Бетани Гриффин - Маска красной смерти

• Название: Маска красной смерти
• Автор: Бетани Гриффин
• Жанр: Постапокалипсис
• Год: 2013

Все рушится. Опустошительная чума уничтожила население, и оставшиеся в живых боятся заразиться ей в разрушающемся вокруг них городе. И что делать Аравии Уорт, чтобы выжить? Ночи в клубе "Распущенность", красивые платья, сияющий макияж... и мучительные способы забыть все это. Но в глубинах клуба - в глубинах ее собственного отчаяния - Аравия найдет больше, чем забвение. Она найдет Уилла, ужасно красивого владельца клуба, и Эллиота, злобного умного аристократа. Ни один не является тем, кем он кажется. У обоих есть тайны. У каждого. И Аравия может найти не только то, ради чего сможет жить, но и то, за что бороться - неважно, что ей придется заплатить за это.

---

— Она обычно не рисует подобное.

Он выглядит довольным.

Я следую за Уиллом в спальню. Я знаю, он не хочет слушать об Элиоте, но не могу не попытаться все объяснить.

— Не сила и не непобедимость заставляют Элиота не носить маску.

Уилл снимает одеяла с окон.

— Теперь, когда у нас всех есть маски, у нас будет больше света, больше воздуха, — он улыбается, но очевидно, что он игнорирует мои слова.

— Он верит, что маски делают нас негуманными, потому что мы не видим человеческих лиц. И частичка меня с ним согласна.

— Или, может, он просто хочет, чтобы ты сняла маску, и он беспрепятственно смог смотреть на твое лицо. — Уилл касается моей щеки. Кончики его пальцев порхают над моими скулами. В комнате тепло, но я дрожу. — И невозможно поцеловать кого-то в маске, если ты не заметила.

Мое лицо вспыхивает.

— Не думаю, что это так. Он не пытался снять мою маску. Я даже не нравлюсь Элиоту в достаточной мере. Мы работаем вместе...

— Ты ему нравишься. Я видел вас вместе, помнишь? Ему неприятно, что ты ему нравишься, — хмурится Уилл. — Это не дает ему использовать тебя.

— Мне нужна помощь Элиота. Мне нужно попасть домой, — я чувствую себя ужасно из-за того, что прошу об этом, когда Уилл едва держит глаза открытыми.

— Я бы с радостью провел тебя, но некому присмотреть за детьми. Мне нужно отдохнуть сейчас, и тогда я вечером буду в состоянии сопроводить тебя в Верхний город. — Он расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, но раздевание, судя по всему, займет слишком много сил, поэтому он падает на постель. — Я жду твою историю. Расскажешь?

Я колеблюсь. Он закрывает глаза, ресницы темнеют на его щеках. То, что я сейчас тут, с ним — удивительно. В голову приходят незваные воспоминания, как Элиот сидел у моей кровати всю ночь, защищая от кошмаров.

— Аравия? — Уилл похлопывает по кровати рядом с собой, будто обращается к Генри или Элис. Мои сомнения так глупы.

Я скольжу в его кровать, лицом к нему, но не прикасаюсь. Комфортно и... и все. Комфортно. Я могу сказать, что он истощен. Его голос приглушенный. — Расскажи мне о Финне.

Всякий раз, когда я думаю о Финне, я вспоминаю, что он всегда верил в нашу мать, и это заставляет меня чувствовать себя еще хуже. У меня нет определенной истории. Вместо этого я концентрируюсь на своих чувствах, когда наблюдала за детьми в парке.

— Было сложно научиться говорить Я после его смерти. Как и у детей, всегда были только МЫ. Мы хотели печенья, мы боялись темноты. «Ужасались», наверное, звучит правильнее; мы с Финном всегда были напуганы ночью. Одним из первых изобретений отца был маленький светильник в нашу комнату. Страх беспокоил Финна.

Так много историй о Финне, историй о героизме и неизменном добродушии. Но та, которую хочу поведать я, не их этих.

— Подвал был пугающим. Всюду были темные углы и места, где из земли торчали кирпичи, места, где могли выползти разные существа, ящерицы или пауки, и там никогда не было достаточно света.

— В двенадцать лет он любил отрицать все свои страхи, и не хотел, чтобы боялась я. Мой страх перекидывался и затрагивал его. И я проводила ночи в подвале, ворочаясь с боку на бок, боясь, что из угла что-то выползет и коснется меня щупальцами или мохнатыми паучьими ногами. Я едва ли спала.

— Однажды вечером, когда я читала у одного из фонарей, Финн положил огромного белого паука мне на колени. Я не уверена, что он был таким большим, размером с монету, наверное, — вспоминая, я вздрагиваю. — Я не знаю, что он думал, я сделаю... убью его, может? Возможно, он думал, что я понимаю, что мой страх нелогичен, что паука легко убить. Но, вместо этого, я упала со стула и ударилась головой о стену. Из раны на голове пошла кровь, и затем он прижимал к ней тряпку, чтобы остановить ее, и я знаю, что ему было жаль. В течение двух месяцев после этого, он сидел около меня пока я засыпала. Иногда, когда часы уже показывали утро, он мог еще сидеть там.

