Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

• Название: В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
• Автор: Александр Русов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00628-1

В книгу вошли лирико-драматическая повесть «Записки больного» и два трагикомических романа из цикла «Куда не взлететь жаворонку». Все три новых повествования продолжают тему первой, ранее опубликованной части цикла «Иллюзии» и, являясь самостоятельными, дают в то же время начало следующей книге цикла. Публикуемые произведения сосредоточены на проблемах и судьбах интеллигенции, истоках причин нынешнего ее положения в обществе, на роли интеллектуального начала в современном мире.

---

3. «Для всех откроется ширь, высь и глубь необъятная, но не подавляющая, не ужасающая, а способная удовлетворить безграничное желание, жизнь беспредельную, которая так пугает нынешнее истощенное, болезненное, буддийствующее поколение. Это жизнь вечно новая, несмотря на свою древность, это — весна без осени, утро без вечера, юность без старости, воскрешение без смерти…»

В первой цитате Никодим Агрикалчевич подчеркнул волнистой линией слово «воскрешение», в третьей — обвел красным карандашом «буддийствующее поколение» и поставил на полях жирный вопросительный знак, хотя было совершенно ясно, что вопрос останется нерешенным и отмеченные слова постигнет та же участь, что и остальные…

— Все, Никодим Агрикалчевич. Сделал, — услышал он, с трудом и неохотой отрываясь от дела.

На светящемся экране дисплея было теперь составлено из зеленых, будто свежая хвоя, иголочек:

Institutionalnye structuri

Iskhodnye dannye

— Ин-сти-ту-ти… цио-наль-ные струк-ту-ры, — довольно бегло вслух перевел с латинского Никодим Агрикалчевич. — Исход-ные дан-ные… Ну вот, совсем другое дело. Молодец, Коля!

— Так что будем вводить, Никодим Агрикалчевич? Какие данные?

— Давай, значит, так… — Никодим Агрикалчевич закрыл тетрадь с выписками. — Структура, во-первых, должна быть…

Для облегчения работы мысли Никодим Агрикалчевич смежил веки.

— Извините, я сейчас…

Орленко отошел к машине.

— Нормально работает? — поинтересовался он у Бориса Сидоровича.

— Пока — да, — осторожно ответил лингвист, — только слова пропускает.

— Это мы восстановим мигом…

Вернувшись к Никодиму Агрикалчевичу, Орленко застал его в той же сосредоточенно-напряженной позе.

— Никодим Агрикалчевич!

— Да, Коля, — вздрогнул контрольный редактор. — Значит, так. Структура должна быть ступенчатой и обеспечивать четкое взаимодействие отделов…

— В каком смысле «четкое»? Нужен количественный критерий.

— Я разве не ясно выразился?

— Машина не поймет.

— Сделай так, чтобы поняла. Далее, — продолжал Никодим Агрикалчевич, не имея времени задерживаться на мелочах. — Четкое взаимодействие с внешними организациями, контрагентами…

— Не поймет, — вздохнул Орленко.

— Далее…

Никодим Агрикалчевич загибал пальцы, и вскоре пальцев на одной руке совсем не осталось.

— Есть книга, — заметил молодой оператор, уже не надеясь, что Никодим Агрикалчевич сумеет как следует сформулировать задачу, — называется «Моделирование институциональных структур. Опыт управления».

— Кто написал?

— Переводная.

Никодим Агрикалчевич поморщился.

— Передовой зарубежный опыт?

— Можно и так сказать.

— Ну что ж… Ладно… Ладно, — делая уступку молодому человеку, согласился контрольный редактор. — Возьми за основу мои идеи, добавь оттуда что нужно… Сколько тебе потребуется?

— Дней пять, я думаю.

— Две недели, — для ровного счета округлил Никодим Агрикалчевич. — На работу можешь не приходить. Чтобы не отрывали. От дежурств тебя освобождаю. С Вигеном Германовичем договорюсь… В отпуск когда?

