Элена Ферранте - История нового имени

• Название: История нового имени
• Автор: Элена Ферранте
• Жанр: Современная проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906837-41-7

Вторая часть завоевавшего всемирную популярность четырехтомного «неаполитанского квартета» продолжает историю Лену Греко и Лилы Черулло. Подруги взрослеют, их жизненные пути неумолимо расходятся. Они по-прежнему стремятся вырваться из убогости и нищеты неаполитанских окраин, но каждая выбирает свою дорогу. Импульсивная Лила становится синьорой Карраччи; богатство и новое имя заставляют ее отречься от той себя, какой она была еще вчера, оставить в прошлом дерзкую талантливую девчонку, подававшую большие надежды. Лену же продолжает учиться, стремясь доказать самой себе, что может добиться успеха и без своей гениальной подруги.

Душные задворки Неаполя, полная развлечений Искья, университетская Пиза… в разных декорациях жизнь еще не раз испытает на прочность дружбу Лилы и Лену, а они будут снова и снова убеждаться, что нить, связавшую их в детстве, не в силах разорвать ни одна из них.

---

И, чтобы поразить меня еще больше, добавила, что этим походом ее попытка вернуться в далекие дни детства не ограничилась, потому что на следующий день она позвала Энцо и Кармелу в пиццерию.

— Опять одна?

— Ну да.

— А что Стефано?

Она скорчила недовольную мину.

— Если ты замужем, — бесцветным голосом сказала она, — это еще не значит, что ты должна сидеть в четырех стенах. Захотел бы он пойти с нами — пожалуйста. Но он слишком устает на работе. Поэтому я хожу одна.

— И как посидели?

— Отлично.

Я надеялась, что мне удалось скрыть от нее свое огорчение. Мы виделись почти каждый день, и она ни разу не сказала: «Сегодня вечером я встречаюсь с Адой, Паскуале, Энцо и Кармелой. Хочешь пойти с нами?» Она промолчала, ни словом не обмолвилась мне о своих планах и устроила все так, словно наши друзья были только ее друзьями. А теперь с самодовольным видом пересказывала мне, о чем они там говорили: Ада волнуется за Мелину, потому что та почти ничего не ест и ее все время рвет, а Паскуале за свою мать, Джузеппину, которой по ночам не дают спать боли в ногах и тахикардия, а вернувшись со свидания с мужем в тюрьме, она подолгу плачет. Я слушала ее молча, но не могла не заметить, что Лила говорит гораздо эмоциональнее, чем обычно. Описывая Мелину Капуччо и Джузеппину Пелузо, она выбирала такие слова и выражения, как будто сама испытывала их боль и страдания, и показывала их на себе, хватаясь то за голову, то за грудь, то за живот, то за ноги. Можно было подумать, что ей известно об этих женщинах абсолютно все, потому что, в отличие от меня, с ней они готовы были делиться мельчайшими подробностями своей жизни. Хуже того, у меня возникло ощущение, что Лила пытается внушить мне, что я витаю в облаках и не обращаю внимания на то, чем живут и что чувствуют другие люди. О Джузеппине она говорила так, словно, несмотря на предсвадебные хлопоты, никогда не теряла ее из виду, а о Мелине — так, словно день и ночь только и делала, что думала о матери Ады и Паскуале, и была в курсе всех ее неприятностей. Потом она переключилась на других жителей нашего квартала, чьи имена я когда-то слышала, но ничего особенного о них не знала; зато Лила продолжала следить за ними, пусть и на расстоянии, и испытывать к ним сочувствие. Под конец она вдруг заявила:

— Еще я ходила есть мороженое с Антонио.

Меня как будто ударили под дых.

— Как он?

— Нормально.

— Обо мне что-нибудь говорил?

— Ничего.

— Когда он уезжает?

— В сентябре.

— Значит, Марчелло так ничего для него и не сделал.

— Кто б сомневался.

Что это значило? Что она с самого начала не верила, что Солара помогут Антонио? Зачем тогда она к ним ходила? И почему она, замужняя женщина, позволяет себе ходить по кафе с друзьями одна, без Стефано? Почему она пригласила в кафе Антонио, а мне ничего не сказала, хотя знала, что он мой бывший парень, что я мечтаю с ним поговорить, но он не желает меня видеть? Неужели это была просто месть за то, что я ездила с ее мужем к портнихе и утаила от нее это событие? Я быстро оделась, пробормотала, что мне пора, и поднялась уходить.

— Это еще не все.

И она сообщила, что Рино, Марчелло и Микеле обратились к Стефано с просьбой зайти в строящийся на пьяцца Мартири магазин, взглянуть, как там обстоят дела, и уже на месте, прямо посреди мешков с цементом, бидонов с краской и тому подобного, указали ему на стену напротив входной двери, на которой намеревались повесить ее портрет. Стефано осмотрелся и сказал, что это действительно неплохая идея — использовать портрет для рекламы, но все же ему она кажется не вполне удачной. Партнеры продолжали настаивать, но он им отказал: и Марчелло, и Микеле, и даже Рино. В общем, я выиграла пари: ее муж не сдался под напором Солара.

— Вот видишь? — воскликнула я с фальшивым воодушевлением. — Ты все нападаешь на Стефано, а ведь я оказалась права. Придется тебе теперь идти учиться.

— Подожди.

— Чего ждать? Пари есть пари, и ты его проиграла.

