Карл Поппер - Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография

• Название: Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография
• Автор: Карл Поппер
• Издательство: Раймунд
• Жанр: Философия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-906345-02-8

Предлагаемая вниманию читателей книга представляет собой философскую автобиографию Карла Раймунда Поппера (1902–1994), — крупнейшего философа науки и социального мыслителя XX века. Повествование автора об особенностях его интеллектуального становления и философской эволюции разворачивается на фоне масштабных событий XX века — первой мировой войны, межвоенного лихолетья 1920–1930 годов, вынужденной эмиграции и годов скитаний. Автор приоткрывает перед читателем вход в лабораторию своей мысли, показывает рождение своих главных философских концепций и идей через призму споров с коллегами, друзьями и оппонентами. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Еще один спор произошел по поводу одного из его тезисов — по-моему, неважного, но он считал его очень важным, — изложенного в его книге «Что есть жизнь?» Это работа гения, особенно короткий раздел «Запись наследственного кода», уже своим названием указывающий на одну из важнейших биологических теорий. Действительно, это чудо-книга: написанная для образованного неспециалиста, она содержит новые и пионерские идеи.

Однако, кроме этого, она содержит, в ответ на главный вопрос «Что есть жизнь?», предположение, которое кажется мне достаточно очевидно ошибочным. В главе 6 есть раздел, начинающийся словами «Что является характерной чертой жизни? Когда мы говорим, что кусок материи является живым?» Шредингер дает ответ на этот вопрос в заглавии следующего раздела: «Он питается «отрицательной энтропией»» [236]. В первом предложении этого раздела говорится: «Живой организм кажется загадочным именно в силу его способности избегать быстрого угасания в инертное состояние ‘равновесия’…» После краткого обсуждения статистической теории энтропии Шредингер задает вопрос: «Как можно было бы выразить в статистических терминах эту удивительную способность живого организма, с помощью которой он откладывает процесс угасания в состояние термодинамического равновесия (смерти)? Мы уже сказали: ‘Он питается отрицательной энтропией’, как бы притягивая поток отрицательной энтропии к себе…»[237] И он добавляет: «Таким образом, способ, при помощи которого живому организму удается оставаться стационарным на достаточно высоком уровне упорядоченности (= достаточно низком уровне энтропии), на самом деле состоит в постоянном высасывании упорядоченности из окружающей среды»[238].

Конечно, живые организмы все это делают. Но я не согласился, и до сих пор не соглашаюсь[239], с тезисом Шредингера, что это является характерной чертой жизни или живых организмов; ибо то же самое верно и для любой паровой машины. На самом деле про всякий масляный обогреватель или всякие пружинные часы можно сказать, что они «постоянно высасывают упорядоченность из окружающей среды». Таким образом, ответ Шредингера на его вопрос не может быть верным: питание отрицательной энтропией не является «характерной чертой жизни».

Я написал о некоторых моих несогласиях со Шредингером, но я нахожусь перед ним в глубочайшем личном долгу: несмотря на все наши ссоры, которые не один раз выглядели как окончательное выяснение отношений, он всегда возвращался, чтобы возобновить наши дискуссии — дискуссии, которые были более интересными и уж точно более волнующими, чем те, что я имел с любым другим физиком. Темы, которые мы обсуждали, были темами, над которыми я пытался работать. И тот факт, что в своей удивительной книге он поднял вопрос «Что есть жизнь?», придал мне мужества задать этот вопрос еще раз для себя (хотя я и старался избегать вопросов формы что-такое).

Оставшуюся часть этой «Автобиографии» я намерен посвятить идеям, а не событиям, хотя там, где это может понадобиться, я буду давать исторические справки. Моя задача здесь состоит в обзоре различных идей и проблем, над которыми я работал в более поздние годы и над которыми продолжаю работать. Как можно будет увидеть, некоторые из них связаны с проблемами, которые я имел великое счастье обсуждать со Шредингером.

31. Объективность и критицизм

Много моей работы в последние годы было посвящено защите объективности, атакам и контратакам на субъективистские позиции.

Начну с того, что сделаю ясным, что я не являюсь бихеви-ористом и моя защита объективности не имеет ничего общего с каким-либо отрицанием «интроспективных методов» в психологии. Я не отрицаю существование субъективного опыта, ментальных состояний, интеллекта и разума; более того, я приписываю им высочайшую важность. Но я полагаю, что наши теории об этом субъективном опыте, о разуме, должны быть столь же объективными, как и любые другие теории. А под объективной я имею в виду теорию, с которой можно спорить, которую можно подвергнуть рациональной критике и, желательно, которую можно проверить — такую, которая не просто апеллирует к нашей субъективной интуиции.

