Янко Есенский - Демократы

• Название: Демократы
• Автор: Янко Есенский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01180-0

«Демократы» — увлекательный роман известного словацкого поэта и прозаика Янко Есенского (1874—1945) о похождениях молодого провинциального чиновника Яна Ландика. С юмором и даже сарказмом рисует автор широкую картину жизни словацкого буржуазного общества накануне кризисных событий второй мировой войны.

---

Но, пожалуй, чтоб не запутать читателя, лучше вернемся к делу Ландика.

Президент собственноручно начертал на деле красным карандашом: «Рассмотреть! Доложить мне лично!!!» Четыре восклицательных знака! Значит, дело чрезвычайной важности, поэтому Грнчарик отложил его и поспешил подписать сначала четыреста тридцать бумаг, поставив на каждой «Грнч». Сокращенно, потому что — мы опять вынуждены повторить — не только в окружном управлении Старого Места экономили на тряпках и на мытье окон (кроме окон в кабинете начальника). Так обстояло дело и во всех других учреждениях, и особенно в краевом управлении. Тут имелось даже специальное «отделение по вопросам экономии» со своим собственным начальником, потому что краевому управлению подчиняется более семидесяти семи окружных управлений. Тут и чиновников больше, чем где-либо, и цифр; здесь больше всего расходуют чернил и бумаги; следовательно, необходимо бдительно следить за сохранностью государственного имущества и пресекать склонность к его разбазариванию. Бдительность зашла так далеко, что тем, у кого длинная фамилия, запрещено было, подписываясь, писать ее целиком и украшать последнюю букву своего имени каким-нибудь собачьим хвостиком, кошачьей лапкой, завитушкой и т. д. Грнчарик так и не привык к новым порядкам и из галочки над буквой «č»[11] делал коротенькую трубку с длинным чубуком, конец которого иногда забегал на священный текст служебных бумаг. Такие трубочки не были запрещены наверняка только потому, что так называемый «ответственный чиновник по вопросам экономии» до сих пор еще не видел такой трубочки.

Начертав последнюю трубочку — от радости, что подписывание бумаг кончилось, Грнчарик сделал ее чрезмерно длинной, — он облегченно вздохнул и громко произнес:

— Ну… пожалуй, хватит…

Сложив письма в две стопки, в одну — проекты и черновики, в другую — чистовые экземпляры, он перенес их на маленький черный столик, над которым висела картина «Вид на Братиславу». Это означало: «Отправлять».

На этом и кончилась бы его служба на сегодняшний день, если бы не дело Ландика с резолюцией президента (а в ней — четыре восклицательных знака!). Грнчарик погрузился в чтение дела и уже через полчаса знал все.

— Глупость, — проворчал он.

До обеда оставалось еще два часа. Можно, значит, пойти поболтать с кем-нибудь из коллег. Хорошо бы потолковать о нововведениях в управлении, о беспорядках, о том, как затирают людей и не дают им продвинуться, как неискренни бывают коллеги: уж лучше держать язык за зубами, чем рассказывать им что-нибудь, а то ведь тотчас же побегут сплетничать… А ведь мало ли что человек может сказать просто так, без всякого злого умысла… А Малиняк этот — карьерист! Ради карьеры он может забыть даже о жене и детях. А ведь он богат! Дал бы место другому… Чего это Штефкович все не идет на пенсию? Ему уже шестьдесят… Только мешает молодым…

Можно подискутировать и о каверзных юридических вопросах, которые порой встречаются и в ведомстве Грнчарика. Вот, например, хоть это дисциплинарное взыскание. Собственно, взыскания еще нет, только уведомление о жалобах на Ландика. Это чепуха, но ее можно подать и как серьезное дело. Все зависит от того, как взглянуть на дело: сквозь пальцы или строгим служебным недремлющим оком, которое бдительно следит за каждым нарушением дисциплины и порядка… Схожу, пожалуй, к Масному. Он, конечно, малость бюрократ, родился, так сказать, чиновником. Его родила и выкормила мать-чиновница, качать сынка в колыбели помогал ей отец-чиновник. Бывают семьи, в которых из поколения в поколение родятся только дипломаты, юристы, музыканты, художники. Веками воспитываются они в одних и тех же традициях, чувствах и стремлениях и в конце концов становятся виртуозами своего дела. Точно так же — и в семьях чиновников. Там умеют, когда надо, ударить по шляпке гвоздя, не задев пальцев, не дуют на них и не размахивают рукой от боли, как это случается с неопытным человеком…

Хотя он, Грнчарик, и сам достаточно опытен, но… ему любопытно, что скажет о деле Ландика такой чиновник, как Масный, чиновник по крови. Да, он пойдет к Масному.

