Янко Есенский - Демократы

• Название: Демократы
• Автор: Янко Есенский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01180-0

«Демократы» — увлекательный роман известного словацкого поэта и прозаика Янко Есенского (1874—1945) о похождениях молодого провинциального чиновника Яна Ландика. С юмором и даже сарказмом рисует автор широкую картину жизни словацкого буржуазного общества накануне кризисных событий второй мировой войны.

---

— Вот полюбуйтесь, а говорят, что люди не покупаются и не продаются! — хватался отец за соломинку.

— …известный своей темпераментной, но корректной игрой, — ораторствовала Желка. — В игре примет участие и Тепельный. Должно решиться, правду ли говорят, что закат его близок. Этот матч покажет, сойдет ли он с арены и откроет винную лавку или останется сиять на футбольных горизонтах.

Все эти доводы отскакивали от головы Петровича, как горох от стенки.

— Если они — звезды футбола, так и я…

— Кубок Европы — это не что-нибудь.

— Глупости!

Короче говоря, было ясно, что депутат совершенно не разбирается в спорте. Его не заинтересовали ни обновленный состав, ни финал, ни восходящие звезды, ни кубок Европы. Он знай отмахивался, когда Желка твердила о внимании правительства края к матчу, о присутствии депутатов, о речах и гимнах, поздравительных телеграммах и торжественном ударе. Но когда Желка обмолвилась, что там будет и Дубец, Петрович перестал хмыкать, выпрямился и, оживившись, поинтересовался, откуда она это взяла. Желка рассказала, что недавно встретила этого «косматого медведя», он пригласил ее в «Музеумку» на рюмочку ликера, но сладость ликера ничто по сравнению с его медоточивыми речами. «Старый дурак» был любезен до приторности и смаковал свой сахар, будто газеты, размазывающие аферы с сахаром{139}. Обещал прийти.

— Что ты болтаешь? Выходит, и я «старый дурак», — оскорбился отец.

— Но ты мне ничего сладкого не говоришь. Ты всегда горький.

— Желка в таком возрасте, когда пора уже выступать публично, — увещевала мать, — чтобы ее узнали общественные и спортивные круги.

— Ну, если там будут и официальные лица… Военное командование там будет? — маскировал Петрович свой интерес, вызванный Дубцом.

— Все штабы и генералитет.

Разрешение на костюм и халат было дано, и Желкин торжественный удар по мячу был расценен как дело государственной важности.

— И ты приходи посмотреть, папочка, — ластилась к нему Желка.

— Ну, посмотрю, посмотрю на это безумство.

На матч собралось огромное количество публики. Многие пришли из-за торжественного удара, а не из-за самой игры. Тогда еще было редкостью, чтобы девушка лягалась без чрезвычайной необходимости.

Главная трибуна под акациями и тополями, низкая ограда вокруг поля, сплошь покрытая рекламами, высокий забор у входа были убраны хвоей, голубыми и красными бумажными цветами и флажками, на высоких мачтах трепетали знамена. Небо было затянуто светлыми жиденькими тучками, через них, словно сквозь белые пальцы, слабо просвечивало солнце. Пух, сорванный прохладным северным ветром с цветущих тополей, носился в воздухе, ложился вдоль забора, на дорожках, садился на шляпы и одежду. Было сухо. Поле слегка обрызгивали из тонкого шланга.

Желка не преувеличивала. Пришли и официальные лица. Первые два ряда центральной трибуны заполнили черные сюртуки, цилиндры, мундиры, украшенные орденами, пестрые женские платья. Пришел и доктор Кияк в сопровождении членов краевого комитета, и генералы, высшие чиновники, депутаты, сенаторы, дипломаты, ректоры и деканы с лентами через плечо, епископы в сутанах с огромными крестами на груди и с унизанными перстнями пальцами. Петрович сидел в первом ряду рядом с Дубцом.

Петровича задело, что его место немного в стороне от центра, и он тут же собрался устроить скандал из-за порядков, которые уже становятся обычаем: бюрократия располагается впереди депутатов. Сначала должен идти закон, а потом его исполнители. Он не успел решить, где и кому устроить скандал, потому что доктор Кияк встал и произнес речь на тему о прежних мучениях нации, после которых, как после пожаров, остались пепелища, но — и закаленная сталь, упругая, твердая и острая, сверкающая, как пламя, через которое она прошла, столь нужная в наше время, когда Европа, кажется, снова хочет видеть повелителей и рабов… И вот — перед нашими глазами — наша здоровая, крепкая молодежь…

После речи Кияка сыграли гимн и потом с минуту ждали торжественного удара.

В центр поля на очерченный белым круг выскочили два игрока с мячом, положили его и убежали. Затем появилась Желка в белой шелковой рубашке с красными полосами, в желтых коротких трусиках, с голыми коленками, в голубых носках и огромных желтых бутсах.

