Лариса Васильева - Кремлевские жены

• Название: Кремлевские жены
• Автор: Лариса Васильева
• Жанр: Публицистика
• Год: 1992
• ISBN: 5-7020-0784-0

«Кремлевские жены» — это художественно-публицистическое исследование о с виду завидных, а по сути нелегких судьбах женщин, которым выпала доля быть женами «вождей» нашего народа, делить с ними кров, стол и ложе. Читатель сможет познакомиться со своеобразным «треугольником» Ленин — Крупская — Инесса Арманд, узнает о трагической судьбе жены Сталина — Надежды Аллилуевой. Перед ним предстанут узницы сталинских лагерей — жены Молотова и Калинина. Приоткроется завеса тайны над сложной и во многом загадочной жизнью Нины Берия. Подробно будет рассказано о жизни «Царицы» Нины Хрущевой, незаметной в тени мужа Виктории Брежневой и первой (она же последняя) леди СССР Раисы Горбачевой. Автор строит свое повествование на уникальных архивных материалах, беседах с самими «кремлевскими женами» и их близкими, воспоминаниях современников, личных впечатлениях.

---

С тех самых пор пошла раздвоенность: борются с буржуазией, а сами млеют от свойственных ей удобств, капитализм клеймят, а сами ездят в капиталистических «роллс-ройсах», не имея отечественных автомобилей, эксплуататоров ненавидят, а сами уже сидят на шее народа со своими временными привилегиями, которые с каждым днем захватывают все большие слои разрастающейся партократии — людей, обслуживающих партмашину.

Но вернемся к Ходасевичу.

«Мы с Ольгой Давидовной коротаем вечер. Она меланхолически мешает угли в камине и развивает свою мысль: поэтами, художниками, музыкантами не родятся, а делаются; идея о прирожденном даре выдумана феодалами для того, чтобы сохранить в своих руках художественную гегемонию; каждого рабочего можно сделать поэтом или живописцем, каждую работницу — певицей или танцовщицей; дело все только в — доброй воле, в хороших учителях, в усидчивости…

Этой чепухи я уже много слышал на своем веку — и от большевиков, и не только от них.

После всевозможных околесиц для меня становится ясно, что Ольга Давидовна намерена собрать писателей, музыкантов, артистов, художников, чтобы сообща обсудить проект. Это значит — опять будут морить людей заседаниями… Мне хочется выгородить товарищей, и я начинаю доказывать Ольге Давидовне, что писателей звать не стоит, что они могут читать лекции по своей специальности, когда все будет готово, но организовывать они ничего не умеют, это не их дело. Между прочим, так оно и есть в действительности, но Ольга Давидовна мечтает именно хорошенько позаседать. К счастью, в эту минуту входит прислуга — толстая баба в валенках — и зовет Ольгу Давидовну к сыну».

Эта колоритная картинка кремлевского быта, написанная не без яда, насквозь просвечивает другие времена, когда партия десятилетиями решала, что и как должны писать писатели. Основы стиля руководства искусством были заложены с первых дней, и дело не в Ольге Давидовне, которую позднее заменили, а в принципе партийной безошибочности и правоты, возведенном в догму.

* * *

Стиль кремлевской исключительности пришел в нравственное противоречие с народной жизнью. Это противоречие углублялось с каждым днем, каждым годом, каждым десятилетием. И выросла сегодняшняя бездна.

Кремлевская жизнь с самого начала рождала легенды и суперлегенды. Вот уже семьдесят лет живет слух, что вожди в голодные дни гражданской войны ели ложками черную икру. Нет дыма без огня. Был прием по случаю второй годовщины Октября. Федор Раскольников и его боевая подруга Лариса Рейснер привезли из своего успешного волжского похода захваченные в царских рыбных складах бочки с черной икрой. И разложили горы икры перед участниками приема.

Эта икра стоном прошла по устам поколений — забыто, кто, когда, по какому случаю ее привез, забыто, что было лишь раз; помнится — едят икру ложками, а люди голодают!

За несколько лет в Кремле сложился особенный быт, непохожий на дворцовый — с подчеркнуто демонстративной большевистской скромностью, нередко прикрывающей факты исключительности. И все же это был двор. С хозяевами и слугами. Шоферы, повара, уборщицы, няньки, охранники, начальники обслуги, разного рода распорядители — вся эта челядь, набранная из проверенных, революционно настроенных товарищей, поначалу служила людям революции, словно самой революции, исступленно, самоотверженно, бескорыстно. Кремль создал свою уникальную систему хозяйственно-ходатайственного руководства. Вот пример.

Пламенная немецкая революционерка Клара Цеткин летом 1926 года жила на подмосковной кремлевской даче. Ее соседкой была С. Фортунато, работавшая в АХО (административно-хозяйственном отделе Кремля) с июня 1919 года. Фортунато заболела воспалением легких. Ей понадобились деньги и дополнительное лечение. Клара Цеткин написала письмо Авелю Софроновичу Енукидзе, секретарю Президиума ЦИК СССР. Я нашла это письмо в мало кому известном сборнике «Советские архивы» № 3 за 1990 год.

«Многоуважаемый и милый товарищ Енукидзе!