— Вы ведь не отпускаете.

— Заодно и отдохнешь маленько…

Никодим Агрикалчевич вернулся к своей специальной тетради с выписками, тогда как на противоположной стороне освещенного круга шел другой разговор.

— Наверное, все-таки не «греческое спокойствие», а «эллинский покой», — растекался там густой, переливчатый бас Бориса Сидоровича. — Слово «греческий» может относиться к любой эпохе, здесь же, насколько я понимаю, речь идет о гармонии, покое, мудрости…

Иван Федорович ответил ему стихами:

Da ist ja meine Heimatluft!
Die glühende Wange empfand es.
Und dieser Landstraßenkot, er ist
Der Dreck meines Vaterlandes[1].

— Божественный Гейне! — добавил он. — Согласитесь, такое вряд ли когда устареет…

Колесо Фортуны медленно кружилось, мигали разноцветные лампочки, пиликали счетно-решающие устройства, стучали устройства записывающие.

Ближе к утру решили перевести ШМОТ-2 и «Латино сине флектионе» на более высокий идеологический уровень. Для этого Никодим Агрикалчевич предложил использовать тексты из свежих газетных статей. Денис и Николай метались между машинами. Горячая выдалась работенка.

— Что там у тебя?

— Выходные параметры барахлят.

— Два тридцать пять. Четыре двенадцать. Пять восемьдесят семь…

— Борис Сидорович, взгляните.

— Я занят, юноша. Потом, потом…

«Латино сине флектионе»:

В НАШИ ДНИ МИР УЗНАЛ О НОВОЙ НАУЧНОЙ СЕНСАЦИИ. ОСОБЫЕ МОЛЕКУЛЫ БЫЛИ НАЙДЕНЫ НЕДАВНО В МОЗГУ ЧЕЛОВЕКА, В КЛЕТКАХ РАСТЕНИЙ И ЖИВОТНЫХ. СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ ПЕСТРЯТ ЗАГОЛОВКАМИ: «ГОРМОНЫ СЧАСТЬЯ», «ОПИУМ ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА». ЧТО ЭТО? ПОЧЕМУ ОНИ ВЫЗЫВАЮТ ТАКОЙ ИНТЕРЕС? КАКОВ ИХ ХИМИЧЕСКИЙ СОСТАВ?

ШМОТ-2:

В НАШЕЙ СТРАНЕ НЕТ НИ ОДНОЙ ГОРЫ, ТАК ХОРОШО ИЗВЕСТНОЙ СВОИМИ ОЧЕРТАНИЯМИ, КАК ВЫСОЧАЙШАЯ ВЕРШИНА КАВКАЗА ЭЛЬБРУС, ИЛИ «ОШХАМАХО», КАК НАЗЫВАЮТ ЕЕ КАБАРДИНЦЫ. «ОШХАМАХО» — ГОРА СЧАСТЬЯ, КАВКАЗСКИЙ ОЛИМП, ОБИТАЛИЩЕ ДРЕВНИХ БОГОВ.

Н. А. Праведников:

— Два семьдесят. Четыре двенадцать. Богов убрать.

Н. Орленко:

— Выключай!

ШМОТ-2:

ЗАВОД НЕСТАНДАРТНОГО ОБОРУДОВАНИЯ ВЫПУСТИЛ СВЕРХПЛАНОВОЙ ПРОДУКЦИИ ПОЧТИ НА ТРИ МИЛЛИОНА РУБЛЕЙ. ТРУДОВАЯ ПОБЕДА ПРОИЗВОДСТВЕННИКОВ…

Д. Голубенко:

— Опять что-то заело.

