Сергей Казменко - Фантастические повести и рассказы

• Название: Фантастические повести и рассказы
• Автор: Сергей Казменко
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2017

Сергей Казменко (1954–1991) — советский писатель-фантаст, петербуржец, к сожалению, так безвременно ушедший, автор шести повестей и семи десятков рассказов, часть которых так и остались неопубликованными. Последние восемь лет писатель был прикован к постели тяжелой болезнью, которая прервала его жизнь на тридцать седьмом году жизни, 30 января 1991 года.

В данный сборник вошли пять повестей и рассказы из авторских сборников писателя.

---

— Познакомьтесь, инспектор, — сказала Гладис, не оборачиваясь. — Это Страж Первой камеры, — и она, ни на мгновение ни останавливаясь, пошла вперед, ступая прямо по студенистой луже слизи, разлившейся по полу тоннеля. Струи, стекавшие с потолка, тут же облепили ее с ног до головы, но она шла, как бы ничего не замечая, и мне не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ней. Идти так пришлось шагов двадцать, причем под конец я шел совершенно вслепую, потому что слизь залила светофильтр шлема. Спускаясь сюда, я знал, что мне предстоит, знал, что такое Страж и как он действует, но знание это нисколько не улучшило впечатления от первого знакомства.

На другом конце заграждения Стража мы пару минут простояли, ожидая, пока слизь, как и положено, сползет с нашей формы, не оставив на ней никаких видимых следов. Собравшись в комки у наших ног, слизь эта, теперь приобретшая вдруг грязно-зеленый цвет, на какое-то мгновение замерла в неподвижности, а потом как по единой команде двинулась в сторону пройденной нами лужи на полу тоннеля. Тонкие нити, которыми онгеррит подтягивал к себе комки слизи, видны не были. Я был готов к тому, что нам предстояло, но при виде этих движущихся как бы по собственной воле комков вдруг почувствовал тошноту и отвернулся. Все-таки атавистические рефлексы и представления слишком глубоко коренятся в человеке, и нужна длительная тренировка, чтобы избавится хотя бы от части из них.

— Ну как? — спросила Гладис. — Вы довольны своим новым знакомством, инспектор?

— Знакомством? Я как-то не воспринял это за знакомство.

Зато Страж воспринял это именно так. Можете быть уверены — теперь он отличит вас от любого другого человека, какой бы скафандр вы ни надели, она двинулась дальше, и мы с Сухаревым пошли следом.

Что ж, так или иначе, знакомство состоялось. И еще неизвестно, кому из нас двоих оно пришлось меньше по вкусу. Хотя про себя я должен был честно отметить, что не встречался еще с существом, столь же отталкивающим и чуждым человеку — именно физиологически отталкивающим и чуждым — как Страж. И тем не менее я умом своим вполне понимал Рыбникова — того самого, о котором говорила вчера Берта — который в своей монографии об онгерритах назвал Стражей самыми прекрасными существами в Галактике. Если отталкиваться от того, что прекрасное есть совершенство, есть высшая степень целесообразности, то с Рыбниковым трудно было не согласиться. Стражи были самыми совершенными из встреченных человеком химических анализаторов, обладающими, видимо, предельно возможной чувствительностью в анализируемом им образце они способны выделить каждую отдельную молекулу на поверхности без ее разрушения. Кое-кто из исследователей полагал даже, что они каким-то образом умудряются анализировать и молекулы в глубине образца, но механизм этого явления был пока что не установлен.

Широкий тоннель тянулся около двухсот метров, пока не уперся в стену с десятком примерно узких проходов на разных уровнях, не во все из которых мыслимо было протиснуться.

— Приготовьте свой распылитель, — сказала Гладис, направляясь далеко не к самому широкому проходу.

Я нащупал на поясе флакон, посмотрел на нее и тоже взял его в руку, положив большой палец на клапан. Потом спросил:

— А почему именно этот проход?

— Единственный, где мы не застрянем, — ответила она.

На первый взгляд утверждение это звучало сомнительно, но она каким-то образом протиснулась в отверстие, лишь слегка пригнувшись и наклонившись вправо, и я полез следом. Это оказалось легче, чем думалось вначале, потому что отполированные стенки не препятствовали движению, а клейкие подошвы ботинок создавали достаточный упор. Даже Сухарев с его габаритами умудрился не отстать ни на шаг и дважды налетал мне на спину на первых метрах прохода. Через какое-то время, после десятка, наверное, поворотов, когда я уже полностью потерял ориентировку, впереди показался свет, и вскоре мы вошли, наконец, в Первую камеру.

