета (СИ)

• Название: Рукопись из Тибета (СИ)
• Автор: Валерий Ковалев
• Жанр: Ужасы и Мистика

Поклонники творчества Ивана Ефремова хорошо знают главную особенность романа «Лезвие бритвы». Эта книга насыщенна научно-популярной информацией. Это же отличает и книгу Валерия Ковалёва «Рукопись из Тибета». Причём некоторые научно-популярные отступления весьма и весьма познавательны.

Читается легко и быстро. Интерес стабильный и цепляет с первой страницы.

По жанру «Рукопись из Тибета» и не фантастика, и не альтернативная история и тем более не мистика. Именно в этом жанре Юлиан Семёнов написал книги о знаменитом Штирлице: ход истории ничуть не нарушается, тогда как главный герой целиком и полностью вымышленный персонаж.

В книге хватает юмора. Хватает и любовных эпизодов. К чести автора до откровенной порнухи он ни разу не опустился. Если не 12 плюс, то не больше 16 плюс.

---

— Брысь! — по привычке сказал я. Кот с мяуканьем отпрыгнул в сторону, выгнув спину.

На шум из смежной комнаты тут же вошел зять, а за ним дочь и переглянулись.

— Чего это он? — испуганно вопросила Рита. Чубайс хлестал себя хвостом по бокам и теперь светил глазами в потолок, куда я воспарил от греха подальше. Душа не душа, вдруг возьмет и сожрет. Коты, особо с такими именами, существа непонятные.

— Не иначе что-то видит, — бормотнул зять. Вслед за чем сгреб рыжего Чубайса за шкирку и выкинул из зала.

Потом Рита сменила очередную догорающую свечу, и они пару минут постояли у гроба. За окном хмуро занимался рассвет, над озером, тянущемся вдоль проспекта висел туман. Сквозь него просматривались высотки Северного Чертанова.

К десяти стали собираться провожающие.

Первыми на своем «боливаре» из деревни приехали сват Альбертыч с женой, оставив внука на попечение соседей.

— Ой, да на кого ж ты нас оставил, родной! — пройдя в зал и сложив руки на пышной груди, заголосила кума у гроба.

— И чего так орать? — колыхнулся я у потолка от легкого сотрясения воздуха.

Чуть позже появились два моих однокашника — один отставной генерал КГБ Саша Зевахин, а второй — капитан 1 ранга Ваня Харин. Оба в темных мешковатых костюмах с орденскими планками и необмятых рубашках с галстуками.

Выразив соболезнование родне, они прошаркали к гробу, остановились и по — военному потупили головы, блестя лысинами.

— Хорошо лежит, как живой, — клацнул вставными зубами Саня.

— Ага, — грузно опираясь на трость, засопел носом Иван. И, чуть наклонившись вперед, добавил, — спи спокойно, дорогой товарищ!

— Уснешь тут с вами, — пробурчал я, поеживаясь от сквозняка, тянувшего со стороны открытой лоджии.

Затем прибыл сослуживец еще по Союзу, полковник юстиции Слава Карпешин, в сопровождении действующего, без пяти минут прокурорского генерала Сережи Рябиженко.

В середине восьмидесятых Рябиженко пришел к нам в управление молодым юристом 1 класса с «земли» а теперь по рангу был помощник Генерального и руководил кадрами, которые решают все. По заветам великого Сталина.

Народу становилось все больше: явились подруги дочери с букетами алых гвоздик, а еще три крепких парня в камуфляже с нашивками «ОМОН» на широких спинах (сослуживцы зятя).

— Потом Рябиженке кто-то позвонил и он сообщил, что транспорт прибыл. Женщины тонко завыли.

— Так! — подошел к гробу кум, любящий руководить — Провожающим можно спускаться вниз. Состоится вынос тела.

По паркету, к входной двери, задробили каблуки и зашуршали выносимые венки, квартира вновь стала больше.

Оставшиеся омоновцы, по знаку Альбертыча, водрузили на тело с гробом, лакированную крышку, завернув барашки винтов, а зять дунул на свечу и закрыл дверь лоджии.

— Взяли и понесли! — махнул рукой кум, и парни с кряхтеньем повлекли бренные останки на вынос.

— Прощай уютный уголок, — всхлипнул я и незримо вылетел за ними.

На площадке омоновцы опустили гроб на кафель пола, Витек запер холл, а кум ткнул пальцем в кнопку лифта.

Внизу загудело, и пришел грузовой. То, что надо.

Я воспарил на свободу в приоткрытую фрамугу окна лестничной площадки, спланировал на усыпанную багряными ягодами рябину у подъезда и приземлился на одну из веток.

Напротив входа стоял черный катафалк, а за ним микроавтобус «Мерседес», у которых топтались провожавшие.

Здесь же, на скамейке, сидели три старухи в платочках, из соседнего подъезда и перешептывались.

Внутри пропела одна дверь, потом вторая, из которой возник Витек, придержав широкую створку, за ним пыхтящие служивые вытащили на руках гроб, последним гордо шествовал Альбертыч.

