Виталий Ахрамович - Психологический бестиарий. Психологический гербарий

• Название: Психологический бестиарий. Психологический гербарий
• Автор: Виталий Ахрамович
• Жанр: Контркультура
• Год: 2017

Произведения настоящего сборника публиковались в журнале "Наука и религия" в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого столетия.

---

— А мой сам выдумал. Он изобрел себя. Ему всегда хотелось быть ангелом формы. И он организовал свое тело, чтобы оно способно было свернуться в любой знак, в любой символ...

— Кроме креста...

— Кроме креста, — поспешно подтвердил уж. — Пластика, брат, пластики хватает, а вот чего-то такого... непопирательного... Я, мы — какая-то сплошная попранность.

— Вот и имя у тебя такое, уж. Это все кротость наша.

— Нет, брат. Кротость тут не причем. Вон заяц — кроткий-кроткий, а загадки в нем нет. Без загадки живет. Или бурундук какой-нибудь, или полевка. В них нет загадки. А в нас она есть.

— Это потому, что их сотворение во благо, а наше в назидание, — рассудил еж.

— Вот-вот, — согласился уж. — Я, брат, так люблю свое чувство формы, свое отношение к ней, я так наполняюсь, столько сил прибывает...

— И меня бодрит. Ведь не знаешь, ради чего живешь. Что там потомки, предки — зыбь. А вот на тебя посмотришь и какое-то несказанное удивление находит: вот ведь живет не ради живота, живет символа ради. Загадка, тайна, можно сказать...

— Да куда ты? — спросил уж, видя, что еж собирается как бы убегать. — Лапченки твои застоялись, брат?

— Не привык я долго на одном месте, — оправдывался еж. —

Уж извини, бегут: непоседы мои.

— Ну, пусть, брат, бегут...

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 10.1990г.)

Филин и луна

Филину нравилось думать, что он — окрыленный сгусток темноты. Кроме того, ему симпатично было всякое сгущение вокруг. И лучше всего он чувствовал себя в безлунные, почти непроницаемые ночи. Он допускал звездность, но не мог спокойно переносить присутствие луны. Она никогда ему не нравилась.

Луна мешала филиновой внутренней жизни всем свои бледным серебристым аристократизмом. Она ослепляла его экзистенцию. В зыбком окутывающем мраке безлунных ночей филин переживал смешанное чувство: одновременного наличия и отсутствия себя.

Он ка бы был и как бы его не было. Условность того и другого наполняла его и возбуждала странное ощущение, глубокое, радостное и тревожное: в безлунности он прозревал мир таким, каким он был до него и без него. Жутковатое переживание себя в мире до себя наполняло смыслом его жизнь. В светлые ночи он чаще обычного выдыхал скорбно-магическое, ревниво-оскорбленное: ух-х, ух-х... ух-х...

А днем он спал.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1988г.)

Филин и Спрусник

Спрусник — глазки восторженными бусинками — нашел в ночи

Филина и кротко спросил:

— Как ты себя, Филин, чувствуешь?

Филин ответил:

— Благолепно.

Тогда Спрусник сказал:

— Я слышал от лисы, Филин, что есть СМИ и есть СПИ. Что это означает, Филин?

— Пойди и спроси у лисы, — важно отмеряя слоги, ответил

Филин.

— Я не хочу спрашивать у лисы, — капризничал Спрусник. —

Она меня обманет.

— И я тебя обману, — сказал Филин.

— Нет, Филин, ты меня не обманешь, ты бескорыстен, — настаивал Спрусник.

— Именно потому, — ответил Филин. — Все объяснения — ложь.

— А для чего же, Филин, ты мне всю жизнь что-нибудь объясняешь? — Спрусник не заметил, что сам начал говорить значительно, как Филин.

— Я объяснял тебе, Спрусник, потому что люблю искусство объяснительности, — проронил Филин, словно выдыхая черный воздух ночи.

— А что такое искусство объяснительности? — тут же вовлекся в новую тему Спрусник.

— Это дар живому от Великой Тьмы. В усладительном потоке вопросов и ответов очищается жизнь, усмиряются мудрость и глупость, любовь и ненависть, истончается ткань мира. Сама готовность объяснять — торжество, равного которому нет.