«Латино сине флектионе»:

ТРАКТОРА ЗАВОД ПОКУПАЕТ ПО ЦЕНЕ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, ТЕЛЕВИЗОРЫ ПОСТАВЛЯЕТ СИМФЕРОПОЛЬСКИЙ ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ЗАВОД, А ДЛЯ КРЕПЛЕНИЯ ИСПОЛЬЗУЮТ ЧЕТЫРЕ БОЛТА ОБЩЕЙ СТОИМОСТЬЮ ДВЕ КОПЕЙКИ. ЗАВОД НЕСТАНДАРТНОГО ОБОРУДОВАНИЯ ЗА СЧЕТ КОМПЛЕКСНЫХ ПЛАНОВ И ЭКОНОМИИ ДОБИЛСЯ… ПРИБЫЛЬ ПРЕДПРИЯТИЯ СОСТАВЛЯЕТ, ТАКИМ ОБРАЗОМ, БОЛЕЕ ДВУХ ТЫСЯЧ ПРОЦЕНТОВ, А ВЫПУСК ПРОДУКЦИИ — БОЛЕЕ ДВУХСОТ ТЕЛЕТРАКТОРОВ В ГОД. ТРУДОВАЯ ПОБЕДА ПРОИЗВОДСТВЕННИКОВ…

В это время напряжение в сети снова упало, пишущие устройства застучали медленнее, и на какое-то мгновение все смолкло.

— Кто?.. Что?.. — испуганно встрепенулся нечаянно задремавший Алексей.

— Доброе утро, Леша! Подстанция переходит на дневной режим.

Пленка в кассете кончилась. Магнитофон молчал. Перед Алексеем лежал экземпляр ранее уже просмотренного им перевода. Оставалось приложить к чернильной подушечке и поставить штамп, число и подпись. Проделав все это, редактор исправил второе число на третье, положил ручку на стол, зевнул и сладко потянулся.

ГЛАВА VI

ОШХАМАХО. ПЕРЕВОД С КАБАРДИНСКОГО

3 июля, в день открытия конференции, Триэс проснулся рано. Последствия вчерашнего кутежа никак не давали о себе знать, как если бы это был только сон. Открыв глаза, Сергей Сергеевич тотчас снова закрыл их и теперь продолжал бежать по зеленому лугу за девушкой с развевающимися на ветру волосами. Мелькали загорелые ноги, по-мальчишески узкие бедра, смеющееся разгоряченное лицо…

Окно в Охотничьей комнате распахнуто настежь. Воздух пахнет цветущими розами и свежескошенной травой. Поток солнечного света дробится на лаковой поверхности паркетного пола. Триэс рывком поднимается, замечает в углу свой туго набитый портфель, кем-то заботливо сюда принесенный. Достает умывальные принадлежности.

Просторная светлая ванная облицована розовым. Из отдушины под потолком свисает зеленый стебель, незаконно забравшийся внутрь по внешней стене дома. Кажется, точно такое же растение с круглыми листьями, но только куда более тщедушное, растет и у них в лаборатории — жалкий, безымянный стебелек в горшке на подоконнике.

В зеркале во всю стену Триэс видит собственное отражение. Вода шипит и пенится, покалывает плечи. Зеркало затуманилось. Изображение неясно, фокус сбит. Триэс набирает полный рот пузырчатой воды, пускает сильную струю. Веселящийся Тритон, резвящийся подросток, он вновь испытывает пьянящее чувство легкости и свободы. Вибрирует пленка стекающей по зеркалу воды. Изображение вновь становится ярким.

Он наскоро вытирается, закутавшись в одно из свежих махровых полотенец, висящих на вешалке. Босиком возвращаемся в комнату.

«Когда они собирались прислать машину?»

«Кетены. Кротоны. Тритон…» — повторяет он вслух, расхаживая по жесткой, приятно щекочущей подошвы медвежьей шкуре.

«О чем мы тогда не договорили с Аскольдом?» — пытается вспомнить. «О чем таком важном?» — бормочет под нос и вдруг замирает, прислушивается. Будто вдруг вспомнил. Услышал. Будто что-то там хрустнуло. Что? Где? Какая ветка?