Джорджетт Хейер - Убийство Адама Пенхаллоу

• Название: Убийство Адама Пенхаллоу
• Автор: Джорджетт Хейер
• Жанр: Иностранный детектив
• Год: 2017

То, что Адама Пенхаллоу убили, а точнее отравили, не удивило никого.

Удивительно скорее было то, что этот язвительный богач с дурным характером, получавший истинное наслаждение от издевательств над родственниками, знакомыми и прислугой, вообще дожил до старости.

Именно поэтому под подозрением оказывается все окружение жертвы. Но как найти среди более чем дюжины подозреваемых, у каждого из которых имелся и мотив, и возможность совершить преступление, настоящего убийцу?

---

Стояла поздняя весна, и из открытой готической двери тянуло холодком. Фейт зябко повела плечами и прошла в Желтую гостиную. Она решила, что ее золовка, как обычно, копается в своих папоротниках или катается по пустым аллеям в повозке, запряженной костлявой кобылой, с которой, как считала Фейт, они были удивительно похожи. Она поискала утреннюю газету и, не найдя, отправилась в столовую, надеясь обнаружить ее там. Когда Фейт вернулась в холл с газетой в руках, из широкого коридора, ведущего в западную часть дома, вышел Рубен и сообщил ей не слишком приятную новость:

– Хозяин хочет вас видеть, мадам.

– Я как раз к нему собиралась.

Фейт всегда тщательно скрывала от слуг, что испытывает страх перед мужем. Теперь же, когда он был прикован к постели, страх этот перерос прямо-таки в суеверный ужас.

– Лавди сказала, что он неважно себя чувствует.

– Я знал, что этим кончится, когда он попросил Сибиллу испечь ему пирог с сардинами, – мрачно заявил Рубен. – Он всегда был вреден для его желудка.

Фейт содрогнулась от воспоминаний. Накануне Пенхаллоу вдруг потребовал давно забытое в Корнуолле кулинарное чудо. Возмутился, что в Тревеллине никогда не подают пирог с сардинами, и вспомнил, как замечательно его пекли в доме бабки. Потом стал распекать молодежь за невнимание к обычаям отцов, закончив тем, что послал за Сибиллой и распорядился испечь пирог к ужину. Пусть все знают, что такое настоящая корнуоллская еда! Вечером Пенхаллоу приехал на инвалидном кресле в столовую, чтобы председательствовать за столом и собственноручно угощать пирогом домочадцев. Перед ним поставили блюдо с горой печеного теста, из него торчали головы многочисленных сардин. Фейт сразу затошнило, но она смалодушничала и заставила себя проглотить пару кусков. И только у Вивьен хватило духа, чтобы отказаться есть «эту дрянь».

В душе Фейт была довольна, что Бог наказал ее мужа несварением желудка. Это давало надежду, что повторения не последует.

Словно прочитав ее мысли, Рубен продолжил:

– Но он и слушать не хочет, что это из-за пирога. И ничем его не убедишь, хоть тресни. Такой уж у него характер.

Фейт считала ниже своего достоинства обсуждать с прислугой мужа, поэтому промолчала и, положив газету на стол, направилась в западное крыло. Коридор с маленькими окошками, прорубленными в толстой каменной стене, привел ее в другой холл, откуда можно было выйти в сад. Там же находилась двустворчатая дверь в комнату, которая задумывалась как танцевальный зал, но уже много лет служила Пенхаллоу спальней.

Взявшись за ручку, Фейт на мгновение застыла, прислушиваясь. За дверью было тихо, и, глубоко втянув воздух, словно перед прыжком в воду, она повернула ручку и вошла.

Глава 3

Комната, в которой очутилась Фейт, занимала все западное крыло дома и выходила окнами на две стороны – с фасада открывался вид на аллею, ведущую к главным воротам, а с противоположной стороны виднелся сад, огороженный увитой плющом стеной. Это крыло пристроили к основному зданию в семнадцатом веке, поэтому спальня Пенхаллоу была обшита деревянными панелями и изобиловала лепными украшениями. В огромном резном камине, полку которого поддерживали две кариатиды, пылали поленья, лежавшие на огромной куче золы. Высокий узорчатый потолок потрескался и почернел от дыма, вырывавшегося из камина при порывах ветра. Темные панели придавали комнате сумрачный вид, от него не спасали даже два ряда окон. Однако любого, кто сюда входил, прежде всего поражала многоцветная пестрота обстановки.

