Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

• Название: Тайна имения Велл
• Автор: Кэтрин Чантер
• Жанр: Иностранный детектив
• Год: 2016
• ISBN: 978-617-12-2251-9, 978-617-12-1706-5, 978-617-12-1452-1, 978-5-9910-3682-5, 978-1-78211-360-7, 978-617-12-1708-9, 978-617-12-1705-8

Месть – единственное, о чем ты можешь думать, когда погибает твоя кровинушка, единственный внук. Месть порабощает твой разум. Она указывает тебе, что делать. Именно жажда возмездия говорит тебе, что мальчику помогли утонуть. Найти виновного и воздать по заслугам! Так размышляла Рут Ардингли, строя идеальный план мести.

---

Это было немыслимо тогда. Это и сейчас немыслимо, однако существует.

Марк сказал, что вода поступает из родника, который пробился на поверхность близ озерца в Веллвуде. Нам повезло, что этот родник находится в нескольких милях от ближайшей дороги, в труднодоступном месте. В противном случае он бы не удивился, если бы люди попытались выкачать нашу воду. А еще Марк сказал, что это добрый знак. Здесь очень красиво. Он должен был мне это сказать. Судьба нам благоволит.

Это была наша китсовская осень[6]. Страдая от отсутствия влаги, которую корням негде было брать, деревья повсюду валились под порывами пронизывающего ветра, повсюду, но только не в нашем саду, где единственным, что падало, были яблоки, сливы и груши. И мы давили подошвами лежащие в мокрой траве плоды, не имея возможности их хранить либо перерабатывать. Находясь в приподнятом настроении, мы приобрели билеты на праздник, посвященный сбору урожая. Это мероприятие, как мы надеялись, должно было полностью соответствовать духу сельской жизни, которым мы жаждали пропитаться. Приехав, мы заняли места за одним из самых длинных столов, но, когда начали прибывать другие члены общины, они усаживались куда угодно, только не за наш стол. Я рассердилась и сказала Марку, что это полнейший абсурд, что с нами обращаются как с прокаженными, несмотря на все наши старания стать частью общины.

– Не думаешь ли ты, что это из-за…

Я сделала большой глоток сидра, уже сожалея, что завела этот разговор.

Марк перехватил мой взгляд.

– Из-за того, что они подозревают меня в педофилии? Уверен, что не в этом дело, Рут. Просто у нас есть вода, а у них ее нет. Оставь все так, как есть. Если поднимешь эту тему, ни к чему хорошему это не приведет.

Я все же пересекла зал и подошла к столу, рассчитанному на восьмерых. За ним теснилось больше дюжины наших ближайших соседей. Мужчины подняли суровые лица землистого цвета. На покрасневших физиономиях их жен читалась растерянность. Одна или две сподобились все же поздороваться со мной, прежде чем приняться поправлять лежащие на столе ножи и вилки.

Я сказала, что за их столом тесновато, а за нашим – много свободного места.

– Мы не заразные, – заверила я.

– Кое-кто считает иначе, – сказала Мэгги.

Мне рассказывали, что несколько лет назад эта женщина стала местным фермером года за образцовое ведение хозяйства на своей ферме, которая специализировалась на выращивании петрушки. Теперь Мэгги обанкротилась. Я не нашлась, что на это ответить.

Я видела, как Марк выходит со своим стаканом из зала. За другими столиками наступило гробовое молчание, а затем люди все разом заговорили, заговорили излишне громко. Они изучали меню, чей дизайн разработали дети в сельской школе, в которой сестра Джин работала секретарем, меню, распечатанные на ксероксе в отделении почты, где за конторкой сидела Алиса Падсли, меню, которые лежали на столах возле подставок, сплетенных из кукурузных листьев Альтонами, живущими в конце нашей дороги (поворот налево), и маленьких букетиков цветов, составленных Клардлами, которые прежде владели пабом, а теперь отошли от дел. Перри сейчас занимал ставшую ненужной должность председателя Ассоциации рыболовов. Я хотела сказать, что мы ничего не сделали, чтобы создать такое плодородие нашей земли. Мы ничего не добавляли к обычным удобрениям. Мы не поворачивали течение ручьев на наши земли. Мы не загоняли тучи на наш холм и не опорожняли свинцовые тюки дождя на нашу землю. Как бы там ни было, в глубине души они должны оставаться здравомыслящими людьми и понять, что я говорю правду. Приходской священник вознес хвалу Господу. Женщины разнесли подносы с супом из пастернака, над которым поднимался пар, и домашним хлебом. Сидр полился рекой. Мы ушли. Наш урожай был самым обильным, но праздновать нам было нечего. Мы возвращались домой вдоль речного берега. Измученный лосось в отчаянии бросался из мелких луж на сочащуюся влагой плотину снова и снова, пока цапли не подхватывали извивающиеся рыбьи тела с сухих камней, на которые они падали.

