Сергей Мельник - Попаданец (Барон Ульрих) (СИ)

• Название: Попаданец (Барон Ульрих) (СИ)
• Автор: Сергей Мельник
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2014

Его имя барон Ульрих фон Рингмар. Его земли зажаты между вековечными лесами севера и непроходимыми лесами востока. Его пытается убить регент-наставник, его преследует клан убийц-вампиров, а на его землю идет война. Кто же он? Он наш соотечественник, волею судьбы перенесенный в тело мальчика на окраине мира, вынужденного через боль, кровь и страдания крепко встать на ноги, дабы никто не усомнился в его праве сказать: «Я здесь хозяин!» Для лиц старше 16 лет.

---

Дрожащими руками он налил себе еще вина в кружку. Помолчали. Пусть говорит, пусть так говорит не мне его подгонять.

— Он и вправду огромный. — Пустая кружка стукнула гулко по столу. — Не корова конечно, но с «телка» будет. Шерсть черная, без серости али карих подпалин, весь в одной поре, средь дня шли, я хорошо разглядел. Не мог не разглядеть, никак не мог глаз оторвать, словно я не я, ни ног не рук не чуя, лишь стоял и смотрел, как он двигался, взметая алые сполохи как зарницы. Одного за другим, в обход, по кругу не скрываясь и не таясь в полной тишине, он несся, а люди валились наземь, что бы уже не встать. Все, все кого я знал…а с ними и батя с братанами. — Он закрыл глаза, обхватив руками склонившуюся голову. — И я бы лег, но тут девка вышла, да в голос как заорет: «Не тронь мальца Патрик, его хоть пощади!». Я стою, она стоит, и зверь стоит, мех на загривке топорщит, глазом буровит, а с морды кровь людская струями стекает на траву. «Беги!», она кричит, «Беги! И не возвращайся!». И я побежал, все там остались, а я все бежал и бежал и бежал….Не помню как назад возвернулся, уж через месяц к снегам глаза открыл дома, мать в слезах сидит, говорит в лихоманке жаром чуть не угорел, да все бредил про зверя лютого.

— Не поверили, или правду не сказал? — Я жестом показал стоящей неподалеку служанке и явно впитывающей весь рассказ как губка воду, подогреть чаю.

— Не сказал. — Он упер в меня тяжелый, мутный хмелем взгляд. — А про что сказал, не поверили, ни барон тогда, ни три дурня, что сегодня в ночь на тот свет отправились. Старого волка убили, но баба то осталась. Не знаю, то ли сама оборотнем стала, али щенят успела народить, а соваться туда не нужно, коли живыми ноги хотите унести. С нее у меня спросу нет, муж ее мертв, вот и молчал.

— Вот и молчи дальше. — По стариковски крякнув, я встал из-за стола отправляясь к себе. — Сегодня что б не пил больше, шкуру спущу. Завтра с рассветом, чтоб у замка был.

— Зачем? — Он пьяно замотал головой.

— Бабе поедешь спасибо скажешь, что живой до сих пор.

* * *

Выехали, что называется до петухов, вроде где-то на горизонте намечается розовая полоса, но небо еще по ночному чистое. Кроме енотов, и Конпы брать никого не стал, было холодновато, еще лето, но по ночам уже свежо, так что я недолго думая, развернул скрутку, с шерстяным одеялом укутываясь в него с головой от чего в тепле на мерно покачивающейся спине лошадки, даже умудрился приснуть пару часиков, чудом наверно не свалившись.

Конпа в седле держался уверенно, вел мою лошадку, намотав удила на луку своего седла, шли лошадки бойко по натоптанной дорожке, уходя на север от Кугермата, где-то там, на световой день пути стоит Поренка, а еще дальше, не живая Мекта, куда мы и держали свой путь.

На кой черт, спрашивается, я туда подался? Спросите что по легче. Вот хоть убейте, не знаю, может, устал от этой военной кутерьмы, а может, сердце чего в голову подсказало. Не знаю, одно лишь могу с точностью сказать, история с этим Мектийским лютнем должна окончиться. Насовсем. Навсегда. Хватит в ней уже крови и боли и пусть не мое это дело, но я его хочу закончить.

Семьдесят третий получил указание выжидать еще сутки Тину, а потом выдвигаться к следующему Рубикону нашего марша, конечной точке всего похода Роне. Пограничной крепости западней Кугермата. По срокам думаю, Нуггет уже рвет волосы на… кхм… голове, дойдя до Норвшлица и получая звоночек от крестьян о захвате еще одной его крепости. Да и легион у меня уже не тот, что был, уже не нужна нянька, чувствуется, пошел прокал стали, из которой хороший клинок выйдет, ну и не так уж далеко и надолго я их покидаю, дня три, четыре от силы.