— Подожди, — повторила Лила.

Настроение у меня окончательно испортилось. Она сама не знает, чего хочет, думала я. Злится, что ошиблась насчет мужа. А может, все-таки оценила отказ Стефано, но огорчилась, что Солара так быстро сдались. Еще бы — столько мужчин спорили из-за ее портрета. Впрочем, не уверена; возможно, я преувеличивала… Тем временем она в каком-то оцепенении провела рукой вдоль бедра, словно сама себе дарила последнюю ласку, и в ее глазах появилось то же смешанное выражение боли, страха и отвращения, которое я уловила на ее лице в вечер исчезновения Мелины. Что, если она и правда мечтала о том, чтобы ее портрет красовался в магазине, в самом центре города, и ей жалко, что Микеле не сумел принудить Стефано к согласию? Почему бы и нет? Она всегда хотела быть самой красивой, самой элегантной, самой богатой — первой всегда и во всем. И самой умной — как я могла об этом забыть? Мысль о том, что Лила снова пойдет учиться, резанула мое самолюбие. Разумеется, она быстро нагонит упущенное время, и на выпускных экзаменах мы с ней окажемся за одной партой. Думать об этом было невыносимо. Но еще ужаснее было осознать, что мной владеют подобные чувства. Меня охватил стыд, и я принялась с увлечением расписывать, как будет здорово, если мы снова будем вместе учиться, так что ей надо срочно выяснить, как это лучше сделать. Лила только пожала плечами, и тогда я сказала:

— Ладно, мне и правда уже пора.

На сей раз она не стала меня удерживать.

22

Как обычно, спускаясь по лестнице, я вновь и вновь возвращалась мыслями к нашему разговору, и пришла к следующим выводам. Лила целыми днями сидела дома одна, знакомых в новом районе у нее не было, Стефано ее поколачивал, она постоянно боролась со своим телом, сопротивляясь зачатию, и до такой степени завидовала моим школьным успехам, что предложила это безумное пари, чтобы иметь повод снова сесть за парту. Не исключено, что она завидовала и моей свободе. Мои проблемы — размолвка с Антонио и недостаточно хорошие оценки — по сравнению с ее собственными представлялись ей сущими пустяками. Постепенно я, сама того не замечая, нашла ей оправдание, через несколько минут перешедшее в восхищение. Ведь и правда, как было бы хорошо, если бы она снова стала учиться! Мы вернулись бы в детские годы, когда она всегда была первой, а я второй. Учеба вновь наполнилась бы смыслом, потому что Лила умела находить в ней смысл. Я бы существовала в ее тени и чувствовала себя сильной и защищенной. Да, да! Надо все начать сначала.

Пока я шла домой, мне вспомнилось то странное выражение на лице подруги — смесь страха, страдания и отвращения. Что оно значило? Я снова мысленно увидела растрепанную учительницу Оливьеро, плохо владеющую собой Мелину и, сама не знаю почему, начала приглядываться к проходящим мимо женщинам. С глаз как будто спала пелена, и я поняла, что до сих пор смотрела на них, но на самом деле их не видела. В центре моего внимания были только девчонки, мои подруги — Ада, Джильола, Кармела, Мариза, Пинучча, Лила, — я сама, мои одноклассницы, но мне и в голову не приходило задуматься, как выглядят Мелина, или Джузеппина Пелузо, или Нунция Черулло, или Мария Карраччи. Единственная взрослая женщина, за которой я наблюдала вблизи, была моя хромая мать; ее облик отталкивал и пугал меня, я боялась, что стану такой же, как она. Но в ту минуту я ясно представила себе их всех — матерей семейств, живших в нашем квартала. Все они были измученные, затурканные, нервные. Они или молчали, поджав губы, или орали на детей, которые выводили их из себя. Худые, с запавшими глазами и щеками, или слишком толстые, с огромными задницами, распухшими ногами и тяжелыми обвисшими грудями, они тащились по улицам, навьюченные сумками с продуктами, а за ними семенили, вцепившись им в юбки, младшие дети, с ревом требуя взять их на руки. Господи боже, они ведь были всего на десять, максимум на двадцать лет старше меня. И уже потеряли всякую женскую привлекательность, которую мы, девчонки, старались подчеркнуть нарядами и макияжем. Эти женщины растратили себя, угождая мужьям, отцам и братьям, и становились все больше похожими на своих мужчин, подточенные болезнями, возрастом и непосильным трудом. Когда в них начались эти страшные перемены? Когда они взвалили на себя домашние хлопоты? Когда родили первого ребенка? Когда получили первую затрещину от мужа? Неужели и Лила станет такой же, как Нунция? Неужели на ее нежном лице проступят грубые черты Фернандо, а легкая походка сменится неуклюжей поступью Рино, с его широким шагом и безвольно свисающими вдоль тела руками? А что станет со мной? Неужели и мое тело однажды исчезнет, а вместо него появится не только уродливое тело матери, но и тело отца? И все, чему учили меня в школе, растает как дым, и наш квартал с его говором и повадками опять победит, и все потонет в этом вязком болоте, все вперемешку — Анаксимандр и мой отец, фирма «Фольгоре» и дон Акилле, валентности и пруды, аорист, Гесиод и грубая народная речь братьев Солара, все это, повторившись в тысячный раз, растворится в хаосе нашего опустившегося города?