Комната была набита мебелью, на каминной полке, шкафах и многочисленных столиках, занимавших все свободное пространство, теснились самые немыслимые безделушки, собранные без всякой системы. Пенхаллоу просто тащил к себе в комнату все, на чем останавливался его не слишком взыскательный взгляд. Между окнами стоял красный лакированный комод, на нем сидел китайский божок Хотэй, вырезанный из слоновой кости. У другой стены возвышались две довольно уродливые бамбуковые цветочницы с тропическими растениями в горшках. По сторонам камина, на пристеночных столиках пылилась пара огромных малахитовых ваз, перекочевавших сюда из Желтой гостиной. В углу притулился мраморный умывальник, кое-как отгороженный дешевой японской ширмой с золотыми птицами. Рядом обосновался инкрустированный сундук, белесый от времени, а вплотную к нему – изящный столик из атласного дерева, притиснутый к кровати. С другой стороны кровати возвышался ореховый комод, находящийся в близком соседстве с круглым столом, накрытым ярко-красной скатертью из синельки, и изысканной кушеткой эпохи Карла I, обитой выцветшим бордовым бархатом. Рядом стояло инвалидное кресло Пенхаллоу, а поблизости – длинный узкий обеденный стол, заваленный книгами и бумагами, с которыми соседствовали графины, пузырьки с лекарствами и полотняный мешочек с собачьими галетами. К двери в гардеробную примыкал угловой буфет красного дерева. По комнате были расставлены разномастные кресла и другие места для сидения – парочка продавленных кожаных стульев, высокая табуретка с гнутыми ножками, угловатый готический стул, скорее похожий на орудие пытки, и большой мягкий пуф в изножье кровати.

Картины на стенах отсутствовали, лишь над камином висело круглое зеркало в золоченой раме времен королевы Анны. Каминную полку украшали позолоченные часы с эмалевым циферблатом, их поддерживали нимфы и херувимы. По бокам были расставлены фарфоровые фазаны, старинные шахматные фигуры и бронзовые статуэтки лошадей. Ближайший к двери угол заняли высокие напольные часы, и везде, где только можно, были втиснуты столики на тонких ножках с ложками для пунша, табакерками, пресс-папье и фигурками из дрезденского фарфора.

Но не пестрота украшений и мешанина из мебели в бордово-малиново-красных тонах притягивала взор переступавших этот порог. Буйство красок на ковре, закрывавшем почти весь пол, кричащий диссонанс травянисто-зеленых штор и переливчатой синей обивки стульев – все это меркло на фоне адского пламени, которым горело одеяло Пенхаллоу, сшитое из лоскутов атласа, бархата и парчи.

В комнате из всей обстановки выделялась кровать. Глядя на ее массивные формы и антикварный внешний вид, естественно было предположить, что она находится в семье с незапамятных времен. На самом деле Пенхаллоу купил ее на распродаже несколько лет назад. Огромное сооружение из раскрашенного дерева с темно-красным бархатным балдахином, потертым и выцветшим от времени. Потолок балдахина был расписан купидонами и гирляндами из роз, а в высокой спинке кровати располагался целый арсенал шкафчиков и выдвижных ящичков. Стоявшее на возвышении ложе было настолько широким, что на нем разместились бы четверо. Но сейчас там возлежал лишь сам Пенхаллоу, со всех сторон обложенный подушками, – грузная развалина с ястребиным носом, торчащим между одутловатыми щеками, злобными глазками, свирепо сверкающими из-под черных кустистых бровей, и надменно сжатым ртом чревоугодника. На огромном животе едва сходился халат, надетый поверх пижамы. По цветистому великолепию лоскутного одеяла были разбросаны книги, журналы, коробки с сигарами, спичечные коробки, письма и тарелки с фруктами. В ногах устроилась пожилая, благоухающая псиной кокер-спаниельша, такая же тучная, как хозяин. Она имела милую привычку рычать на каждого, кто входил в комнату, и Фейт не стала исключением.

– Молодчина, – похвалил собаку Пенхаллоу.

Закрыв за собой дверь, Фейт подошла к креслу, стоявшему далеко от камина, где на тлеющей куче золы ярко горели поленья. Золу выгребали лишь раз в год, когда в отоплении наступал краткий перерыв. Поэтому уборка пыли в спальне Пенхаллоу требовала поистине геркулесовых усилий, что, впрочем, не смущало его.

– Доброе утро, Адам, – произнесла Фейт, тревожно вглядываясь в его лицо. – Ты плохо спал ночью? Я и сама почти не сомкнула глаз.

По недоброму блеску в глазах и тому, как кривились его толстые губы, Фейт догадалась: Пенхаллоу в дурном расположении духа, что неизбежно следовало за бессонной ночью. Сообразила, что сейчас он будет вымещать свое недовольство на ней, и сердце у нее заколотилось.

– Не сомкнула, говоришь? – язвительно усмехнулся он. – Что же не давало спать твоей глупой голове? Уж точно не заботы о муже. Хороша женушка, нечего сказать.

– Я не знала, что ты плохо себя чувствуешь. Иначе обязательно навестила бы тебя.

Пенхаллоу злобно фыркнул:

– Да какой от тебя прок! И как меня угораздило жениться на таком ничтожестве!

Фейт промолчала, и только на щеках выступил лихорадочный румянец. Это не укрылось от ее мужа, и он с удовольствием продолжил:

– Ты трусливая и малодушная бабенка. Полная размазня. Эта кошка, жена Юджина, даст тебе сто очков вперед.

– Не будем ссориться, Адам, – попросила Фейт.

– Моя первая жена разукрасила бы мне физиономию кнутом, посмей я сказать ей нечто подобное. А ты терпишь, как последняя курица.