Иван Тургенев - Новь

• Название: Новь
• Автор: Иван Тургенев
• Жанр: Русская классическая проза

---

После различных, довольно тяжелых передряг он попал наконец в частную контору на 1500 рублей серебром годового содержания. Этими деньгами он кормил себя, больную тетку да горбатую сестру. Во время нашего рассказа ему только что пошел двадцать восьмой год. Паклин знался со множеством студентов, молодых людей, которым он нравился своей цинической бойкостью, веселой желчью самоуверенной речи, односторонней, но несомненной начитанностью, без педантизма. Лишь изредка ему доставалось от них. Раз он как-то опоздал на политическую сходку... Войдя, он тотчас начал торопливо извиняться... "Трусоват был Паклин бедный", - запел кто-то в углу - и все расхохотались. Паклин наконец засмеялся сам, хоть и скребло у него на сердце. "Правду сказал, мошенник!" - подумал он про себя. С Неждановым он познакомился в греческой кухмистерской, куда ходил обедать и где выражал подчас весьма свободные и резкие мнения. Он уверял, что главной причиной его демократического настроения была скверная греческая кухня, которая раздражала его печень.

- Да... именно... где пропадает наш хозяин? - повторил Паклин. - Я замечаю: он с некоторых пор словно не в духе. Уж не влюблен ли он, боже сохрани!

Машурина нахмурилась.

- Он пошел в библиотеку за книгами, а влюбляться ему некогда и не в кого.

"А в вас?" - чуть было не сорвалось с губ у Паклина.

- Я потому желаю его видеть, - промолвил он громко, - что мне нужно переговорить с ним по одному важному делу.

- По какому это делу? - вмешался Остродумов. - По нашему?

- А, может быть, и по вашему... то есть по нашему, общему.

Остродумов хмыкнул. В душе он усомнился, но тут же подумал: "А черт его знает! Вишь, он какой пролаз!"

- Да вот он идет наконец, - проговорила вдруг Машурина - и в ее маленьких, некрасивых глазах, устремленных на дверь передней, промелькнуло что-то теплое и нежное, какое-то светлое, глубокое, внутреннее пятнышко...

Дверь отворилась - и на этот раз, с картузом на голове, со связкой книг под мышкой, вошел молодой человек лет двадцати трех, сам Нежданов.

II

При виде гостей, находившихся в его комнате, он остановился на пороге двери, обвел их всех глазами, сбросил картуз, уронил книги прямо на пол - и, молча добравшись до кровати, прикорнул на ее крае. Его красивое белое лицо, казавшееся еще белее от темно-красного цвета волнистых рыжих волос, выражало неудовольствие и досаду.

Машурина слегка отвернулась и закусила губу; Остродумов проворчал:

- Наконец-то!

Паклин первый приблизился к Нежданову.

- Что с тобой, Алексей Дмитриевич, российский Гамлет? Огорчил кто тебя? Или так - без причины - взгрустнулось?

- Перестань, пожалуйста, российский Мефистофель, - отвечал раздраженно Нежданов. - Мне не до того, чтобы препираться с тобою плоскими остротами.

Паклин засмеялся.

- Ты неточно выражаешься: коли остро, так не плоско, коли плоско, так не остро.

- Ну, хорошо, хорошо... Ты, известно, умница.

- А ты в нервозном состоянии,- произнес с расстановкою Паклин.- Али в самом деле что случилось?

- Ничего не случилось особенного; а случилось то, что нельзя носа на улицу высунуть в этом гадком городе, в Петербурге, чтоб не наткнуться на какую-нибудь пошлость, глупость, на безобразную несправедливость, на чепуху! Жить здесь больше невозможно.

- То-то ты в газетах публиковал, что ищешь кондиции и согласен на отъезд,проворчал опять Остродумов.

- И, конечно, с величайшим удовольствием уеду отсюда! Лишь бы нашелся дурак - место предложил!

- Сперва надо здесь свою обязанность исполнить,- значительно проговорила Машурина, не переставая глядеть в сторону.

- То есть? - спросил Нежданов, круто обернувшись к ней. Машурина стиснула губы.

- Вам Остродумов скажет.

Нежданов обернулся к Остродумову. Но тот только крякнул и откашлялся: погоди, мол.

- Нет, не шутя, в самом деле, - вмешался Паклин, - ты узнал что-нибудь, неприятность какую?

Нежданов подскочил на постели, словно его что подбросило.

- Какая тебе еще неприятность нужна? - закричал он внезапно зазвеневшим голосом. - Пол- России с голода помирает, "Московские ведомости" торжествуют, классицизм хотят ввести, студенческие кассы запрещаются, везде шпионство, притеснения, доносы, ложь и фальшь - шагу нам ступить некуда... а ему все мало, он ждет еще новой неприятности, он думает, что я шучу... Басанова арестовали, - прибавил он, несколько понизив тон, - мне в библиотеке сказывали.

Остродумов и Машурина оба разом приподняли головы.

