Алексей Рындин - Где не было тыла

• Название: Где не было тыла
• Автор: Алексей Рындин
• Издательство: Краснодарское книжное издательство
• Жанр: Военное
• Год: 1981

Книга «Где не было тыла» рассказывает о людях сильных, мужественных, преданных социалистической Родине.

Первая ее часть повествует о героической обороне Севастополя 1941–1942 годов, вторая — о суровых испытаниях, выпавших на долю советских военнопленных, очутившихся в силу разных обстоятельств за колючей проволокой. Но и в условиях плена они продолжают борьбу с ненавистным врагом. Ни истязания, ни холод и болезни, ни вражеская пропаганда не поколебали веры этих людей в победу. Выбрав благоприятный момент, они поднимают вооруженное восстание.

---

Власовец, видя, что кольцо любопытных все ближе и ближе смыкается вокруг него, решил предупредить угрозу со стороны пленных.

— Минуточку, минуточку, не волнуйтесь. Я сейчас закончу. Мы не каждого принимаем в свою армию. По поручению генерала Власова я был во Франции…

— Ого, куда его черт занес! — удивился кто–то в толпе.

— Бездомная собака в чужих дворах кормится, — в унисон первому отозвался другой голос.

— В Париже я имел возможность, — продолжал власовец, — видеться со многими русскими белоэмигрантами… Я знал, что некоторые из них имели положительное стремление служить в РОА для борьбы против коммунистической России. Но генерал Власов и я, в частности, отнеслись к этому предубедительно. Вы спросите почему? Я поясню. Штабу РОА стало известно, что так называемые «белоэмигранты» за границей, в том числе и во Франции, как это ни странно, проводят сбор франков, долларов, фунтов и тэдэ и эти средства передают в Москву.

— Значит, не по адресу направляют? Бедный Власов! — бросил реплику Новиков. В толпе грохнул откровенный хохот.

— Подумайте, ведь это против германской армии, против РОА, — возмущался власовец, — они оказались дважды изменниками родины. Мы отказались от работы с белоэмигрантами.

— Правильно сделали! — послышалось в толпе.

Новиков ответил:

— Нет, господа из РОА, служить вам с нами не придется. Я лично был солдатом Красной Армии, им и останусь!

Власовец пытался еще что–то говорить, но Новиков кивнул немецкому офицеру, демонстративно повернулся, заложил руки за спину и пошел прочь. За ним последовали Понеделин и Кулиш.

Этот эпизод у гитлеровского командования вызвал не только озлобление, но, очевидно, и намерение отомстить советскому генералу. Фашисты решили скомпрометировать Петра Георгиевича. Они ничего другого не придумали, как устроить генералу Новикову «очную ставку» с бойцами и командирами — участниками обороны Севастополя.

В один из пасмурных дней пленные были выстроены на лагерном плацу. Прохаживаясь перед измученными холодом и голодом узниками, комендант через переводчика говорил:

— Я сейчас вызову сюда генерала Новикова. Этот генерал так командовал вами и так оборонял Севастополь, что и город, и вас, верно ему служивших, сдал великой германской армии. Вы можете считать его или плохим командующим, или предателем. Я хочу, чтобы, генерал Новиков здесь же перед вами признался в своей вине и рассказал, как он довел русскую армию до плена. — Комендант сделал несколько шагов назад, самодовольно улыбнулся и приказал стоявшему с ним офицеру привести ничего не подозревавшего Новикова.

В строю узников зашелестел шепот, потом выкрики:

— Провокация!

— Фашисты!

— На пушку берут…

— Не выйдет. Мы генералу не судьи…

Комендант вел беззаботную беседу со своим окружением. В это время из маленького домика, расположенного в углу двора, в сопровождении немецкого офицера показался Новиков. Он шел спокойно, заложив руки назад. И вдруг, когда до шумевшей толпы оставалось полсотни метров, кто–то из узников командирским голосом прокричал:

— Смирно, товарищи севастопольцы! Равнение налево!

Новиков этого, очевидно, не ожидал. Он мгновенно пришел в себя, подтянулся, руки легли по швам. Четким шагом пройдя оставшееся расстояние, остановился перед неровными рядами соотечественников, в мертвой тишине смотревших в его сторону.

Удивленно и растерянно взирали комендант и его свита на эту демонстрацию единства и сплоченности советских воинов. Не было ни выкриков упрека в адрес советского генерала, ни самосуда. Развлечение у фашистов не получилось.

В 50‑е годы, встретившись в Министерстве обороны Союза ССР с бывшим командующим Приморской армией генералом И. Е. Петровым мы вспомнили Севастополь, Херсонес… Я рассказал ему, как в мрачные дни плена во Владимиро–Волынском лагере состоялась встреча с генералом Новиковым[9]. Иван Ефимович, одобрительно покачав головой, сказал:

— Петр Георгиевич вел большую работу среди военнопленных в лагере Флесенбург, был одним из руководителей патриотической организации «Братское содружество военнопленных». Гитлеровцы казнили его. Как генерал и советский человек он служил Родине честно и умер достойно.

