Наталья Калинина - Ужин с соблазнителем

• Название: Ужин с соблазнителем
• Автор: Наталья Калинина
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-251-00633-0

Русская девушка Лариса, приехавшая погостить в старый ирландский замок, никак не могла поверить, что в нее влюбился таинственный незнакомец потрясающей внешности, манерами напоминающий героев рыцарских романов. А когда наконец поверила, оказалось, что и сама не на шутку увлеклась этим странным молодым человеком. Но в краю старинных преданий, привидений и сладкого обмана судьба преподносит самые невероятные сюрпризы…

---

— Извините, что потревожил вас в такой неурочный час. — Он нервно теребил свою жиденькую бородку. — Если Глеб у вас, скажите ему, пожалуйста, что я его жду. Что я всегда буду ждать его возвращения.

— Почему вы решили, что он должен быть у меня?

Я спросила это раздраженно, и отец Афанасий смутился.

— Он сказал, что будет в бывшем отцовском доме. Он не появлялся со вчерашнего утра. Где ему быть, как не в доме своего отца?

— Ничего не могу понять. Вы хотите сказать, что бывший хозяин этого дома был отцом Глеба? — удивилась я.

— А вы не знали этого? Ведь вы жена его старшего брата, верно? Между прочим, Глеб отзывается о вас с любовью и уважением.

Старец смотрел на меня умильно и, как мне показалось, с хитрецой.

— Я ему очень признательна за это, но его у меня нет и не было.

— И вы не виделись с ним прошлой ночью?

— Если и виделась, что из того?

— Василий говорит, Глеб был очень расстроен и даже подавлен. Может, вы с ним поссорились?

— Нет. Этот Василий лгун и… Хотя это не мое дело. — Я заметила, что старцу не понравилось то, что я назвала Василия лгуном, — его лицо скривилось, точно он хлебнул уксуса. Меня это раззадорило и слегка развеселило. — Ваш Василий ведет двойную, если не тройную жизнь. Вы, наверное, считаете его примерным монахом?

— Из него со временем будет настоящий святой. Тот, кто не грешил, никогда не сумеет вкусить святости.

— Занятно. А я-то была уверена, что мне уготована прямая дорожка в ад.

Отец Афанасий пропустил мое высказывание мимо ушей.

— Может, Глеб в большом доме? — спросил он. — Там заперто?

— Понятия не имею. Если хотите, могу вас туда проводить.

Очутившись в прихожей, отец Афанасий неожиданно проворно взбежал по лестнице, свернул вправо, толкнул дверь в бывшую столовую, а теперь мастерскую Боба. И я сделала вывод, что он в этом доме не в первый раз.

Здесь словно пронесся разрушительный вихрь. Пол бы заляпан красками, холсты кто-то порезал ножом. Особенно досталось «Девушке на утесе» — в центре картины, там, где она сидела, зияла большая рваная дыра, вокруг которой плескалась свинцово-голубая вода.

— Глеб! — властно окликнул отец Афанасий. — Ты обещал вернуться. Я поверил тебе. Я продолжаю тебе верить, Глеб. Ты обязан это помнить. Нам с тобой предстоит долгий путь. Господь простит нас, Глеб. Вот увидишь. Только откликнись, Глеб.

В открытую дверь ворвался порыв свежего ветра, взметнул голубоватым облаком тюлевые занавески. Где-то жалобно и протяжно взвыл пароходный гудок. Занавеска тяжело упала и безжизненно повисла на карнизе. Гудок смолк. Воцарившаяся тишина была полна смутного беспокойства.

— Ты должен верить мне, Глеб. Если ты позволишь снедающему тебя гневу вырваться наружу, тебе уже никогда не вымолить прощения. Твоя душа останется в вечном мраке, терзаемая поздними раскаяниями и угрызениями. Я хочу, чтобы ты умер как настоящий христианин. Услышь меня, Глеб.

Кто-то вздохнул за моей спиной. Я обернулась. Глеб стоял понурясь и глядел в пол.

Отец Афанасий подошел к нему и упал перед ним на колени. Взял его за обе руки. Я услышала сдавленные рыдания.

— Спасибо, что ты послушался меня, Глеб. В тебе одном мое спасенье. Если ты бросишь меня, я не смогу дальше нести свой крест. Не бросай меня, Глеб.

Сцена была не для посторонних, и я поспешила уйти.

Я не спала всю ночь, но чувствовала себя бодро, даже приподнято. Мне не хотелось возвращаться в тесное и душное пространство флигеля, где спал мужчина, с которым меня связывало странное чувство, так не похожее на любовь в моем понимании. Я отдавала себе отчет в том, что нахожусь в зависимости от этого человека. Я знала, что мне будет не просто от него отделаться. Да и хочу ли я этого?..

Рассвет был торжественным и по-язычески величественным. Но тревожные удары монастырского колокола напомнили мне о том, что рядом с величием уживается низость, с красотой — уродство. Мне предстояло жить в этом полном неразрешимых противоречий мире.

— Боже мой, я так и знала, что с тобой что-то должно случиться!