Взяв папку под мышку, Грнчарик прошел по длинному коридору, свернул направо, потом налево, потом поднялся вверх по лестнице и опять направо. Он предусмотрительно миновал коридор, который вел в приемную президента, чтобы не встретиться с ним. Тот сразу спросил бы: «Вы что тут делаете?» Правда, легко вывернуться: «Иду доложить вашей милости лично». Но лучше все-таки оттянуть доклад, пока дело не будет ясно как на ладони.

Чиновники бывают двух типов: одни стремятся быть на виду у начальства, другие предпочитают не мозолить начальству глаза. И начальники тоже бывают двух типов: одни хотят все время видеть своих подчиненных, другие предпочитают их не видеть. Кто лучше? Сказать трудно. Одно несомненно: лучше всего, когда начальник не беспокоит подчиненных, а подчиненные — начальника.

Так размышлял Грнчарик, обходя стороной главную артерию управления, к которой мы еще вернемся, ибо как все дороги Европы еще и сегодня ведут в Рим, так любая дорога края ведет через коридор к краевому центру.

Пан главный советник Грнчарик — смуглый, невысокий человек лет пятидесяти, с небольшим брюшком, всегда выбрит; полный подбородок, разливаясь по белому воротнику, до половины закрывает галстук. Светлые волосы зачесаны назад и разделены пробором; широкие скулы прикрыты бакенбардами — от этого лицо кажется четырехугольным. Он иногда хромает и утверждает, что это на нервной почве. Любит рассказывать и умеет слушать. Просителям всегда дает выговориться. Симпатичен, верит всему, что скажут, и, если это в его силах, никогда не откажет в помощи. Он человек добрый, но сдержанный, старается скрыть свою доброту, ибо считает, что доброта — признак слабости, а значит, и беспринципности. Дела он рассматривает скорее с точки зрения общечеловеческой, чем с формальной. Никогда не делает из мухи слона, хотя это иногда сопряжено с риском и достойно удивления. Он всегда говорит:

— Этот перекрученный параграф (§) действительно связывает людей, но чиновник на то и есть, чтобы развязать его. К человеку нельзя подходить с кнутом… Если уж мы должны жить по предписаниям, то давайте лучше жить в тюрьме, там мы будем свободнее и грешить будем меньше. Предписаний — как мошек летом: ты идешь прогуляться, они не дают тебе покоя, лезут в глаза, в нос, в уши. Тщетно ты куришь, пытаясь отогнать их дымом. Нет, в тюрьме лучше. Если в камеру случайно и залетит муха, то сейчас же рвется на волю… И потом, предписания предназначаются только для маленьких, беззащитных людей… Кто-то сказал, что закон — паутина: слабый в ней запутается, а сильный порвет…

Грнчарик вошел к Масному.

Масный разговаривал по телефону и одновременно нажимал костяную кнопку звонка, вызывая курьера. Глянув исподлобья на Грнчарика, он подбородком указал ему на стул, приглашая сесть.

— Не могу дозваться курьера, — торопливо объяснил он. — Да, пан депутат, это я, советник Масный… Мрквичка? С этим все в порядке… Пожалуйста… Мое почтение!

Он положил трубку.

— И всегда вот так — как в воду канет; улетучится, как камфара… Он, видите ли, в городском совете делает политику — за государственный счет… а ты сиди на телефоне хоть до вечера, сам разноси почту. Пан городской советник занят политикой, а ты, советник, пиши бумаги и проси его о протекции…

— Ты о ком? — спросил Грнчарик.

— Да о курьере Черном. Опять он в какой-то городской комиссии. Пан городской советник! Как же, «коллега»!

— Оставь его! Не завидуй! Его экскурсии в политические сферы — это все бесплатно. Общественная работа. Демократия.

Масный саркастически рассмеялся и снял с правого рукава нарукавник, который всегда надевал, чтобы не лоснился пиджак.

Масный — худой бледный блондин, с большой головой. Волосы у него торчат ежиком, оттого он напоминает щетку на тонкой палке.

Присев к Грнчарику, Масный предложил ему сигарету. Тот вынул из кармана трубочку.

— Спасибо. Я курю трубку.

— У меня тут одно паршивое дело, — пожаловался Масный, вставляя сигарету в длинный мундштук из вишневого дерева и зажигая ее новой зажигалкой, которой он то и дело щелкал, проверяя, хорошо ли она действует.

— Все было бы просто, если бы не ходатайства… Из-за дрянного кабачка спорят две политических партии. Одна настаивает, чтоб его отдали Трапаку, другая просит за Фрчека. Первый — людак, второй — лидак. Община вообще против: нечего, мол, открывать новый кабак; ремесленники, окружное управление, я, наконец, — все против. А партии — за, вот я и не знаю, кому его отдать… Не дают объективно подойти к делу.

— А ты дай обоим.

— Но в деревне тысяча душ! Два кабака там уже есть. Станет четыре.

— Ну, тогда дай кому-нибудь одному из них.