Иван Тургенев - Новь

• Название: Новь
• Автор: Иван Тургенев
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Мне действительно показалось немного странным ... - начал было Нежданов.

- Господин Маркелов, - подхватила Марианна, - сделал мне предложение; и я ему отказала. Вот все, что я имела сказать вам; засим - прощайте. И думайте обо мне что хотите.

Она быстро отвернулась и пошла скорыми шагами по коридору.

Нежданов вернулся к себе в комнату и, присев перед окном, задумался: "Что за странная девушка - и к чему эта дикая выходка, это непрошеная откровенность? Что это такое - желание пооригинальничать, или просто фразерство, или гордость? Вернее всего, что гордость. Ей невтерпеж малейшее подозрение...

Она не выносит мысли, что другой ложно судит о ней. Странная девушка!"

Так размышлял Нежданов; а внизу на террасе шел разговор о нем, и он очень хорошо все слышал.

- Чует мой нос, - уверял Калломейцев, - чует, что это - красный. Я еще в бытность мою чиновником по особым поручениям у московского генерал-губернатора - avec Ladislas - навострился на этих господ - на красных, да вот еще на раскольников. Чутьем, бывало, беру, верхним. - Тут Калломейцев "кстати" рассказал, как он однажды, в окрестностях Москвы, поймал за каблук старика-раскольника, на которого нагрянул с полицией и "который едва было не выскочил из окна избы... И так до той минуты смирно сидел на лавке, бездельник!" Калломейцев забыл прибавить, что этот самый старик, посаженный в тюрьму, отказался от всякой пищи - и уморил себя голодом.

- А ваш новый учитель, - продолжал ретивый камер-юнкер, - красный, непременно! Обратили ли вы внимание на то, что он никогда первый не кланяется?

- Да зачем же он станет первый кланяться? - заметила Сипягина, - мне это, напротив, в нем нравится.

- Я гость в доме, где он служит, - воскликнул Калломейцев, - да, да, служит, за деньги, comme un salarie... Стало быть, я ему старшой. И он должен мне кланяться первый.

- Вы очень взыскательны, мой любезнейший, - вмешался Сипягин с ударением на ей, - все это пахнет, извините, чем-то весьма отсталым. Я купил его услуги, его работу, но он остался человеком свободным.

- Узды он не чувствует, - продолжал Калломейцев, - узды: le frein! Все эти красные таковы. Говорю вам: у меня на них нос чудный! Вот разве Ladislas со мной - в этом отношении - потягаться может. Попадись он мне, этот учитель, в руки - я бы его подтянул! Я бы его вот как подтянул! Он бы у меня запел другим голосом; и как бы шапку ломать передо мной стал... прелесть!

- Дрянь, хвастунишка! - чуть было не закричал сверху Нежданов... Но в это мгновение дверь его комнаты растворилась - и в нее, к немалому изумлению Нежданова, вошел Маркелов.

Нежданов приподнялся с своего места ему навстречу, а Маркелов прямо подошел к нему и, без поклона и без улыбки, спросил его: точно ли он Алексей Дмитриев Нежданов, студент С. Петербургского университета?

- Да... точно, - отвечал Нежданов.

Маркелов достал из бокового кармана распечатанное письмо.

- В таком случае прочтите это. От Василия Николаевича, - прибавил он, значительно понизив голос.

Нежданов развернул и прочел письмо. Это было нечто вроде полуофициального циркуляра, в котором податель, Сергей Маркелов, рекомендовался как один из "наших", вполне заслуживавших доверия; далее следовало наставление о безотлагательной необходимости взаимнодействия, о распространении известных правил. Циркуляр был между прочим адресован и Нежданову, тоже как верному человеку.

Нежданов протянул руку Маркелову, попросил его сесть и сам опустился на стул. Маркелов начал с того, что, ни слова не говоря, закурил папиросу. Нежданов последовал его примеру.

- Вы с здешними крестьянами уже успели сблизиться ? - спросил наконец Маркелов.

- Нет, пока еще не успел.

- Да вы давно ли сюда прибыли?

- Скоро две недели будет.

- Занятий много?

- Не слишком.

Маркелов угрюмо кашлянул.

- Гм! Народ здесь довольно пустой, - продолжал он, - темный народ. Поучать надо. Бедность большая, а растолковать некому, отчего эта самая бедность происходит.

- Бывшие мужики вашего зятя, сколько можно судить, не бедствуют, - заметил Нежданов.

- Зять мой - хитрец; глаза отводить мастер. Крестьяне здешние - точно, ничего; но у него есть фабрика. Вот где нужно старание приложить. Тут только копни: что в муравьиной кучке, сейчас заворошатся. Книжки у вас с собою есть?

- Есть... да немного.

- Я вам доставлю. Как же это вы так!

Нежданов ничего не отвечал. Маркелов тоже умолк и только дым пускал ноздрями.

- Какой, однако, мерзавец этот Калломейцев, - промолвил он вдруг. - Я за обедом думал: встать, подойти к этому барину - и расшибить в прах всю его нахальную физиономию, чтобы другим повадно не было. Да нет! Теперь есть дела поважнее, чем бить камер-юнкеров. Теперь не время сердиться на дураков за то, что они говорят глупые слова; теперь время мешать им глупые дела делать.