Мы знали, что значит подвергнуться остракизму. Обвинение мужа в том, что он хранил детскую порнографию в служебном лэптопе, – кратчайший путь в страдающий паранойей мир отверженных. Однако, если учесть, что случилось в дальнейшем, мы даже приблизительно не понимали, что значит быть отверженными. Нам хотелось верить, что самое страшное осталось в Лондоне, хотелось верить, что Велл стал нашим исцелением, что он смягчит симптомы нашей отверженности. В конце концов Том помог Марку вспахать осенью поля и посеять озимые. Мы приобрели у него также десять овцематок с ягнятами. Но, судя по всему, это не доставляло Тому особой радости. Однажды мы позвонили ему и оставили на автоответчике сообщение, прося одолжить дрель. Том нам так и не перезвонил. В ретроспективе я смогла бы проследить путь нашего падения от новичков, пользующихся симпатией местных, до… Впрочем, все эти случаи были всего лишь кожными проявлениями куда более серьезного недуга.

Рождество, которому в будущем суждено навсегда оставаться для меня самым невеселым праздником, в тот год еще сверкало звездами. Мы как раз закончили облагораживать амбар, и теперь в нем вполне можно было жить. Печь на дровах установили вовремя, чтобы принять наших первых и последних гостей, друзей из Лондона, которые не покинули нас, когда шел судебный процесс над Марком. Желая порадовать их, мы организовали чудесное шоу изобилия. Друзья рассказывали о переходе на неполный рабочий день, о росте преступности, о дефиците молока, о сокращении работы подземки, о пустых полках в супермаркете… А мы подали на обед курицу, картофель, брокколи, пастернак, клюквенный соус… Все подняли тост за Велл и согласились, что мы вовремя покинули Лондон. Позже, когда друзья уехали, а я разглядывала пустые страницы моего дневника, вновь, без предупреждения, объявилась Энджи. На этот раз она приехала с Люсьеном и парнем по имени Дес. Тот короткими зимними днями помогал Марку из добытых в лесу ветвей сооружать загон для поросят, которых муж собирался весной выпустить туда из сарая, а длинными ночами злоупотреблял сидром.

– Это какой-то чертов рай, Энджи. Почему бы здесь не остаться? Ты и Люсьен. Он бы рос в раю, – сказал как-то Дес.

– Тогда ему не будет, к чему стремиться.

Энджи всегда была бойкой на язык. Учителя говорили, что она смышленая, но ей не хватает усидчивости. Я называла Энджи мечтательницей… затем бунтаркой… потом наркоманкой и очень редко дочкой. Январь перетек в февраль. Они остались, а я не чувствовала себя одинокой. Это была зима моего Люсьена. Внук бегал за фазанами и кричал на них, радуясь, что имеет над ними такую страшную силу. Птицы поднимали свои тяжелые тела в воздух и, с трудом хлопая крыльями, летели в покрытый изморозью лес. Люсьен, замотанный в шарф, в рукавицах и шерстяной шапке, сидел на подержанном тракторе Марка. Он катался на этом тракторе на край мира и обратно. Мы распиливали бревна. Люсьен относил дрова и клал их на поленницу. Внук так утомился, что заснул у меня на коленях перед камином задолго до времени, когда обычно ложился спать. Что ни говори, а это было очень приятно – чувствовать себя уставшей… Ощущать шероховатость ладоней Марка на груди… В том году мы снова занимались любовью почти каждую ночь. Моему телу снова было очень и очень приятно. Даже пьяный Дес, столкнувшись со мной на кухне однажды ночью, заплетающимся языком сказал: «Вы бы могли стать моей миссис Робинзон». Я рассказала об этом Марку. Мы посмеялись. Его руки полезли мне под джемпер, насвистывая мотивчик из одного фильма.

Кажется, Энджи услышала слова Деса. Сразу же после этой сцены она неожиданно принялась складывать вещи Люсьена.

– Уезжаете?

– Да.

– Оба?

– Конечно.

Энджи принялась сбрасывать одежду Люсьена в видавший виды вещевой мешок.

– Если ты снова хочешь попутешествовать, то можешь оставить Люсьена у нас.

– С какой стати?

Я купила внуку тапочки и протянула их дочери.

– Ты будешь чувствовать себя свободнее, а Люсьен сможет ходить в школу, завести себе друзей.

Энджи схватила тапочки.

– Если бы у вас были хорошие отношения с местными, они приглашали бы Люсьена к себе поиграть. Разве ты не заметила, мама, что никто не хочет видеться с вами?

– Это не совсем так.

Энджи выскочила из комнаты, а я слушала, как она буйствует в ванной.

– Ты просто не хочешь этого замечать. Я все слышала. У вас тут поля зеленеют, а другие терпят убытки. Люди думают, что здесь что-то нечисто, – крикнула дочь из-за стены и вернулась в спальню. – Что, блин, он сделал со своей зубной щеткой?

Комната была слишком тесной для нас двоих. Я отошла подальше, чтобы не стоять у дочери на пути, и выглянула в окно.

– Ты уклоняешься от ответа, Энджи. Я предлагаю Люсьену уверенность в завтрашнем дне. Ему здесь нравится. Придет день, и все это станет его.