Ехали молча, то ли жалел мужик о том, что вчера языком болтал, то ли баронского титула боялся, что впрочем, меня как раз устраивало. Как-то в суете последних дней, я отвык от такой вот тишины, все суета да бег по кругу, а вот так вот помолчать дорогой, да по сторонам «башкой» покрутить, все недосуг, да некогда. Устал я что-то, а может быть, испугался, что немудрено. Я этого никому не скажу, но я действительно испугался, что тогда в Норвшлице, что сидя в кустах большого лога. Есть у меня куча оправданий, как для себя любимого, так и для окружающих, мол ребята так вот и так не виноват я, война сама ко мне в дом пришла. Но дело в том, что я впервые не в кино, не на телеэкране увидел, что это такое. Было у кого-то, что: война — это некая акция, благодаря коей люди, которые не знают друг друга, друг друга убивают ради славы и выгоды людей, которые знают друг друга и друг друга не убивают. Я не помню, чьи это слова, но там, в Норвшлице, все было хуже во сто крат, и хуже это наступило исключительно по моей воле, не говоря уже о тупости приведшей меня в Гердскольд.

Да тупости, вот такой вот из меня полководец. Из-за моего разгильдяйства умерли люди, из-за меня. Эх совесть, жри меня поедом! Все мы люди человеки грешны тщеславием и этим проклятым: «Я точно знаю, как будет лучше для всех». Усмехнувшись даже анекдот вспомнил про покойного царя Бориса, когда он с делегацией шел с очередного митинга и вляпался что называется ногой к деньгам. «Я знаю господа, чем накормить наш народ», говорит он, вытирая ногу об газон, «но он же привередливый, он это есть не станет».

Вот так и я, вроде бы и решение гениальное и простое, но вот послевкусие у него какое-то не такое.

Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак,
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.
Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.
Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.
На улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.
Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с этой силой
В душу свою не лезь.
Я уж готов… Я робкий…
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки —
Душу мою затыкать.

Да уж, силен батенька Есенин в своих стихах. Силен, под стать моему настроению. Ну да ничего, глядишь к вечеру, и оклемаюсь, вон красотища, какая вокруг, поля налились золотом, вон как колосья под тяжестью к земле льнут. Даже речка не речка, ручей не ручей имеется в наличии этого дизайнерского ландшафта. А птички, птички то как поют! Эх, ружье бы мне. Тьфу. Куда-то не туда понесло…

К обеду солнышко уже бросало в пот, мы свернули с дороги, встав под тень деревьев у бегущей вдоль нашего пути речки-канавки, решив тут немножко сбросить усталость и перекусить заодно. Яички отварные, хлебушек с зелеными перышками лука, да шмат сала, что еще мужичку в дороге надо? Конпа слопав свою часть, тут же на траве и прикорнул, я же скинув портки, и засунув под мышки по еноту, плюхнулся в прохладу воды, всколыхнув маленькую заводь и распугав всех лягушек.

— П-ф-ф-ф-ф! — Тяжело вздохнул Профессор, толкая в толстый и мохнатый зад Прапора, помогая тому выбраться из воды. Вообще они чистюли у меня, я даже ненароком стал подозревать, не те ли это еноты что «полоскуны», но бросил эту мысль из-за того, что зверьки отказывались стирать мои носки. Настоящий «полоскун» никогда бы себе этого не позволил. Наверное.

Снова путь, не спешный, но явно веселей, чем ножками. К вечеру под лай дворовых собак вошли в Поренку, где меня Конпа определил на постой в своей избе, где помимо него жила дородная женщина слегка за сорок его жена, и два таких же диковатых парня, как и он, лет по шестнадцать, может четырнадцать, сыновья. Тетка, смущаясь и краснея, накрыла стол, для острастки пару раз, кухонным полотенцем огрев своих мужичков, что б не лезли раньше времени. Повечеряли, как говорится, и на боковую, енотов тоже запустили в дом, так как местные собаки их невзлюбили, покрывая с ног до головы собачим матом. Мило у них тут, почти как наша глубинка уже и домики не в черную топятся и скотина отдельно, явно не тот уровень, что мне был знаком по Дальней. А утром снова в путь, только в этот раз без дороги, а через разнотравье заброшенных полей, в этой стороне уже народ старался не появляться. Чувствовалось, что природа начинает потихоньку отвоевывать свое, внося в природу дикие ветвистые рощицы и напрочь стирая людские пути дорожки.

— Барон. — Где-то к полудню не стерпел мой провожатый. — Отпусти меня, не могу туда идти.

— Боишься? — Я постоянно сверялся с Маком на предмет мониторинга окружающей среды.

— Боюсь. — Он опустил голову.

— А спасибо за жизнь, за жену и двух сыновей кто будет говорить за тебя? — Я спокойненько покачивался на своей лошадке.

— Они мне жизнь погубили! Отца моего с братками даже не похоронил никто! А я им спасибо? — В его взгляде сверкнула злость.