Я глубоко вдыхаю, собираясь продолжить, и понимаю, что говорить больше нечего. Вместо милой истории о моем нежном брате, я показала его в дурном свете. Но Уилл смеется.

— Такие вещи часто случаются с братом и сестрой. Моя связь с Генри и Элис отличается от вашей с Финном, но, если я умру, мне не хотелось бы думать, что любой из них предпочел бы жить неполноценно из-за меня.

Он ослабляет маску на моем лице.

— И твой брат не будет возражать, если я тебя поцелую, прежде чем усну.

Он целует меня. Очень нежно, в щеку. Трагично то, что маски нет на моем лице, а он целует меня лишь в щеку.

Он возвращает мне маску. Но, когда я цепляю ее на место, он уже спит.

Я долго сижу рядом с Уиллом, пока волнения в соседней комнате не отвлекают меня. Войдя туда, я вижу, что дети улыбаются, протягивая мне рисунки, чтобы я могла полюбоваться.

Мы делим последние булочки с корицей. Их шкаф заполнен продуктами. Я улыбаюсь. Я помогла.

Элис приглашает меня вместе складывать деревянный пазл. Я не особенно хороша в пазлах, но мне нравится выражение счастья на лице Генри каждый раз, когда он кладет правильный кусочек на место.

— У меня есть игра, которая называется шахматы, — рассказываю я Элис. — У тебя получится в нее играть. В следующий раз принесу ее тебе. — Мы убрали шахматную доску, когда умер Финн.

— Это значит, что ты уйдешь, — говорит она. Я киваю. — Но если ты принесешь мне игру, значит, что ты вернешься! — Она обнимает меня так сильно, что я теряю равновесие.

Когда я помогаю, Элис с ужином, случается что-то невероятное, и Генри начинает чихать и кашлять. Уилл немедленно выбирается из кровати, трогает лоб Генри, спрашивает, как тот себя чувствует. Я отступаю. Не потому что боюсь заразиться от Генри, меня просто пугает идея болезни.

— У него жар, — говорит Уилл, подталкивая Генри к кровати. — Дети иногда подхватывают подобное, такое случается. — Но его лицо бледное.

Я ставлю стул рядом с кроватью. Я ничего не могу сделать для больного ребенка, кроме как развлекать его, поэтому я провожу вечер, рассказывая Генри истории, которые мне рассказывала мать. Он сжимает мою руку в особо волнительных моментах и, в конечном счете, засыпает.

Я удивленно осознаю, что уже темно. Элис прикасается к лицу Генри по краю маски, и затем выдвигает маленькую кровать на колесиках из-под большой и ставит рядом. Уилл стоит в дверном проеме.

— Мне не стоит идти сегодня вечером домой, правда? — спрашиваю я.

Он встряхивает головой. — Я не могу отвести его вниз, только не тогда, когда он болен.

— Он поправится, — бормочу я, просто, чтобы что-то сказать. Отец повторял мне снова и снова, что Финну станет лучше. С тех пор я сомневаюсь над каждым его словом, но тогда верила ему.

— Нам нужно немного поспать, — говорит он, вручая мне еще одну из своих рубашек и указывая на подушку, которую он положил по другую сторону от Генри. Я осторожно отпускаю ручку Генри и иду переодеваться.

Истощенная, я засыпаю сразу же, как только оказываюсь в кровати.

Я просыпаюсь посреди ночи, дрожа. Отбрасываю волосы, и, несмотря на то, что в комнате холодно, я вся в каплях пота. Единственная вещь, о которой я могу думать, это серебряный шприц Элиота. Забвение. Во рту сухо, но у Уилла в квартире нет алкоголя. Я не искала; я просто заметила это, когда рассматривала еду в кладовой.

Уилл и дети спят. Я пытаюсь игнорировать слезы, бегущие вниз по моему лицу, и прижимаюсь лицом в запасную подушку Уилла.

Я разворачиваю подушку и лежу, наблюдая за Генри. Не раньше, чем утренний свет пробивается в неприкрытое окно, я понимаю, что у него больше нет жара.

— Я говорил тебе, что дети иногда подхватывают подобное, — говорит Уилл, когда просыпается. — Болезни не всегда фатальны.

Генри открывает глаза и моргает, вероятно, думая, почему мы на него смотрим. Уилл оборачивается, чтобы достать что-то для Элис из шкафа. Его рубашка не заправлена и наполовину расстегнута, и свет играет на его татуировках.

Многие парни из Клуба Распущенности имеют татуировки, но я никогда не видела их так много. Хочу прикоснуться к ним.

— Я хотела спросить тебя об этом, — говорю я.

Генри потягивается, слазит с кровати и идет на кухню, чтобы присоединиться к сестре. Уилл бросает на меня стеснительный взгляд, так отличающийся от того, как он смотрел на меня в полумраке Клуба Распущенности.

— Я говорил тебе, что ошивался на Районе Распущенности только потому, что мне нравятся девушки в рваных платьях и с неестественным цветом волос.

Я почувствовала укол ревности, когда он упомянул девушек во множественном числе.

— Татуировки привлекают определенный сорт девушек как ничто другое.

— Что ж, я рада, что у тебя есть причина, — ненавижу, что мой голос звучит, будто я обвиняю его. Я знаю, что не имею никакого права судить кого-либо.