Нежданов качнул головой утвердительно, а Маркелов опять принялся за папироску.

- Тут между всей этой дворовой челядью есть один малый дельный, - начал он снова, - не слуга ваш Иван... это - рыба какая-то; а другой... ему имя Кирилл, он при буфете. (Кирилл этот был известен как горький пьяница.) Вы обратите на него внимание. Забубенная голова... да ведь нам деликатничать не приходится. А что об моей сестре скажете? - прибавил он, внезапно подняв голову и уставив свои желтые глаза на Нежданова. - Эта еще похитрее будет, чем мой зятек. Как вы об ней полагаете?

- Я полагаю, что она очень приятная и любезная дама... И к тому же она очень красива.

- Гм! Как это вы, господа, в Петербурге тонко выражаетесь ... Удивляюсь! Ну... а насчет... - начал было он, но вдруг насупился, потемнел в лице и не докончил начатой фразы. - Нам, я вижу, надо с вами хорошенько потолковать, заговорил он опять. - Здесь невозможно. Черт их знает! Под дверьми, пожалуй, подслушивают. Знаете ли, что я вам предлагаю? Сегодня суббота; завтра вы, чай, моему племяннику уроков не даете?.. Не правда ли?

- У меня завтра с ним репетиция в три часа.

- Репетиция! Точно в театре. Это, должно быть, моя сестрица такие слова выдумывает. Ну, все равно. Хотите? Поедемте сейчас ко мне. Моя деревня отсюда в десяти верстах. Лошади у меня хорошие: сомчат духом, вы у меня переночуете, проведете утро, а завтра к трем часам я вас обратно доставлю. Согласны.

- Извольте, - промолвил Нежданов. С самого прихода Маркелова он находился в возбужденном и стесненном состоянии. Внезапное сближение с ним его смущало, и в то же время его влекло к нему. Он чувствовал, он понимал, что перед ним существо, вероятно, тупое, но, несомненно, честное - и сильное. К тому же эта странная встреча в роще, это неожиданное объяснение Марианны...

- Ну и прекрасно! - воскликнул Маркелов. - Вы пока приготовьтесь; а я пойду, велю заложить тарантас. Ведь вам, я надеюсь, нечего спрашиваться у здешних хозяев?

- Я их предуведомлю. Без этого, я полагаю, мне отлучиться нельзя.

- Я им скажу, - подхватил Маркелов. - Вы не беспокойтесь. Они теперь дуются в карты - и не заметят вашего отсутствия. Мой зять все в государственные люди метит, а только за ним и есть, что в карты отлично играет. Ну, и то сказать: через этот фортель многие выходят!.. Так будьте готовы. Я сейчас распоряжусь.

Маркелов удалился; а час спустя Нежданов сидел рядом с ним на большой кожаной подушке, в широком, развалистом, очень старом и очень покойном тарантасе; приземистый кучерок на облучке непрестанно свистал каким-то удивительно приятным, птичьим свистом; тройка пегих лошадок с заплетенными черными гривами и хвостами быстро неслась по ровной дороге; и уже застланные первою ночною тенью (в минуту отъезда пробило десять часов) плавно проносились - иные взад, другие вперед, смотря по отдалению, - отдельные деревья, кусты, поля, луга и овраги.

Небольшая деревенька Маркелова (в ней было всего двести десятин, и приносила она около 700 рублей дохода - звали ее Борзенково) находилась в трех верстах от губернского города, от которого имение Сипягина отстояло в семи верстах. Чтобы попасть в Борзенково, надо было проехать через город. Не успели новые знакомцы обменяться и полусотней слов, как уже замелькали перед ними дрянные подгородные мещанские домишки с продавленными тесовыми крышами, с тусклыми пятнами света в перекривленных окошках; а там загремели под колесами камни губернской мостовой, тарантас запрыгал, заметался из стороны в сторону... и, подпрыгивая при каждом толчке, поплыли мимо глупые каменные двухэтажные купеческие дома с фронтонами, церкви с колоннами, трактирные заведения...

Дело было под воскресенье; на улицах уже не было прохожих, но в кабаках еще толпился народ. Хриплые голоса вырывались оттуда, пьяные песни, гнусливые звуки гармоник; из внезапно раскрытых дверей било грязным теплом, едким запахом спирта, красным отблеском ночников. Почти перед каждым кабаком стояли крестьянские тележонки, запряженные мохнатыми, пузатыми клячами; покорно понурив кудластые головы, они, казалось, спали; растерзанный, распоясанный мужик в пухлой зимней шапке, свесившейся мешком на затылок, выходил из кабака и, прислонившись грудью к оглоблям, пребывал недвижим, что-то слабо ощупывая и разводя и шаря руками; или худощавый фабричный в картузе набекрень, с выпущенной китайчатой рубахой и босой - сапоги-то остались в заведении - делал несколько нерешительных шагов, останавливался, чесал спину - и, внезапно ахнув, возвращался вспять...