Станислав Золотцев - Непобедимый народ

• Название: Непобедимый народ
• Автор: Станислав Золотцев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Золотцев Станислав Непобедимый народ

Станислав Золотцев

Непобедимый народ

писательский дневник

Что голод впрямь не тетка и в племянники к нему никто не хочет - в том можно легко убедиться, глядя на дачные окрестности нашего славного града на берегах Пскова и Великой. Нынче вкалывают на своих участках такие завзятые интеллектуалы, каких лет десять назад при самом богатом воображении с лопатой в руках представить было немыслимо... И вот на даче у одной местной художницы "толока": ей привезли навоз, да немало, доверху груженный кузов "Камаза". А замечу: сие органическое удобрение теперь достать не так уж просто, ибо поголовье буренок по области очень сократилось. И недобросовестные продавцы навоза норовят "разбавить" его торфом, отчего он сильно теряет в своих добрых качествах. Но этот, привезенный хозяйке дачи, - без всяких торфяных добавок, густой, потому и разносить, разбрасывать его - нелегкий труд даже для нескольких мужчин, собравшихся на "толоку". Тем более что сыплет "слепой" дождичек сквозь осеннее солнце, и органическая ценность становится еще тяжелее от влаги. Нам помогает шофер "Камаза", здоровый мужик с твердым местным выговором, особенно звука "ч" ("чорный, "чыстый")... Тут-то и сталкиваются два подхода к навозу: практический и эстетический. Художница, глядя на радужное многоцветье влаги, блещущее поверх удобрения, восторгается: "Ах, какой красивенький навозик!" Шофер с ней соглашается: "Да, навоз добер. Чыстое говно!"

Вот в чем пропасть меж "интеллектуалами" и "массами": что для первых "красивенькое", то для вторых - говно, пусть даже и "чыстое".

У моих земляков наособицуне только произношение, но и правописание: оно не с правилами орфографии сообразуется, а с жизненной логикой. Вот лишь один пример... Из Москвы приехала ко мне в гости дочь и, конечно же, немедля потащила меня бродить с нею вдоль рядов базарчика, что шумит теперь неподалеку от моего дома. Особенно дочку интересует озерно-речная рыба: в столице на рынках ее редко встретишь, а у нас теперь, слава Богу, вдосталь, хотя ценына нее для рыбного-то края высоковатые. Но оно и понятно, продают дары Псковско-Чудского озера в основном не сами рыбаки, а перекупщики. Для несведущих приезжих они прикрепляют к лоткам бумажки с названиями пород: "судак", "лещ", "щука", "окунь" и так далее... Вдруг дочка хватает меня за руку и начинает с сугубо столичным снобизмом громко возмущаться: увидела на одном лотке бумажку, где название леща было написано с мягким знаком. Нежданно продавщица (судя по виду, лишь недавно начавшая заниматься торговлей и еще не загрубевшая), услыхав возмущенно-громкие слова моей наследницы, вступила с ней в диспут: "Доченька, да ты глянь на рыбу-то: рыбехи некрупные, для ухи, а не для жарки, а и нежные да и прыткие, вон еще шевелятся, живучие: ясно дело - бабы, женщины, потому и "лещь", эти мои рыбки роду женского..." Ошеломленная таким пояснением, дочка некоторое время идет вдоль рыбного ряда молча, затем останавливается и, показывая мне на огромного (на лотке не умещался) леща, говорит: "Пап, та тетка права была!" На бумажке под этим ихтиозавром было начертано: "Лешш". Лешш!

"Вот и сад уже заленился", - говорит мой деревенский сосед, глядя на полуденные кроны. "Заленился" - скажешь ли точней?! Зелень сада и впрямь стала какой-то ленивой; далеко еще до осени, а лиственные одеяния яблонь, слив и груш утратили свою обжигающе-пронзительную свежесть, огрузли, тяжелой стала их пышная роскошь. Вот-вот - и начнет проблескивать в них медь, потом появятся пятнышки латуни и бронзы, а потом и золотинки - искры грядущего осеннего лиственного пожара. Но сейчас сад еще только "заленился"...

И вот уже ночи становятся холодными. Смотришь перед восходом на траву: кажется, что она в серебряной росе, а приглядишься - в инее. Утренники серебрят августовскую землю.

"Корова утром была обыневши", - слышу я от односельчанки. "Обыневши" покрывшись инеем.

Вот, кстати, чудеса: вроде бы на тех же травах пасется эта буренка, что и другие соседские, а молоко у нее самое знатное не только в нашей деревне, но и во всей округе - весь букет разнотравья осязаешь, когда пьешь. "Слово знает!" - со значением говорят о ее хозяйке бабы, а кое-кто из них, понизив голос, добавляет: "Нашептывает она, нашептывает!" То есть особым, "коровьим", или "молочным", заговором пользуется. Что ж, быть может, и в самом деле "нашептывает". Есть же еще живые слова в языке! И есть живые руки и живые души в народе! Вот оно, древнее двуединство: язык народ.