Я была вся в крови, но это была кровь Боба. Он свалился с крыльца и рассек лоб. Рана оказалась пустяковой, и мне удалось остановить кровь без посторонней помощи. Я только собралась вымыться и переодеться, как невесть откуда, а точнее сказать, со стороны Волги, появилась моя дорогая мамочка.

Она была в белом и во всем великолепии своих рыжевато-розовых химических кудряшек и локонов. Она собралась было прижать меня к себе, но в самый последний момент сообразила, что это равносильно гибели для ее роскошного брючного костюма из тончайшего натурального шелка.

— Я в порядке, мамочка. Как ты узнала, что я…

— Что здесь происходит? Почему ты наврала мне, будто отдыхаешь в «Волжском утесе»? Кто этот молодой человек, который позвонил мне и сказал, что твоя жизнь в опасности? — посыпался на меня град вопросов.

— Позволь мне сперва искупаться и переодеться.

Я попыталась пройти мимо нее к лестнице, но мама цепко схватила меня за локоть.

— Постой. Я приехала за тобой. Собирай вещи, и поехали.

— Отпусти! — Я высвободилась с необычной для меня злостью и решимостью. — Никуда не поеду. Тем более сейчас.

Я сбежала вниз и бросилась в воду как была — в шортах и майке. Я быстро плыла, все дальше и дальше удаляясь от берега. Мне хотелось спрятаться подальше от всех расспросов, объяснений, бесполезных рассуждений и ненужных нравоучений. От себя самой тоже.

Когда я наконец вышла на берег, измотанная бессмысленной борьбой с течением, я увидела на краю обрыва маму и Василия. Они о чем-то оживленно спорили. Внезапно мама толкнула Василия в грудь, и он лишь каким-то чудом удержался и не упал вниз.

— Проходимец! — донесся до меня полный негодования голос мамы. — Вымогатель и негодяй! Больше не получишь от меня ни рубля!

Я быстро взбежала по лестнице, на ходу поправляя волосы.

Маме очень шли сильные эмоции — она словно помолодела на двадцать лет. Вообще я чем дальше, тем больше завидую людям ее поколения, которые могут отдаваться с жаром как любви, так и ненависти. Увы, мои сверстники в большинстве — узники собственного равнодушия.

— Но вы обещали, что расплатитесь со мной на месте. Если бы не я, вы бы так и не узнали, где ваша дочь.

— Значит, это ты донес на меня? И еще надеешься получить за это деньги? Убирайся!

Я поймала себя на том, что если и сержусь на Василия, то совсем слегка. Очевидно, моя душа тоже погрязла в обманчивой нирване равнодушия.

— Я могу пригодиться вам.

— Мы позовем тебя, если нужно. — Мама уже охорашивалась перед зеркальцем, которое достала из свой сумочки. — Убирайся вон.

— Вы же сказали, мы поедем назад.

— Какое тебе дело? Я оплатила оба конца. — Мама с любопытством посмотрела в мою сторону. — Выходит, у тебя на самом деле все в порядке, детка. Ну и слава Богу.

Василий ухмыльнулся и, подобрав полы своей хламиды, стал спускаться к Волге.

— Мамочка, ну зачем ты приехала? Ты же видишь, что я жива-здорова.

Я вдруг кинулась ей на шею и громко всхлипнула. Она прижала меня к себе и стала энергично гладить по мокрым волосам.

— Мне захотелось проветриться, Мурзик. Игорь улетел по делам фирмы в Екатеринбург, в Москве не прекращаются дожди. Скажи мне, Мурзик, у тебя на самом деле все в порядке?

— Да. Почти. Но это мелочи жизни. Справлюсь сама.

— Мне звонила Синявская. Тебя видели на вернисаже Роберта Самохвалова в позапрошлую среду. Почему ты ничего не сказала мне?

— Сама не знаю, мамочка.

— О нем была изумительная статья в какой-то газете — то ли в «Независимой», то ли в «Известиях» — не помню. Как выяснилось, это не просто гениальный художник, а еще и добрейшей души человек — передал на десять тысяч долларов оборудования какой-то детской клинике не то в Оренбурге, не то в Самаре, забыла. Неужели это тот самый Боб, который катал вас с Нонкой на санках и водил в зоопарк?

— Тот самый, мамочка.

— Он стал настоящим красавцем. Небось от баб нет отбоя. Не знаешь, он женат?

— Кажется, да. Но я точно не знаю.

— Синявская говорит, сразу после открытия выставки он улетел на Гавайи или Бермуды. Мурзик, мне кажется, Боб всегда был неравнодушен к тебе. Синявская сказала, он от тебя не отходил. Это правда? Кстати, у тебя не найдется попить? А чей это дом? Ты живешь здесь одна? — возбужденно расспрашивала мама.

Я усадила ее за столик на веранде, принесла из холодильника пива. Я смотрела на маму и думала о том, что некоторые люди носят с собой особую атмосферу. Мама принадлежала к их числу. От нее веяло уверенностью и благоразумием. Именно этого не хватало мне в последние дни.

Потом мы ходили из комнаты в комнату. Но в мастерскую Боба я маму не повела. Я сказала ей, что там идет ремонт. Наконец она утомилась и пожелала переодеться. Я отвела ее в свою бывшую спальню. Она сказала, увидев зеркало на потолке: