Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

• Название: В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
• Автор: Александр Русов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00628-1

В книгу вошли лирико-драматическая повесть «Записки больного» и два трагикомических романа из цикла «Куда не взлететь жаворонку». Все три новых повествования продолжают тему первой, ранее опубликованной части цикла «Иллюзии» и, являясь самостоятельными, дают в то же время начало следующей книге цикла. Публикуемые произведения сосредоточены на проблемах и судьбах интеллигенции, истоках причин нынешнего ее положения в обществе, на роли интеллектуального начала в современном мире.

---

— Бог мой, Индира, — сказал ты, отфыркиваясь и потирая ушибленное место, — разве можно размахивать так веслом?

Хорошо то, что хорошо кончается: у тебя даже шишка не вскочила на голове. Вы причалили к берегу, дожидаясь остальных. Те же, кому не удалось столь успешно пройти порог, в течение нескольких дней сушились, чинились и приводили себя в порядок. Индира тем временем загорала, а ты ловил рыбу.

Всякий раз, стоило поплавку начать дергаться, тобой овладевал азарт — почти как при игре в карты с Тунканом, которому ты проиграл в свое время целую коллекцию марок. Охваченный радостным возбуждением, ты ждал, когда поплавок резко уйдет на глубину, тотчас подсекал и, ощутив на конце лески приятное упругое сопротивление, плавно, но стремительно поводил удилищем вбок и вверх. Едва же из воды выскакивали, серебристо трепеща и круто изгибаясь в воздухе, плотва, окунь или подлещик, едва эти сумасшедше бьющиеся, исполненные жажды жизни и немого страдания существа оказывались в лодке у твоих ног, весь азарт куда-то пропадал, и, снимая рыбу с крючка, выдергивая иногда вместе с кровоточащими жабрами стальное жало из судорожно хватающего губительный воздух рта, ты вынужден был решительно заставить себя подавить жалость и протест против собственной жестокости, нарочито ленивым жестом опустить правую руку в воду, чтобы смыть налипшую чешую, кровь и слизь. Затем ты доставал из жестяной банки одного из присыпанных влажной землей дождевых червей и, опять-таки себя преодолевая, старательно насаживал его, извивающегося, на крючок с приставшими следами былой приманки.

Все еще трепетало, возмущалось, боролось и болело в тебе, когда ты подносил ведро с рыбой к пылающему костру, и пока твое рефлектирующее сознание отражало, переживало, осмысливало проблемы жизни и смерти, случайности и необходимости, Индира, ловко разделав рыбу, успевала поставить жарить ее на большой сковородке.

Все рассаживались вокруг костра, обжигаясь, хрустели поджаристыми корочками, осторожно отделяли рыбьи скелеты, бросали их в огонь и нахваливали Индирино кулинарное мастерство.

Индира загорела быстро, умудрившись не оставить на теле ни одного белого пятнышка с помощью виртуозного искусства полурасстегиваний, подтягиваний, подворачиваний, прикрываний и обнажений. С собой из Москвы она взяла множество блузок, кофточек, юбок, сарафанов, купальников, шляпок, шапочек и теперь переодевалась несколько раз в день, вызывая молчаливое недовольство твоего Отца. От озерно-речной влаги ее волосы закручивались в мелкие кудряшки, и она становилась похожа на негритянку-альбиноску. Чтобы вновь превратиться в индо-европейскую девушку, Индира устраивалась где-нибудь поудобнее на пеньке, раскрывала тяжелую пудреницу, критически, но не без удовольствия, разглядывала себя в маленьком круглом зеркальце, брала лежавшую у нее на коленях щетку для волос, любовно расчесывала каждую прядку, изучала каждое пятнышко на лице, что-то долго поправляла, припудривала, замазывала, разглаживала, потом принималась обтачивать пилкой ногти, и эти медитативные священнодействия почему-то раздражали уже не только твоего Отца, но и тебя.

Позволь вопрос, дружище. Что собой представляла пудреница?

Издали она походила на какой-нибудь старинный медальон, но на самом деле была из простого металла. Гостеприимнице Мироносице ее недавно подарил Поклонник, о чем по большому секрету в знак полного доверия и любви сообщила Индира.

Как же мог ты считать в таком случае честными, справедливыми и целомудренными руки девушки, любовно державшие дурно пахнувшую дешевым металлом пудреницу, подаренную ее матери чужим мужчиной при наличии бесконечно преданного ей мужа Вахлака? Почему не бежал тотчас, не уплыл в одиночку по реке Великой?

Ладно. Довольно. Меняй пластинку. Надоело. Честное слово. Почему, почему… По кочану да по капусте, понял?

С какими же все-таки трудовыми достижениями ты подходил к окончанию школы, Телелюев? С какими итоговыми оценками?