…Нашу группу в 1500 человек спасла от гибели переброска в другой лагерь. Под Ченстоховом их было два: северный и южный. В северном мы отбыли карантин. Здесь нас целыми днями переписывали и пересчитывали. В конце сентября выдали вместо обуви деревянные колодки, потом гестаповцы отобрали из нашей колонны около двадцати евреев и политработников и расстреляли.

Так называемый южный лагерь представлял собой огромную площадь, разбитую на небольшие клетку из колючей проволоки со стационарными бараками в центре. Здесь постоянно содержалось более 20 тысяч военнопленных, жили они по существу в камерах смертников.

Спасаясь от холодных восточных ветров, утренних заморозков, люди сбивались в кучи. И только в сильные октябрьские холода, когда началась повальная смертность, нам выдали отрепанные, уже побывавшие в ходу советские шинели со следами окровавленных пулевых пробоин.

В эти дни трое наших товарищей попытались бежать из этого проволочного ада, но были пойманы. Раздев беглецов донаг. а, фашисты загнали их в проволочную клетку и оставили там на ночь. Утром их обнаружили мертвыми. Замерзли. Накануне этого неудавшегося побега вторая тройка претендентов на облюбованный «проход под проволоку»: подполковник И. Пляко, капитан Ф. Любанский и автор этих строк — готовилась вырваться на свободу.

Подполковнику И. А. Пляко было лет под сорок. Сутуловатость несколько скрадывала его высокий рост. Неторопливый в суждениях, осторожный и настойчивый, не знаю, по чьей рекомендации, он сблизился со мной, а вскоре познакомил с худым и смуглым Любанским и немногословным Белоусовым. Готовясь к побегу из лагеря, они настойчиво предлагали мне включиться в их группу.

Теперь, после гибели первой тройки, подполковник Пляко возмущался:

— Не знаю, как эта тройка попалась… Если бы мы были первыми, уверен-—ушли!

— Или бы, как этих несчастных, вытащили из загородки закоченевшими, — возразил Любанский.

Иван Денисов подошел ко мне:

— Ты, Леня, напрасно с такими ногами думаешь о побеге… Мы–то уйдем, у нас ноги еще ходят.

— Не уйдет — мы его на руках унесем, — бодрился Федор Мороз.

Такие разговоры возникали часто, когда мы собирались за тыльной стороной барака на скупом осеннем солнышке и смотрели на черную стену леса, начинавшегося в двух километрах от лагеря.

В конце ноября нашу колонну вели на вокзал через пустынный город.

И вот среди этих мертвых кварталов, в плотном кольце автоматчиков, в звенящей тишине вдруг вспыхнуло как пламя:

— Москва моя любимая!..

Казалось, дрогнула земля, рассеялись дождевые тучи, и впереди колонны кто–то подхватил:

— Никем непобедимая…

Девятьсот ослабевших и простуженных голосов подхватили любимую советскую песню, не сговариваясь, открыто и дерзко заявив этим свой протест.

Впереди меня шагал Федор Мороз. Это он запевал в нашем отделении. Ноги его скользили по камням, из разбитой колодки размотавшаяся портянка тащилась по грязи, хлесталась, путалась, но он не замечал этого. Из глубины сердца рвались наружу, звали к победе слова, знакомые с довоенной поры. Моросил дождь, а на лицах цвели улыбки, в глазах горел свет. Свет надежды.

Странно: ни один выстрел не прервал песню, не было слышно и выкриков конвоиров. Охрана видела, как с песней выравнялся строй колонны, слышала, как звучал ритм шага. Любители маршировать в побежденных городах Европы, гитлеровцы молча наблюдали за нашим строем, не понимая, что означает для узников эта любимая всеми мелодия.

НЕСБЫВШИЕСЯ МЕЧТЫ

Эшелон шел в Карпаты, к чехословацким зеленым долинам. В горах, в бескрайней синеве лесов, чувствовался дух партизанской вольницы, казалось, и грудь легче дышит. Нас везли в Румынию.

Бывший гитлеровский Слобозиевский коррекционный лагерь, расположенный на реке Яломице, на окраине небольшого городка, сохранил все порядки и режим, установленные немецким командованием.

Нашу колонну разместили в помещении бывшего табачного склада, крыша которого состояла из такого количества дыр, что их невозможно было пересчитать. Тут же мы познакомились с палкой — орудием наведения «порядка»: ею пользовались фашистски настроенные, отобранные из кулацкой среды румынские солдаты и офицеры.

В конце декабря 1942 года погода в Румынии оказалась на редкость суровой: морозы доходили до 30 градусов. Земля покрылась глубоким снегом, дул холодный, пронизывающий ветер. Нас, босых и полураздетых, снова погрузили в товарные вагоны для отправки в город Тимишоару, в другой концентрационный лагерь.