Вдали от мегаполиса многое воспринимается совершенно по-иному. Сама жизнь к тому подвигает множеством своих примет. Даже местными газетами. Вот читаю на первой полосе одной из них рассуждения министра обороны по поводу военной реформы. Вроде бы все дельно и даже убедительно, и начинаешь верить автору в том, что, например, материальное положение воинов ВДВ в результате первых шагов сей реформы уже улучшилось... Однако, прочитав эту перепечатку из центральной прессы, перехожу к "тутошним" материалам газеты, добираюсь до раздела объявлений - и читаю следующее: "Офицеры-десантники срочной службы возьмут под охрану любой объект. Готовы принять другие предложения, не выходящие за рамки законности".

Вот так... И телефон прилагается. И под этим объявлением - репродукция картины "Три богатыря"... Бедный Васнецов! знал бы он, какой издевательской иллюстрацией станет его прославленное творение к позору нынешнего русского воинства! Но еще более бедные (во всех смыслах) - они, парни из знаменитой десантной дивизии, уже полвека дислоцирующейся в нашем городе. Не было такой "горячей точки" за эти полвека, где б не побывали псковские десантники. И вот же - дослужились до того, что предлагают себя в качестве вооруженных сторожей. Могу их понять: недавно был в доме у одного из них, он мне показал совершенно пустой свой холодильник... Понимаю этих ребят и все же... не могу понять, как вооруженный воин позволяет так унижать себя. Не могу!..

Встречаю на улице бывшего одноклассника,с которым лет двадцать не виделись. Лысеющий и седой мужик ("себя как в зеркале я вижу" - без радости вспоминаю пушкинскую строку) - но уже через несколько минут сквозь морщины и седины как бы проступает прежний хулиганистый отрок. Однако разговор вдруг переходит из русла мемуаров о детстве в иное: ровесник, оказывается, идет в храм, на вечернюю службу. "И давно ты стал верующим?" - напрямую спрашиваю его. "Знаешь, - отвечает он, чуть помедлив, - я вот так сейчас чувствую: был, по-моему, всегда, только вот сам этого не сознавал..."

Не то ли происходит едва ли не с каждым из нас: ощущает человек, что внутренне всегда был кем-то иным (хоть немного), чем по "статусу" судьбы ему было положено, - но лишь теперь, во времена разломов и смуты, стал осознавать эту внутреннюю свою сущность. При всей мерзости дней идущих это - благо для души...

"Улица корчится безъязыкая!"

Эта строка непопулярного ныне поэта вспомнилась мне в дачном пригородном поезде, плетущемся два раза в день из районной глубинки в Псков и обратно. (Не раз писал в прежних своих "провинциальных стоп-кадрах" об этом "паровозике из Ромашкова": самые колоритные беседы меж моими земляками происходят в его обшарпанных вагонах.) Конец октября, дачная страда завершена, но вагоны забиты людьми по-прежнему "под завязку". Курю в тамбуре, чутко внимаю всплескам великого и могучего языка, на котором некто, невидимый мне, выражает в вагоне свой гнев. Сей гнев обращен на того, кто когда-то обещал "лечь на рельсы". "А на рельсах-то не он, а мы, битый час на холоду поезда ждали, скоро, говорят, раз в день будет ходить, так что - пешком по шпалам? А он на рельсы не ляжет, не! не ляжет!" возмущается обладатель простуженного баса. Но басовая нота встречает бурное сопротивление дамского фальцета. "Да прекратите вы пороть эту глупую... Владелица фальцета не может подыскать точное определение для суждений своего супротивника. - Да хватит вам болтать эту... эту антисоветчину!"

Да... Не вооружен еще простой народ современной политической терминологией. Улица корчится безъязыкая...

Вообще, в этом дачном поезде(да и почти повсюду среди моих земляков) надо с диктофоном ездить: такая "метафорика" звучит - нигде больше ничего подобного не услышишь... Сидят рядом на скамейке два парня, слегка за тридцать обоим. Один сообщает другому о скором увеличении своей семьи: жена уже на восьмом месяце. "А ты со своей не собираешься еще одного завести?" спрашивает он соседа. Тот мотает головой: "Не, хватит, я уже отсеялся..."

Впрочем, нередко можно услышать и кое-что "покруче", хотя, казалось бы, вовсе безобидное. Мужик в ватнике проглядывает старую промасленную газету, в которую было завернуто что-то съестное. Морщит лоб и спрашивает сидящего рядом: "Слушай, тут сказано: у него единственного есть харизма. Что за харизма такая, не знаешь?" Тот после кратких размышлений отвечает: "Наверно, харя, только очень здоровенная".