Бартоломе Лас Касас - История Индий

• Название: История Индий
• Автор: Бартоломе Лас Касас
• Издательство: Наука
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1968

Завоевание Индий (так испанцы называли Южную и Центральную Америку) изображается реакционными испанскими историками как великая цивилизаторская миссия. Однако дошедшие до нас свидетельства участников и очевидцев завоевания решительно опровергают эту легенду. Особое место среди таких свидетельств занимает книга Бартоломе де Лас Касаса (1474–1566) «История Индий».

Основываясь на виденном и пережитом, писатель-гуманист Лас Касас показывает, что завоевание Индий представляло собой серию захватнических войн, сопровождавшихся массовым истреблением коренного населения — индейцев и хищническим разграблением природных богатств Латинской Америки. Проникнутая искренним сочувствием к индейцам, книга Лас Касаса содержит также обстоятельную характеристику их быта, нравов и культуры.

Книга Лас Касаса очень велика по объему, и опубликовать ее полностью не представляется возможным. В связи с этим составители отобрали для настоящего издания только те книги и главы «Истории Индий», в которых автор излагает события, непосредственно связанные с завоеванием Центральной и Южной Америки.

---

Между тем преподобный Лас Касас встретился с духовником короля — им был, как упоминалось выше, монах-доминиканец по имени брат Томас де Матьенсо, и поведал ему о жестоких преследованиях, которым подвергаются индейцы, и о том, как они бедствуют, и высказал опасение, что епископ, и Кончильос, и другие члены Королевского совета будут стараться помешать ему добиться цели, так как они сами владеют индейцами и очень в них заинтересованы, хотя и обращаются с ними с беспримерной жестокостью. После этой беседы духовник рассказал королю, сколько зла и несправедливости совершалось на этих островах, и какая тьма индейцев там погибла, и все остальное, что изложил ему преподобный Лас Касас; но поскольку король принял решение на четвертый день после рождества, в день святых младенцев, отбыть в Севилью, то он сказал своему духовнику, что не может принять священника тотчас, и велел ему передать, чтобы он отправлялся в Севилью, где король его спокойно выслушает и примет меры, дабы пресечь эти злодеяния и насилия. К этому духовник от себя добавил, что, по его мнению, следовало бы сперва сообщить обо всем епископу и Кончильосу, дабы они знали, что в тех Индиях совершаются злодеяния и насилия, и что земли эти опустошаются, и что надо немедленно принять какие-то меры; ибо в конце концов, говорил духовник, это дело все равно попадет к ним в руки, так будет лучше сообщить им все заранее, и, быть может, рассказ о страданиях тех несчастных их смягчит и разжалобит. Поняв, что духовник идет на попятный и, значит, не миновать ему встречи с епископом и Кончильосом, Лас Касас решил отправиться к ним, чтобы сделать попытку склонить их на свою сторону, причем пошел весьма неохотно, так как не сомневался, что встретит немалые препятствия, поскольку епископ и Кончильос имели в этом деле свой собственный интерес. Итак, сначала он направился к секретарю Кончильосу, который уже знал из письма архиепископа к королю, с какой целью он явился, принял его очень приветливо и стал говорить лестные слова и его восхвалять, и так был с ним ласков, что Лас Касас вполне бы мог испросить для себя в Индиях любую должность или привилегию — и не было бы ему отказа. Но так же как раньше, когда господь явил ему свою милость, вырвал из мрака, в котором он, как и остальные, пребывал, избрал его, и отличил от всех людей, и внушил ему невиданное рвение и твердую волю, чтобы он проповедовал истину и искоренял ту пагубную заразу, которая привела к порабощению и истреблению большей части человеческого рода, так и теперь господь милостиво отвратил его от алчных устремлений к благам земным и преходящим; ни добрый прием, ни ласковые речи Кончильоса, ни даже блага, которые они могли сулить преподобному Касасу, нимало не поколебали его твердое намерение продолжить дело, на которое его наставил господь.

Затем, по совету упомянутого духовника, преподобный Касас решил поговорить с епископом Бургосским, испросил у него аудиенцию, был принят под вечер и прочитал ему по записке, которую имел при себе для памяти, обо всех жестокостях, коим он был свидетелем на острове Куба; среди прочего досточтимый Касас упомянул о 7000 младенцев, которые, как уже говорилось, умерли там за три месяца, и выразил по этому поводу возмущение, а в ответ услышал от епископа, которому были подвластны эти Индии, такие слова: «Что за глупости! Какое мне или королю до них дело?». Это были его доподлинные слова. И тогда священник возвысил голос и молвил: «О боже правый! Неужели вашему преосвященству и королю нет дела, что гибнут эти безвинные души? Кто же тогда о них позаботится?», и с этим ушел. А при том разговоре присутствовали какие-то слуги епископа, побывавшие в Индиях, и они стали говорить епископу льстивые слова, а про Касаса нашептывать всяческую клевету; а эти люди сами причинили индейцам много вреда, и за все это, а также за то, что они чинили преподобному Касасу всевозможные препятствия, ожидает их расплата на небесах, да и в этой жизни счастья им не было никакого.