Благодаря случайному соседству по даче, я встретила тов. Фортунато, которая после своей тяжелой болезни чувствует себя очень слабой и нуждается в отдыхе. Мне говорили, что она обратилась с просьбой продолжить ей отпуск для окончательного восстановления своего здоровья. Я разрешила себе сердечно просить вас поспособствовать этому отпуску. Кроме того, поспособствовать отпуску необходимых средств для восстановления ее здоровья. Благодаря своей предусмотрительности, добросовестности и сознанию долга тов. Фортунато, заведуя кремлевскими ценностями, сохранила и сэкономила немалые суммы для СССР. К этому еще можно дополнить, что за все годы своей работы в Кремле т. Фортунато всего один раз пользовалась отпуском, а именно в прошлом году, после двух несчастных случаев.

Я думаю, многоуважаемый тов. Енукидзе, что вы хорошо знаете справедливость всех этих оснований и пойдете навстречу тов. Фортунато.

С коммунистическим приветом и благодарностью,

уважающая Вас

Клара Цеткин».

Узнаете, советские люди? Узнаете сопроводительные, подкрепляющие ваши просьбы письма в разные инстанции, ваша необходимость получить квартиру сопровождается ходатайственным письмом, ваша необходимость лечь в больницу нуждается в сопроводиловке. Да что там, такой пустяк, как запись в научный зал библиотеки, требует отношения с места работы. Как говорится, в порядке особого исключения — вся жизнь.

Тут сама Клара Цеткин вступилась. И вы думаете, так просто, в один миг все было решено с Фортунато? Ничего подобного.

Волокиту интересно проследить. Письмо Клары Цеткин было рассмотрено 3 августа 1926 года на заседании Секретариата ЦИК СССР. Секретариату в голодной стране больше нечем заняться? Секретариат почему-то решает, как болеть Ленину, ехать или нет на отдых Троцкому…

Решение Секретариата вынесено: 1. Выделить тов. Фортунато в виде пособия на лечение двести рублей. 2. Просить Секретариат ВЦИК продлить отпуск тов. Фортунато на 1 месяц».

На том не кончилось. 11 августа 1926 года сам совет секретарей ВЦИК (!) заслушал предложение Секретариата Президиума ЦИК СССР о продлении отпуска сотруднице АХО Кремля тов. Фортунато и постановил продлить ей отпуск на один месяц.

А если бы не приехала из Германии на нашу революционную землю Клара Цеткин, помирай скромная труженица Фортунато?!

Система сопроводительных писем пришла из большевистского подполья: свой человек должен дать рекомендацию, тогда все будет сделано. Свои люди должны ее затвердить, тогда все будет правильно.

* * * Из «записной книжки» Ивана Федоровича Попова

Он любил вспоминать один разговор с Елизаветой Васильевной в Париже. И даже сам записал его.

«Человек вы молодой, надеюсь, правдивый, отвечайте, кто, по-вашему, Владимир Ильич? — пытала мать Крупской. — Я вам сейчас поясню, зачем и почему спрашиваю. Вот, знаете, мы, пожилые люди, родители, особенно матери, — как собираемся вместе, разговор у нас идет больше всею о детях и особенно о дочерях… Чья дочка за кем замужем. Одна говорит, за адвокатом, другая — за писателем, третья — за профессором… и так далее. А я сижу и думаю, что мне ответить, когда до меня очередь дойдет. «А ваша Наденька, Елизавета Васильевна, за кем?» А я и не знаю, как мне надо будет отвечать, за кем.

Например, можно бы ответить: за адвокатом. На самом деле Владимир Ильич государственный экзамен в Петербургском университете выдержал на адвоката и к одному присяжному поверенному в Петербурге был приписан для практики и даже дела каких-то рабочих вел. А ведь все-таки не адвокат. Не это его постоянное занятие, не это профессия. И также нельзя мне сказать, что он писатель… Книг он немало написал. И каждый день все что-то пишет. А ведь пишет-то он не просто для самого писания и не для заработка, как иные: значит, не писатель. И тоже, сказать к примеру, не профессор; конечно, мог бы он по своей учености, преподавать в университете, а ведь не пошел на это…

Вы не подумайте только чего не надо. Я очень, очень его люблю, но, видно, не придумано еще слово для обозначения того, что мой зять делает».

Бедная, бедная вдова несостоявшегося революционера! Уж и в тюрьму дочери передачи носила, и в ссылку с дочерью к ссыльному зятю ездила, и в эмиграции по пол года живет с ними, как горничная и кухарка служит дочери и зятю, на ее глазах все разговоры о газете «Искра», о партии, о рабочем классе, о мировой революции. И ведь не темная она, не безграмотная. Стихи, как известно, в молодости писала. А не может понять, чем же так упорно и настойчиво занимаются ее дочь и зять.

Мировая революция для сознания Елизаветы Васильевны — хаос и потрясение основ, безбожное дело. Но способна ли она признать, что по четыре раза в день готовит пищу безбожникам и антихристам? Нет, не способна. Была бы способна, бежала бы на край света, только бы не знать, не понимать, чего хотят они, под видом счастья народного. Ее инстинкт ведет помогать дочери. И дочь ее — по всему видно — порядочная, и зять. Не может признать Елизавета Васильевна, чтобы порядочные люди непорядочным делом занимались.