- Любезный друг, Алексей Дмитриевич, - начал Паклин, - ты взволнован дело понятное... Да разве ты забыл, в какое время и в какой стране мы живем? Ведь у нас утопающий сам должен сочинить ту соломинку, за которую ему приходится ухватиться! Где уж тут миндальничать?! Надо, брат, черту в глаза уметь смотреть, а не раздражаться по-ребячьи...

- Ах, пожалуйста, пожалуйста! - перебил тоскливо Нежданов и даже сморщился, словно от боли. - Ты, известное дело, энергический мужчина - ты ничего и никого не боишься...

- Я-то никого не боюсь?! - начал было Паклин.

- Кто только мог выдать Басанова? - продолжал Нежданов, - не понимаю!

- А известное дело - приятель. Они на это молодцы, приятели-то. С ними держи ухо востро! Был у меня, например, приятель - и, казалось, хороший человек: так обо мне заботился, о моей репутации! Бывало, смотришь: идет ко мне... "Представьте, кричит, какую об вас глупую клевету распустили: уверяют, что вы вашего родного дядюшку отравили, что вас ввели в один дом, а вы сейчас к хозяйке сели спиной - и так весь вечер и просидели! И уж плакала она, плакала от обиды! Ведь этакая чепуха! этакая нелепица! Какие дураки могут этому поверить!" - И что же? Год спустя рассорился я с этим самым приятелем ... И пишет он мне в своем прощальном письме: "Вы, который уморили своего дядю! Вы, который не устыдились оскорбить почтенную даму, севши к ней спиной!.." - и т. д. и т. д. - Вот каковы приятели!

Остродумов переглянулся с Машуриной.

- Алексей Дмитриевич! - брякнул он своим тяжелым басом, - он явно желал прекратить возникавшее бесполезное словоизвержение, - от Василия Николаевича письмо из Москвы пришло.

Нежданов слегка дрогнул и потупился.

- Что он пишет? - спросил он наконец.

- Да вот... нам вот с ней...- Остродумов указал бровями на Машурину,ехать надо.

- Как? и ее зовут?

- Зовут и ее.

- За чем же дело стало?

- Да известно за чем... за деньгами

Нежданов поднялся с кровати и подошел к окну.

- Много нужно?

- Пятьдесят рублей... Меньше нельзя.

Нежданов помолчал.

- У меня теперь их нет, - прошептал он наконец, постукивая пальцами по стеклу, - но... я могу достать. Я достану.Письмо у тебя?

- Письмо-то? Оно... то есть... конечно...

- Да что вы все от меня хоронитесь? - воскликнул Паклин. - Неужто я не заслужил вашего доверия? Если бы я даже не вполне сочувствовал... тому, что вы предпринимаете, - неужто же вы полагаете, что я в состоянии изменить или разболтать?

- Без умысла... пожалуй! - пробасил Остродумов.

- Ни с умыслом, ни без умысла! Вот госпожа Машурина глядит на меня и улыбается... а я скажу...

- Я нисколько не улыбаюсь, - окрысилась Машурина.

- А я скажу, - продолжал Паклин, - что у вас, господа, чутья нет; что вы не умеете различить, кто ваши настоящие друзья! Человек смеется - вы и думаете: он несерьезный ...

- А то небось нет? - вторично окрысилась Машурина.

- Вы вот, например, - подхватил с новой силой Паклин, на этот раз даже не возражая Машуриной, - вы нуждаетесь в деньгах... а у Нежданова их теперь нет... Так я могу дать.

Нежданов быстро отвернулся от окна.

- Нет... нет... это к чему же? Я достану... Я возьму часть пенсии вперед... Помнится, они остались мне должны. А вот что, Острадумов: покажи-ка письмо.

Остродумов остался сперва некоторое время неподвижным, потом осмотрелся кругом, потом встал, нагнулся всем телом и, засучив панталоны, вытащил из-за голенища сапога тщательно сложенный клочок синей бумаги; вытащив этот клочок, неизвестно зачем подул на него и подал Нежданову.

Тот взял бумажку, развернул ее, прочел внимательно и передал Машуриной. Та сперва встала со стула, потом тоже прочла и возвратила бумажку Нежданову, хотя Паклин протягивал за нею руку.

Нежданов пожал плечом и передал таинственное письмо Паклину. Паклин в свою очередь пробежал глазами бумажку и, многозначительно сжав губы, торжественно и тихо положил ее на стол. Тогда Остродумов взял ее, зажег большую спичку, распространившую сильный запах серы, и сперва высоко поднял бумажку над головою, как бы показывая ее всем присутствовавшим, сжег ее дотла на спичке, не щадя своих пальцев, и бросил пепел в печку. Никто не произнес слова, никто даже не пошевелился в течение этой операции. Глаза у всех были опущены. Остродумов имел вид сосредоточенный и дельный, лицо Нежданова казалось злым, в Паклине проявилось напряжение; Машурина - священнодействовала.

Так прошло минуты две... Потом всем стало немного неловко. Паклин первый почувствовал необходимость нарушить безмолвие.