Если бы не светильник, установленный полтора года назад, когда началось регулярное снабжение онгерритов бета-треоном, зал, открывшийся перед нами, потерялся бы в темноте, рассеять которую наши фонари оказались бы бессильны. Я не раз видел проекции этих пещерных красот, знал, что следующие камеры — Вторая и Четвертая — гораздо больше и величественней, а Третья камера, где обитал сам Великий Каланд, лишь немногим уступает этой, но все равно, оказавшись в этом зале, поразился его величине. Наверное, причина лежала в контрасте между теснотой только что пройденного прохода и размерами открывшейся впереди пустоты. До противоположной стены было не менее трех сотен метров, а своды зала уходили вверх не меньше, чем на сотню. Как и все у онгерритов, они были гладко, до блеска отполированы, и на этом блестящем, почти зеркальном фоне черными точками — как звезды на негативе звездного неба — выделялись многочисленные отверстия, подобные тому, через которое мы проникли в зал.

И кругом были онгерриты. Сотни онгерритов. Тысячи. Белыми воскообразными наплывами они покрывали стены зала и его потолок, тонкими студенистыми струями вытекали из некоторых отверстий и опускались на пол, расплываясь там гигантскими амебами, копошились у чаши источника, расположенной в центре. Каждый из них передвигался сам по себе, вне, казалось бы, какой то связи с остальными, но, окинув камеру взглядом, можно было заметить, что все их движения подчиняются единому замедленному ритму, то усиливаясь, то затухая с периодом в два-три десятка секунд. На первый взгляд вся эта картина не рождала никаких ассоциаций, но через несколько секунд я почему-то снова, как и рядом со Стражем почувствовал тошноту и сделал несколько судорожных глотков. Нет, неожиданно для себя я понял, что ассоциации неожиданно возникали в сознании, несмотря на всю внешнюю непохожесть наблюдаемых картин. Я вдруг почувствовал, что то, что я вижу, так же чуждо мне и отвратительно, как Мертвые поля в Белом лесу Аттона. Или даже еще более чуждо и отвратительно. Но какого-либо вмешательства в свое сознание со стороны я при этом не ощущал.

На спутников моих, разумеется, картина эта никакого впечатления не произвела. Постояв пару минут и дав мне оглядеться, Гладис молча двинулась вперед, стараясь идти подальше от ползавших по полу онгерритов. Идти было нелегко, потому что пол камеры был покрыт толстым — кое-где в несколько метров — слоем «гремучек» — твердых образований каплеобразной формы размером в несколько сантиметров. Тяжелые, но очень скользкие, они расступались под ногами с характерным шумом, из-за которого и получили свое название, и порою нога проваливалась в них по щиколотку. Я наверняка отстал бы от Гладис, если бы ни Сухарев, который топал сзади как танк, едва не наступая мне на пятки. Волей-неволей пришлось сосредоточиться целиком на ходьбе, и какое-то время я шел, глядя только себе под ноги и ничего не замечая вокруг. И только когда мы подошли к источнику, заметил, что Гладис пользуется распылителем.

— Зачем вы это делаете? — спросил я.

— Что именно? — она подошла к бассейну, стала снимать баллон.

— Распылитель.

— Потому что имею желание живой вернуться на станцию. Как, наверное, и вы, инспектор. Не теряйте времени.

Сухарев уже снял свой баллон и помог мне сделать то же. По очереди он уложил баллоны на край бассейна, вытянул шланги и опустил их в воду. Потом включил откачку. Гладис отошла на несколько шагов в сторону, присела, отдыхая, на выступ скалы над самым источником. Я сел рядом. С непривычки болели спина и ноги, давненько мне не приходилось так нагружаться.

— В материалах проекта, — сказал я, немного переведя дух и стараясь пока не смотреть по сторонам, чтобы снова не почувствовать тошноту. Распылители указываются как чрезвычайное средство.

— Ну и что?

— Похоже, что их использование вошло у вас в повседневную практику.

— Просто мы используем чрезвычайное средство в чрезвычайной ситуации. И не наша вина, что такая ситуация здесь при каждом спуске.

— А с каких пор спуск к онгерритам стал рассматриваться как чрезвычайная ситуация? — я некоторое время помолчал, но она не сочла нужным ответить мне, и тогда я снова спросил. — Вы же нарушаете установленную протоколом проекта процедуру контакта. Почему?

— А почему мы, ксенологи, вместо того, чтобы работать, чтобы делать дело, ради которого мы здесь находимся, вынуждены таскать сюда каждый день эту дрянь? — кивнула она в сторону баллонов. — Это предусмотрено протоколом проекта? Или, может, нам просто нечего больше делать?

— Вы хотите, чтобы я вам объяснил, почему вам приходится сюда носить бета-треон? — удивился я.

— Да, хочу. Интересно знать, как на это смотрит представитель Академии.

— Что ж, — я старался говорить совершенно спокойно. — Как должно быть известно всем, кто связан с проектом, вот уже полтора года, как идет резкий рост численности онгерритов. Они, как и все живое на Кабенге, требуют для своей жизнедеятельности определенного количества бета-треона. Поступление же бета-треона в источники, как показали многолетние наблюдения, стабильны и едва обеспечивают нужды количества онгерритов, прежде населявшего Кабенг. Отсюда и необходимость в добавочном бета-треоне. Вы удовлетворены моим объяснением?