Кияк разглядывал ее в бинокль, он видел, как Желка засеменила около мяча, энергично наподдала его, и он полетел выше деревьев и дощатого забора куда-то вправо. Желка замотала головой, словно удар получился не такой, как она хотела, расставила ноги, пригнулась, упершись руками в колени, подняла подбородок и наблюдала — не упадет ли мяч в публику. Она замерла в ожидании небольшой паники и смеха, но, слава богу, — мяч опустился на поле, подпрыгнул несколько раз и покатился к низкой ограде. Тут его поймал «спартанец» и взял под мышку.

Кияк отложил бинокль и руками в белых перчатках захлопал вместе с прочими зрителями.

— Отец мадемуазель Желмиры? — услышал Петрович. Он повернул голову. Это спрашивал Дубец, и, дабы не возникло никаких сомнений, что спрашивал именно он, Дубец поздоровался, и усы его радостно встопорщились, он улыбнулся, показав мелкие темные зубы курильщика. Он добавил, что познакомился с мадемуазель во время происшествия с бричкой.

Депутат знал о происшествии и о знакомстве от дочери и от тетки. «Мне бы сразу его поблагодарить», — выругал себя Петрович и постарался исправить промах:

— Желка отзывалась о вас восторженно, пан генеральный директор. И я вам очень обязан и сердечно благодарю, с большим опозданием, правда, но я не имел счастья быть с вами знаком.

Они придвинулись друг к другу ближе.

— Элегантный удар, — восторгался Дубец, — грациозный, хорошо продуманный.

Петрович мял бороду. Похвала Дубца была ему приятна, тем более что директор говорил это вполголоса, словно восторгаясь независимо от присутствия отца.

— Прекрасно. Великолепно, — лились потоки восторга, — не жалею, что пришел, — какое наслаждение!

«А я ей чуть было не запретил, — упрекал себя депутат, глядя на поле и слушая приглушенные похвалы. — Представлю его жене, — решил Петрович. — Он производит очень хорошее впечатление… А чего только тетка не наговорила… Скряга ненасытная! Из-за нескольких крон превратить в Люцифера милейшего человека!»

Пришло ему на ум и дело Дубцовой против Дубца. Сейчас самое время узнать, помнит ли он о своей дочери Аничке. Нет, неловко, он так хорошо говорит о Желке… Впрочем, можно шутливо довериться — дескать, к нему поступила жалоба на Дубца. Не серьезная, так себе… Люди к нему, как к адвокату, обращаются со всякими делами. Сказать, что не знал его, поэтому согласился вести дело. Если бы знал… Теперь-то он знает, против кого пришлось бы выступать. Доверенность он возвратит.

Петрович смотрел и думал, что сейчас он — свидетель многих состязаний. Тут встречаются не только «Спарта» и «Геркулес». Тут борется адвокат Петрович с отцом Петровичем, Аничка с Желкой. Выиграет адвокат — проиграет отец; выиграет адвокат — выиграет Аничка, а Желка, чего доброго, проиграет Дубца, который, судя по всему, интересуется ею. Надо бы выяснить, серьезные ли у него намерения. Если да — пускать в ход жалобу против него просто глупо, потому что в благоприятном случае его карман и карман Дубца — один общий карман, не будет же он выворачивать собственные карманы.

Два игрока — один в белой футболке и красных трусах, другой в красной футболке и белых трусах, — один справа, другой слева — подали Желке халат и проводили ее на почетную трибуну. Там ей было оставлено место неподалеку от вице-президента; он поклонился ей, аплодируя, чуть приподнявшись с кресла и размышляя про себя — встать ли и поблагодарить ее за прекрасный удар, или достаточно будет немого поздравления с улыбкой. Сообразив, что он, собственно, незнаком с девицей, поскольку никто не догадался представить ему ее — разве спортсмены знают, как и что полагается? — он удовлетворился немым любезным поздравлением.

Начался обычный матч.

«Глупая девчонка!» — Петрович злился, что Желка не села ближе к Дубцу и упускает такую возможность!

Дубец издалека поклонился Желке. Она весело кивнула ему головой, как старому знакомому…

— А я готовил покушение на ваш карман, — неожиданно вырвалось у Петровича, вероятно, потому, что они замолчали и говорить было не о чем.

— Жена? — спросил Дубец, удивив Петровича тем, что он так близок к истине.

— Нет. Дочь.

— Анна?

Петровича отбросило на спинку кресла. Он онемел. И лишь в мозгу у него промелькнуло: «Просто ясновидец!» Шея у Петровича одеревенела, он даже не смог утвердительно кивнуть. В его ушах звенели слова, что дело в порядке, не потребуется ни обвинений, ни покушений, деньги находятся в суде, как сиротский депозит. О девочке в самом деле забыли, но когда пани Микласова зашла к Магулене потребовать расширения домашней регистрации, выяснилось, что Анна не записана ни в одном календаре, потому что учитывается отдельно, и причитающиеся ей суммы ежемесячно перечисляются на книжку Магулены Чинчаровой. В настоящий момент набежало до семидесяти тысяч…