Затем священник вновь пошел к секретарю Кончильосу и стал ему говорить, что раньше он сам ничего про эти Индии не знал, и что в Кастилии о них и до сих пор мало знают и слишком мало они в чести; и действительно, до того как приехал досточтимый Касас, Индии там всерьез не принимали, а когда он их расписал и вознес, к ним стали присматриваться больше. После беседы с Кончильосом священник отправился в Севилью, где ему было велено дожидаться приема у короля; и еще ему хотелось поговорить с архиепископом Севильским и просить его убедить короля, как только тот прибудет, выслушать Касаса без поспешности; и пусть бы епископ и Кончильос при том присутствовали и слышали, как священник станет говорить королю, что это они повинны в плохом управлении Индиями и что раз они правят индейцами, то им и следует отвечать за истребление этих людей и нанесенный им ущерб. Но едва преподобный Касас прибыл в Севилью, как в скором времени, на беду и несчастье обездоленным индейцам и в наказание за пороки и прегрешения Испании, пришло известие, что католический король переселился в лучший мир. Велики были горе и печаль, которые вызвала в душе преподобного Касаса смерть короля, ибо тот король был уже стар, и дни его клонились к закату, и к войнам он не был склонен, а потому у досточтимого Касаса укрепилась надежда, что, узнав всю истину, он нашел бы средство помочь Индиям, потому что в том короле как нельзя лучше соединились все качества, которые могли содействовать скорому избавлению Индий; и Лас Касас считал и не уставал повторять, что только престарелый король, который стоит одной ногой в могиле и остыл к войнам, может помочь этим Индиям. В конце концов наш священник принял новое решение — ехать во Фландрию, чтобы поставить обо всем в известность принца дона Карлоса{65} и испросить у того, кому предстояло наследовать королю и в этих и в заморских землях, помощи от стольких бед… {66}

Глава 91

Как только преподобный Касас и отцы-иеронимиты прибыли в Севилью, фрахтовщики незамедлительно устроили их отъезд в Индии, а судья-резидент, который не мог так быстро уладить все свои дела, выехал лишь через три месяца. Преподобный Касас неоднократно навещал иеронимитов и говорил им, что хотел бы плыть на одном с ними корабле, чтобы по пути рассказывать им об островах и материке, о которых им надлежит знать истину, поскольку сами они о тех местах не осведомлены, а другие заинтересованы в том, чтобы скрыть от них правду; кроме того, священник был обязан исполнить волю Адмирала, который именем короля повелел ему наставлять и обучать иеронимитов и советовать, как им надлежит поступать. Преподобный Касас прилагал все усилия, чтобы плыть на их корабле, однако иеронимиты никак не соглашались и придумывали различные объяснения и отговорки, которые, как они полагали, его успокоят и отвлекут (к примеру, что на другом судне, которое следовало туда же, он будет иметь больше удобств). Так и случилось, что досточтимый Касас отбыл на другом судне, хотя, разумеется, отцы-иеронимиты заботились не столько о его покое, сколько о том, чтобы никто не мешал им поступать так, как им заблагорассудится.