— Ну вот, я ж говорила што он мент, — наклонилась одна старуха к другой, когда омоновцы, запихали гроб в задний проем катафалка.

— Вот тот сухонький, енерал, — заговорщицки изрекла третья. — А который с палкой — моряк. Я их видала с усопшим в форме в прошлом годе, привезли откуда-то усех троих пьяных.

— Это ж надо, все помнят! — удивился я, сидя на ветке. Такое действительно было. Мы тогда здорово поддали на встрече ветеранов, а потом продолжили с Саней и Иваном у меня. Благо жена была в деревне.

— Ну что же, время не ждет — взглянув на наручные часы, отдал команду на посадку распорядитель.

Я вторично спланировал и первым влетел в автоматически отодвинувшуюся дверь автобуса, зависнув в конце уютного, пахнущего кожей и озоном салона. Затем чинно вошли и расселись по сиденьям остальные.

— Едем в Николо — Архангельское, сказал водителю умостившийся рядом с ним зять.

— Понял, — кивнул тот, после чего кавалькада, запустив моторы, тронулась.

За катафалком следовал наш автобус, а на выезде со двора к ним присоединился «Рено» с мигалкой.

На его переднем сидении, рядом с шофером, монолитно высился Рябиженко, а сзади сидели жена с дочкой, в темных шалях.

— Молодца, Серега, не зажрался. Приехал проводить старика, — качнулся я у заднего стекла автобуса.

День, между тем, радовал.

Утренний туман давно исчез, в выцветшем осеннем небе зародилось солнце, над Черноморским бульваром, осененным золотом лип и кленов, кружились, опадая, листья.

— Хорошо — то как, — умилился я, пока наша кавалькада тянулась по нему в пробке.

Из открытого окна ползущего рядом с автобусом мастодонистого «лендровера донесло мелодию

Снова гость к моей соседке.
Дочка спит, торшер горит. Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
В рюмочки коньяк налит — со свиданьицем.
Вроде бы, откуда, новая посуда?
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть, то вздохнет некстати,
То смутится, что неострые ножи…

душевно выводил баритон известного барда Митяева под гитарные переборы, и я почувствовал свою отрешенность от мира. В котором мне теперь не было места.

Потом пробка рассосалась — лендровер рванул вперед, унося песню, а мы вырулили на МКАД[2] и, прибавив ходу, понеслись в сторону Николо-Архангельского.

Туда прибыли к назначенному часу, въехали на территорию похожего на парк крематория, и встали на площадке неподалеку от ритуального корпуса. Тут же находились еще несколько катафалков с машинами, у которых стояли провожающие.

Время от времени от главного входа подходил малый в черной униформе, и очередная группа начинала движение туда. Конвейер смерти работал четко и отлажено. По законам рынка.

Наш черед наступил спустя еще час, малый махнул рукой — катафалк тронулся. За ним вся процессия. Впереди, под руки, дочь с кумой вели мою старушку, далее следовали остальные. Арьергард замыкали хмурые омоновцы с венками, я незримо висел сверху.

Ритуальный, кубической формы зал, впечатлял современным дизайном и размахом.

Льющийся сквозь одну из стеклянных стен дневной свет сочетался с искусственным, в люстрах; черный мрамор пола, с чем-то похожим на постамент в центре, подчеркивал торжество момента; а сверкающие никелем с бронзой техническое устройство напротив, говорило о бренности бытия.

По принципу «оставь надежду, сюда входящий».

В торжественной тишине служители крематория водрузили мой гроб с телом на постамент (при рассмотрении сверху, я понял, что он движущийся), отвинтили крышку и, сняв, поставили в сторону к венкам. Вслед за сем состоялся обряд прощания.

Под звуки тихо льющегося сверху траурного марша Мендельсона, жена с дочкой и зять, поочередно ткнулись в мой в восковой лоб, кума попыталась снова заголосить (на нее шикнули), а остальные с каменными лицами продефилировали вокруг, чем-то напоминая пингвинов.

Далее служители вернули крышку назад, плотно завернув барашки, скорбящих отвели чуть в сторону и постамент — тележка покатилась по направляющим вперед. К холодно блестящему металлом устройству.

— Щелк! — раздвинулись в нем створки, гроб уплыл внутрь, и они закрылись.

Звуки марша, тая, унеслись (все с облегчением зашевелились), а распорядитель обыденно пробубнил, — прах получите через час. До встречи.

Выйдя на свежий воздух, женщины уселись на одну из скамеек в аллее, рядом с корпусом, мужчины — кто курил, отошли к урне, стоящей под старой липой и предались вредной привычке, а остальные стали прогуливаться по гранитным плитам.

Спустя указанное время Витек принес полученную в колумбарии по квитанции небольшую капсулу с мои прахом, жена, заплакав, прижала ее к груди, и все направились к машинам.

Далее был путь назад, к поминальной трапезе.

Она был заказан в небольшом кафе «Встреча», на Черноморском бульваре, рядом с нашим домом где, выйдя в отставку, я с однокашниками не раз пил водку.

Заведение было тихим, с русской кухней и располагало к философии[3].