Мария Лебедева - Горький мед

• Название: Горький мед
• Автор: Мария Лебедева
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-85585-644-5

Любовь — жестокая драма, если в отношения мужчины и женщины вмешивается разлучница.

Тридцатилетняя Ольга потрясена коварством своей молоденькой сестры и возлюбленного, решивших создать семью на обломках ее счастья. Казалось бы, все рушится: надежды, мечты, вера в человеческую порядочность. Однако, как часто бывает, случайная встреча и неожиданные события предоставляют героине шанс начать все заново. Упустит ли она его или смело устремится навстречу судьбе?..

---

Им искренне казалось, что весь вечер они проговорили о чем-то одном. И, по большому счету, так оно и было.

* * *

Ольга была не так красива, как ее подруга, но обладала качеством, которое ценится не меньше, чем красота, — был в ней некий шарм, необъяснимое обаяние не только в чуть скуластом лице, но и в манере говорить, в походке, в каждом движении. «Оля даже со стула встает не как все, а красиво!» — хвасталась сестрой Ирина. Приобрести это невозможно никакими упражнениями и тренировками, это от рождения дается — либо не дается, как цвет глаз или форма рук.

Лет десять назад дядя Паша как-то пошутил в их со Светкой адрес: «Красивые женщины очень разборчивы и не боятся остаться без ухажеров, вот именно они-то в девках и засиживаются…» И ведь как в воду смотрел.

Ольга нравилась мужчинам, и поклонники у нее не переводились. Но до стадии близких, интимных отношений допускались далеко не все, иные так и исчезали, измученные чаепитиями и разговорами на кухне, кончавшимися раскладушкой и утренней головной болью.

А вот Игорек не исчез, мало того — он стал теперь ее родственником, так сказать, кузеном (или двоюродным зятем?). Вот он сидит во главе стола, на месте жениха, оживленный, красивый, и о чем-то возбужденно спорит со своим закадычным другом и свидетелем Стасом. Ирина не сводит влюбленных глаз со своего мужа и, даже не вникая в суть спора, заранее готова во всем согласиться с Игорем.

— Дядя Паш, можно тебя на минутку? — Ольга дождалась перерыва в хоровом пении родственников, подошла к дяде и потянула его за рукав.

— В чем дело, Олюшка?

— Выйдем на террасу.

На террасе в полумраке обнималась какая-то парочка, пришлось сойти в сад.

— Дядя Паш, ты только не обижайся, все было очень здорово… но так голова разболелась… В общем, я хочу домой поехать.

— И думать не моги, Ольга! Никуда я тебя не отпущу. Ложись в сарае на сене, головную боль как рукой снимет. А завтра, по православному обычаю, венчаться молодых поведем — самый душевный момент, так сказать, в бракосочетании. Нет-нет, никуда я тебя не отпущу, даже не помышляй, да и время позднее… нет, Олюшка, как же без тебя-то завтра, уж ты не порти нам праздник, и Иришка расстроится, и Тамара… да и Игорек… Ведь такое… раз в жизни…

Дядя Паша не на шутку разволновался, пот мелкими бисеринками выступил у него на лбу. Он стал шарить по карманам в поисках носового платка.

Ах, дядя Паша, дядя Паша, милый, добрый дядя Паша… Как он постарел! Казалось, еще недавно они втроем — он, Ольга и Иришка — катались на велосипедах в Лосином острове, любили заезжать далеко-далеко, и дядя Паша учил их ориентироваться в лесу по солнцу, по мху, по деревьям. Был он такой молодой, стройный, вел себя так озорно, так любил шутить и дурачиться, что казался в свои тридцать пять их ровесником.

А однажды, когда Ольга, не заметив корягу, застрявшую в спицах, полетела на полной скорости через руль головой вперед, первое, что она увидела, когда очнулась, было лицо дяди Паши, глаза его, полные любви к ней, страха за нее, готовности сделать для нее все что угодно, даже отдать свою жизнь.

Никогда ни до ни после этого случая Ольга не видела ни в чьих глазах ничего похожего. Да и готовности подобной она ни у кого не замечала, даже у своих родителей.

* * *

— Оленька, ты вроде похудела. Опять твои диеты? — говорила при их редких встречах мать и, не дожидаясь ответа, начинала ехидный рассказ про Надежду, свою соседку по лестничной клетке, которая благодаря какой-то диете попала в больницу с язвой желудка.

Надежда вообще была излюбленной темой всех разговоров матери. Ольге порой казалось, что, не будь этой Надежды с ее чудинкой, бесконечными увлечениями йогой, мистикой, астрологией, учением Иванова и пр., о которых почему-то сразу узнавал весь их дом, матери вообще не о чем было бы говорить. Ольга с досадой сознавала, что матери, видимо, не хватало событий в своей жизни, не на что было опереться, и отрицание чужого, нелепого и бестолкового, на ее взгляд, мира служило для нее своего рода опорой, поддерживало в ней сознание собственной правоты и наличия здравого смысла.