Итак, преподобный Касас погрузился на другой корабль, который был намного больше того, который вез иеронимитов, и устроился там несравненно лучше, чем если бы ему пришлось плыть с ними; однако от этого путешествия зависело так много, что он с радостью и по доброй воле отказался бы от всех удобств и предпочел бы лишения, лишь бы предотвратить тот вред, который был нанесен делу, за которое он ратовал. Наконец, в день святого Мартина, то есть 11 ноября 1516 года, оба судна подняли паруса и отчалили из порта Сан Лукар, а затем благополучно прибыли на остров Сан Хуан и четыре или пять дней стояли в Пуэрто Рико, а так как судно, на котором плыл священник, везло товары на этот остров, то оно должно было задержаться там на 14 или 15 дней; тогда Бартоломе де Лас Касас обратился к отцам-иеронимитам и сказал им, что хотел бы сам, без багажа, пересесть на их корабль, чтобы прибыть в этот город и порт Санто Доминго вместе с ними, и приводил доводы, по которым это было весьма необходимо, если они намерены были, исполнить свой долг и послужить тому делу, которое привело их в Индии; однако иеронимиты и на этот раз ответили ему отказом. Вот почему преподобный Касас прибыл в порт и город Санто Доминго на тринадцать дней позднее иеронимитов. За то время, которое упомянутые иеронимиты находились на острове Сан Хуан, они без труда могли бы заметить очевидные свидетельства насилий и злодеяний, чинимых испанцами по отношению к индейцам, ибо их глазам предстали следующие два случая: первый, что был там некий бискаец по прозванию Хоан Боно, то есть Хоан Добрый (хотя Добрым он мог прозываться не более, чем негр — Хоаном Белым, ибо он был знаменитый разбойник и пират, который не раз ходил ловить и грабить индейцев); так вот этот Хоан Боно прибыл за несколько дней до того в упомянутый город Пуэрто Рико после набега на остров, именуемый Тринидад, который лежит у самого материка, близ полуострова Пария, а об этом материке мы подробно рассказывали выше. Люди на этом острове Тринидад отличались добротой и питали вражду к тем индейцам, которые употребляют человечье мясо и которых называют карибами, то есть дикарями. И вот едва корабль Хоана Боно, а с ним ходило, я полагаю, 50 или 60 испанцев, многоопытных по части злодеяний, причалил к острову, как из соседнего селения вышли жители, вооруженные стрелами и луками, и стали спрашивать испанцев, что они за люди, откуда прибыли и зачем. Хоан Боно отвечал, что они пришли с добром и миром и хотят здесь поселиться и впредь жить с ними вместе. А индейцы эти были народ простой и миролюбивый, да к тому же бесхитростный и сверх меры доверчивый; и хотя им следовало быть менее доверчивыми, тем более что до них дошли слухи о великих жестокостях, набегах и оскорблениях, которые терпели от испанцев их соседи как в прошлые времена, после того как эти земли открыл Адмирал, и еще не раз потом, о чем уже упоминалось в первой книге, так и в последнее время; но индейцы поверили словам Хоана Боно и ответили ему так: «Раз вы явились с желанием поселиться у нас, мы вас с радостью примем и немедленно построим дома, чтобы вам было где жить». И они тут же хотели начать строить эти дома, но Хоан Боно, у которого были совсем другие помыслы и цели, отказывается, потому что, говорит он, ему нужен только один дом, но большой, чтобы в нем могли поместиться и жить добрых сто человек; тогда индейцы принялись сооружать ему такой дом и строили его на свой манер — в форме колокола; за несколько дней они сделали всю деревянную часть — вбили колья, положили стропила и балки и накрепко их между собой связали; оставалось покрыть дом соломой, которую они раскладывали снаружи, вокруг дома; а солома эта в Индиях столь красива, ароматна и полезна для здоровья, что просто на удивление. И вот тогда Хоан Боно, то есть Хоан Добрый, хотя ему вернее было бы называться Хоаном Злым, стал поторапливать индейцев, чтобы они поскорее выложили ему эту солому; а индейцы, которые взялись за дело весьма охотно и со всей душой, стали поспешать; когда же соломенный настил достиг двух эстадо в высоту и люди, находившиеся внутри дома, не могли видеть тех, которые были снаружи, Хоан Боно и его подручные, применив коварную хитрость, созвали чуть не всех жителей селения, мужчин и женщин, и попросили их войти в дом якобы для того, чтобы посмотреть его изнутри; и тогда индейцы, а их было, как полагают, свыше 400, с радостью и удовольствием входят в дом; тут наши обнажают мечи и окружают его, а Хоан Боно и еще некоторые, тоже с мечами наголо, входят в дом и говорят индейцам, чтобы они не двигались с места, не то будут убиты. Увидев мечи, голые, беззащитные индейцы, опасавшиеся плена больше, нежели смерти, ринулись сквозь клинки к двери, чтобы спастись самим и спасти своих жен и детей. И тут Хоан Боно и остальные принялись наносить им страшные удары — вспарывали животы, отрубали руки и ноги, проламывали черепа. При виде крови своих собратьев другие индейцы — мужчины, а также женщины и дети — перестали прорываться наружу, стояли, дрожа от ужаса, и истошно вопили, дожидаясь неминуемой, как им казалось, гибели; однако им лишь связали руки и увели в рабство; на этом и закончился поход Хоана Боно и его сообщников, а схватили они и погрузили на корабль, кажется, 185 человек. А те индейцы, которые избежали смерти и ран и вырвались из того дома или оставались в селении, общим числом около ста человек, схватили оружие и сгрудились в одном из своих домов (а надобно помнить, что дома у них были из соломы, сами же индейцы — голые, без всякой одежды); будучи свидетелями чудовищного обмана со стороны Хоана Боно, они решили защитить себя от смерти и ран и также от неволи. Тогда Хоан Боно пошел к ним и стал их уговаривать, чтобы они вышли, обещая, что убивать их не будут; и тогда индейцы, поняв, что он вознамерился взять их в плен, стали яростно стрелять из своих луков, не подпуская никого к дому, а тем более вовнутрь.