Набухающая сладость слов. Череда вопросов и ответов. Разве ты,

Спрусник, не чувствуешь празднества? Разве не почувствовал таинства? Ты несешь мне свои вопросы как дары, а я умножаю твою радость, освящая вопросы своим искусством объяснительности. Ты не идешь к лисе не потому, что она обманет. Она не любит искусства объяснительности, вот почему ты не идешь к ней со своими вопросами. Нет ни лжи, ни истины, есть мастерство объяснительности. Лиса хитрит, я же священнодействую. Когда мне настанет пора взлететь в антрацитовые небеса, когда мне, сгустку тьмы, посчастливится, наконец, проститься с подлунным несовершенством, я сотворю тебя новым. И тогда ты, Спрусник, станешь Ответом, мастером искусства объяснительности. И придет к тебе существо, которое подарит тебе свои вопросы, а ты сможешь неустанно обращать их в свежеструйное таинство неизбывной значительности. Ибо живое спасается гармонией. Ты откажешься от смысла слов и пользы фраз, потому что обретешь власть над процессом. И вы вознесетесь над сладостью диалога в бесконечность, ибо безразличие к миру освящает искусство объяснительности. А затем, исполнив положенное, немного утомленный, но умиротворенный, ты растворишься, как растворяются слова в пространстве, и благословишь своего преемника. И его найдет его Спрусник, или Вопрусник. Да не истощатся потоки искусства объяснительности.

— Боже мой, что ты, Филин, говоришь? — воскликнул Спрусник.

Каждой своей клеточкой он почувствовал нечто вечное и незыблемое в бессмысленности мира. Он впервые ощутил определенность, и ему показалось, что каждая молекула его тела устрашилась. Чтобы как-то сбросить с себя наваждение, он сделал то, чего никогда раньше не делал: Спрусник повторил свой вопрос. И Филин ему ответил, как обычно, значительно, оставляя пространство для последующих вопросов. Он сказал Спруснику:

— Есть средства массовой информации — СМИ, а есть средства персональной информации — СПИ.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 11.1989г.)

Цапель Йох

От рождения грациозный цапель прослышал о методе йох и мгновенно был пленен им. Безотлагательно он стал практиковать его. Длинноголенастый и долговостроклювый, горновершинной белизны, напоенной отсветами заходящего солнца, цапель мечтал о кроликовой округлости. Нельзя сказать, что цапель страдал от своей изгибисто-извивистой стати, но кроликовая комочковость его чаровала. В комочковой пушистовости воплощалась потаенная природа цапеля.

Целый жаркий и изнурительный сезон цапель Йох, как теперь именовали его местные обитатели — кто со злорадством, кто с добродушием, — цапель Йох неподвижно простоял на одной ноге, изящно поджав другую ногу под себя. Он рассчитывал вскрыть свои внутренние резервы и обрести комочковую пушистость.

Своею внешней неподвижностью он добивался внутренней неподвижности, для чего остановил свой взор на кольцах древнего мухорчатого пня, у которого муравьи, рыцари труда, некогда возвели свой вавилон, а затем по причинам, известным им одним, муравейник забросили и эмигрировали в обетованность.

Пень был так древен, что напоминал пирамиду египетскую. И не только напоминал, — в недрах пня пребывал в потусторонней жизни тутанхамон, пневое "я", оплот самонадсознательности.

Неповторимость пневого духа складывалась из причудливых соотношений, а именно: из прочной бытийности вне времени, отстраненности от самой сущности жизни и, наконец, желания показать всем и себе в том числе, что нахождение в мире - нечто крайне неприглядное, на что можно и нужно смотреть как на разновидность дурной привычки. Вот на чем невольно остановил взор цапель Йох.

Инспирированному пнем цапелю казалось, что он день ото дня мудреет, ему чудилось, что в его сознании самостоятельно зреют ориентации.

(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1988г.)

Черепаха

Кротко свернувшись внутрь панциря, черепаха спала. Ей снился сон: кто-то непохожий ни на что приглашал ее прочитать лекцию о символике ее родовых роговых доспехов. В интонации предложения было нечто настораживающее. И черепаха ответила просто, большим ртом широко улыбаясь:

— Нужно ли, право?

— Очень, — отвечал некто очень уверенно. — Вы — наша история и достояние.

И вдруг вспомнилось. Сквозь сон пробился другой, давний.

Сквозь размываемую трепетную лохматую давность вытвердилась клювность. Тогда в давнишние стуки клюва о панцирь вмешалась неуверенность и желание черепахи понять себя.

— Как ты? — спрашивал тогда клюв, долбая.

— Неуязвимо, — отвечала черепаха.

— Так ты согласна? — спрашивало теперь приснившееся нечто.

— Весьма, знаете ли, прозрачно будущее. Клюв, можно сказать, некоторая клевательность... Хотелось бы подумать о вашем предложении... — черепахе показалось, что ее глаза приоткрылись. — Хотелось бы собраться.

— О, несомненно. Подумайте. Мы желаем только добра и знаний всем. И друг другу. И вам, уважаемая черепаха, — ответил уверенный голос.