В качестве примера некоторых простых законов, касающихся субъективного опыта, я могу упомянуть оптические иллюзии — такие, как иллюзия Мюллера-Лайера. Интересная оптическая иллюзия была недавно показана мне моим другом Эдгаром Т. Расмуссеном: если качающийся маятник — груз, подвешенный на веревке — наблюдать, поместив возле одного глаза темное стекло, то он кажется в бинокулярном зрении движущимся по горизонтальному кругу, а не в вертикальной плоскости; а если темное стекло поместить у другого глаза, то он кажется движущимся по тому же кругу в противоположном направлении.

Этот опыт может быть проверен с помощью независимых субъектов (которые, кстати, знают и видели, что маятник качается в плоскости). Он также может быть проверен с помощью субъектов, которые обычно (и проверяемо) пользуются только монокулярным зрением: они не видят горизонтального движения.

Эффекты такого типа могут породить множество теорий. Например, что бинокулярное зрение используется нашей центральной системой декодирования для интерпретации расстояний в пространстве и что эти интерпретации иногда могут работать независимо от того, что мы «знаем». Такие интерпретации, по-видимому, играют тонкую биологическую роль. Нет сомнений, что они работают очень хорошо и достаточно бессознательно при обычных условиях, но при необычных — наша система декодирования может быть введена в заблуждение.

Все это наводит на мысль, что наши органы чувств имеют много тонких встроенных в них декодирующих и интерпретирующих приспособлений — то есть адаптаций или теорий. Они не являются «пригодными» теориями (пригодными в смысле, что они с необходимостью навязывают себя всему нашему опыту), а скорее представляют собой предположения, поскольку, особенно в необычных условиях, они могут делать ошибки. Из этого следует, что не существует не проинтерпретированных чувственных данных, чувств или «элементов» в смысле Маха: что бы ни было «данным», оно уже подверглось интерпретации и декодированию.

В этом смысле можно построить объективную теорию субъективного восприятия. Это будет биологическая теория, которая описывает нормальное восприятие не как субъективный источник или субъективный эпистемологический базис нашего субъективного знания, а скорее как объективное достижение живого организма, при помощи которого этот организм решает определенные проблемы адаптации. А эти проблемы могут быть, с точки зрения принимаемых гипотез, специфичными.

Мы увидим, как далек предложенный здесь подход от бихевиоризма. Что же касается субъективизма, то, хотя предложенный здесь подход и может делать своим объектом субъективный опыт (а также субъективный опыт «знания» или «веры»), теории и предположения, с которыми он работает, могут быть совершенно объективными и проверяемыми.

Это всего лишь один пример объективистского подхода, за который я сражался в эпистемологии, квантовой физике, статистической механике, теории вероятности, биологии, психологии и истории[240].

Пожалуй, самым главным в объективистском подходе является его признание (1) объективных проблем, (2) объективных достижений, то есть решений проблем, (3) знания в объективном смысле, (4) критицизма, который предполагает наличие объективного знания в форме лингвистически сформулированных теорий.

(1) Несмотря на то, что проблема может нас тревожить и мы можем страстно желать ее решения, сама по себе проблема является чем-то объективным — как та муха, которая нам надоедает и которую мы хотим прихлопнуть. То, что это объективная проблема, что она имеется в наличии, и та роль, которую она может сыграть в некоторых событиях, являются предположениями (как предположением является и наличие мухи).

(2) Решение проблемы, обычно достигаемое методом проб и ошибок, является достижением, успехом, в объективном смысле. То, что нечто является достижением, представляет собой предположение, и, возможно, спорное предположение. Аргументация должна относиться к (предполагаемой) проблеме, поскольку достижение или успех, как и решение, всегда соотносятся с проблемой.

(3) Мы должны отличать достижения или решения в объективном смысле от субъективного чувства достижения, знания или веры. Любое достижение может считаться решением проблемы, а потому и, в обобщенном смысле, теорией; и, будучи таковым, оно принадлежит миру знания в объективном смысле — который, строго говоря, является миром проблем, их пробных решений и их критического рассмотрения. Геометрические и физические теории, например, принадлежат этому миру в объективном смысле («миру 3»). Как правило, они являются предположениями на различных стадиях их критического обсуждения.