Преимущественно с пятерками. Четверок мало — может, одна-две. Но на медаль я не тянул: слишком поздно взялся за ум. Устойчивая четверка по географии. К тому же русский, литературу и математику я тоже на «отлично» не знал, хотя и имел пятерки. Золотую медаль в классе получил один Бубнила Кособока. Серебряные — Херувим, Лапа, Тункан.

Как складывались ваши дальнейшие отношения с Индирой?

Все было у нас очень хорошо. Твердая уверенность в завтрашнем дне — это главное.

Но ведь что-то продолжало тебя мучить, раздражать в ней? А ее, очевидно, — в тебе?

Недостатки присущи каждому. Отдельные слабости. С ними нужно бороться. Тут важно отделить основное от второстепенного. Когда любовь крепка, ей не страшны никакие невзгоды. Генеральная линия нашей дружбы была правильной. Остальное зависело от нашей совместной работы над ошибками.

Значит, все-таки ты любил ее.

Да, все у нас было прочно.

Я слышал это уже много раз. Скажи, почему ты вел себя так, будто уже дал честное благородное слово жениться на Индире сразу по достижении совершеннолетия?

Такого слова я не давал, но все у нас было решено Мы навсегда вместе.

Что значит навсегда?

Навсегда — это значит навсегда.

Но ты же неглупый мальчик, интересовался философией. Тебе должны быть знакомы категории абсолютного и относительного.

То, что мы любили, не подчинялось философии. Диалектика тут не действовала.

Почему?

Этому научил нас Главный Учитель.

Хочешь сказать, что любовь для вас была чем-то вроде замкнутого лабиринта: вход есть — выхода нет?

Что-то вроде.

Ну а корень квадратный из 1800 тебе удалось извлечь?

К сожалению, нет.

Будь у тебя в то время электронный калькулятор, который есть теперь почти у любого школьника, ты сделал бы это без труда, одним нажатием кнопки.

В то время нас учили считать только в столбик.

Ну хорошо. А как с общественной работой?

Нормально.

В выпуске классной стенгазеты участвовал?

Да.

В сборе металлолома?

Конечно. Мы с Херувимом вытащили из двора одного дома старую батарею отопления. Едва доволокли. Зато вышли победителями соревнования. Батарея весила около полутора центнеров.

Какие еще нагрузки?

Недолго был пионервожатым в младшем классе.

Тут в характеристике написано о твоей старательности…

Я старался.

Молодец, Телелюев. Получается, что в десятом классе ты все-таки достиг тех высот, которых Индирова достигла в восьмом. И в социальном плане — в плане успеваемости и общественного роста, я имею в виду, — догнал ее. Куда собираешься поступать?

Наверно, в химический…

Почему?

Ну как? Все идут. Химия решает все. Сплошная химизация. Конкурс в институт — двенадцать человек на место.

Не такой, между прочим, большой. А Индирова?

По-моему, она еще не решила.

Такая способная, прилежная, разумная, рассудительная девочка — и не решила? Вот-вот начнутся экзамены на аттестат зрелости.

Ее освободили от экзаменов.

Освободили?

Кажется, по состоянию здоровья.

Что с ней?

Сердце… Уши… Не знаю толком. Хотя больной она не выглядела, какую-то справку принесла.

Но на выпускном-то вечере присутствовала?

На выпускном — да. Пришла в таком замечательно пышном нейлоновом платье. Очень модном. Нейлон в 1958 году — представляешь? А на время выпускных экзаменов уезжала.

Куда?

Отдыхать.

То есть как?

В Шатурский район. Она написала оттуда три письма.

Ты сохранил их?

Вот.

Дай взглянуть.

11.6.58

Милый мой Тиль!

В какую же даль я заехала! Немного грустно началось мое первое самостоятельное путешествие.

Если бы ты знал, какой здесь холод! Я не спала почти всю ночь. Погода отвратительная, деревня имеет грустный вид: совсем нет зелени, и какая-то вся серая, бедная.

Робсон поет по радио песню «Для тебя». «Прелесть, прелесть моя любимая…» Тиль, мне скучно, хочу к тебе, милый, любимый!..

Мне хо-л-лод-но… Маленькая Индирочка хочет тепла… Веришь, Тиль, мне так грустно.

Хочу к тебе… Напиши хоть строчку…

Прости меня за этот бред, но я так замерзла, что ничего не соображаю.

Твой  И н д и р и к Московская область, Шатурский район

12.6.58

My dear!

Сегодня солнце, и все иначе. Я — глупое, наивное дитя природы. Тиль, какая здесь красота! Дикая великолепная природа! Вчера была чудесная ночь. Такая тишина, что страшно говорить. Здесь только и можно отдохнуть! Знаешь, меня после «московского духа» воздух буквально пьянит. Если бы ты мог приехать сюда хоть на час. Вот были бы «сказки московского леса»!