За время их редких встреч, один-два раза в году, Ольга с горечью убеждалась, что родители и она — чужие люди, просто случайно в документах названные семьей. Голоса крови она не чувствовала, а проблемы друг друга их не волновали, хотя они и старались делать вид, что проявляют интерес и заботу.

Ольга как-то размышляла о том, почему и как это произошло, и приходила к выводу, что всему виной обстоятельства, вынудившие их жить врозь. Потом, повзрослев, она стала понимать, что все гораздо сложнее, но думать об этом ей уже не хотелось. Своими тайными радостями она делилась со своей лучшей подругой Светкой, а когда было очень плохо или она не знала, как ей поступить, — она шла к дяде Паше.

Часто ей казалось, что на всем свете нет человека ближе, роднее и добрее, чем он. А то вдруг она вообще забывала о его существовании и могла неделями не появляться у Беркальцевых и даже не звонила, пока сам дядя Паша или Ирина не проявляли активность.

Тетя Тамара не звонила почти никогда, только в крайних случаях и по делу.

* * *

Хотя Ольга плохо понимала необходимость своего присутствия на венчании молодых, но жалость к дяде Паше, такому растерянному, постаревшему, внезапно перехватила ей горло, и она готова была сделать все что угодно, только бы не огорчать его, не видеть его потухших глаз и расстроенного лица.

— Хорошо, хорошо, дядя Паша, я останусь, только, если можно, не пойду в дом, ты принеси мне в сарай одеяло с подушкой.

Сарай был просторным, кое-где стояли пыльные сундуки и короба, в углу — панцирная сетка на деревянной подставке. Назначение этих сундуков с детства было окутано для Ольги тайной. Ей казалось, что там прячется кто-то наподобие старика Хоттабыча, поэтому открывать их она осмеливалась только в присутствии кого-нибудь из взрослых. И хотя позже она узнала, что там хранится старая одежда, которую постоянно привозят, чтобы не захламлять московскую квартиру, ощущение таинственности не проходило с годами. Пожалуй, даже сейчас она не отважилась бы открыть какой-нибудь из сундуков.

У кровати должна стоять керосиновая лампа, а на полочке слева всегда лежали спички. Ольга знала все это наизусть и могла ориентироваться в темноте едва ли не лучше, чем в собственной квартире. Вот спички. Так. Лампа… Зажигать осторожно, ведь сарай наполовину забит сеном.

Зачем дяде Паше столько сена каждый год, не знал никто, да и сам он не знал. Просто ему доставляло огромное удовольствие косить траву на рассвете или на вечерней зорьке, а потом сушить ее, ворошить граблями, безумно волноваться, как только появлялось на небе хоть одно облачко, и сгребать сено в аккуратные стожки, накрывая сверху брезентом.

Эта невинная страсть дяди Паши была постоянным предметом насмешек всех родственников и знакомых, приезжавших на дачу.

— Паш, смотри, кажется, дождь собирается, — озабоченно заявлял кто-нибудь из гостей, выглядывая в окно.

— Да что ты! — И дядя Паша, всякий раз простодушно попадаясь на подобную удочку, выскакивал из-за стола и бежал к сараю за граблями и брезентом.

И вот уже с конца июня (при хорошем лете) все гости Александровки спали на матрасах и подушках, набитых свежим сеном, а дядя Паша похаживал с гордым видом победителя.

— Вот, черти, а вы насмешки строили. А сенцо-то первый класс. На такой постели только цветные диснеевские мультики снятся.

Свет фонарика у двери вывел Ольгу из задумчивости. Вернулся дядя Паша.

— Вот, Олюшка, одеяло и наволочка, сейчас сеном набью. И наматрасник надо из сундука достать, сейчас, сейчас…

Дядя Паша привычно суетился, набивая сеном матрас и подушку, потом проверил, мягко ли, хорошо ли, и погладил Ольгу по голове.

— Ну ложись, Олюшка, не забудь лампу потушить. А я уж постараюсь поскорее всех угомонить, завтра ведь к десяти в церкви надо быть. Старики наверняка уймутся, а вот молодежь… говорят, мы еще купаться на пруд пойдем.

— Дядя Паш, а чья это была идея — венчаться? Игоря, что ли?

— Да я не знаю, Олюшка… Пришли как-то они вдвоем и сообщили нам с Тамарой: хотим не просто штамп в паспорте, хотим по-настоящему, венчаться то есть, как наши деды и прадеды. Вообще-то это, конечно, правильно, если чувство… если знаешь, что на всю жизнь…

— А они знают, что на всю жизнь? — Ольга горько усмехнулась.

— Так ведь, Олюшка, гарантий теперь, как говорится, даже банк не дает. То есть давать-то он дает, да не всегда выполняет. А уж человек и подавно. Но если у них есть желание серьезно отнестись, так сказать, не формально…

— Ага, не формально. У нас на курсе был такой неформалист, так он четырежды был женат, два раза из них венчался.

— Ну, Олюшка… — Дядя Паша беспокойно заерзал на краю постели, куда присел по привычке, как бывало, когда он укладывал их с Ириной спать и приходил на пять минут, а сидел порой по часу, рассказывая им о детстве, о друзьях, вспоминая разные случаи из жизни.