Станислав Борзых - Тотальность иллюзии

• Название: Тотальность иллюзии
• Автор: Станислав Борзых
• Жанр: Философия

В этой книге исследуются вопросы ложных представлений о мире, которые мы усваиваем в процессе социализации. Культура учит нас не только поведению, но и мышлению и чувствам. Это достигается посредством языка, норм и правил, мировоззренческих позиций, ценностей. Выбраться за пределы этой иллюзии крайне проблематично, но эта книга поможет читателю попасть в сумеречную зону общества.

---

Во-первых, существуют ограничения на то количество слов, которыми мы способны адекватно оперировать. Лексикон среднего человека не столь велик потому, что превосходящий это значение объём непосилен для поддержания. Как я указывал выше, язык ориентируется не на лучших представителей, но на худших, что неизбежно влечёт за собой уменьшение необходимых единиц. А ведь в них ещё нужно поместить всё то, что сделает коммуникацию эффективной.

Во-вторых, язык имеет дело не с конкретным индивидом, но с неким усреднённым типом человека. Скажем, мы обозначаем словом «любовь» огромное количество явлений. Для одного – это возвышение души, для другого – горький опыт, для третьего – невыносимые страдания и т.д. Если бы мы на каждое переживание придумывали слово, то ограничились бы только данным классом переживаний, да и то, скорее всего, не охватили бы всех нюансов и тонкостей, особенно в свете уникальности каждой личности.

В-третьих, слова многозначны. Они включают в себя множество возможных ситуаций, а кроме того используются в разных условиях. Даже если мы сталкиваемся с чем-то новым, то мы вправе применять стратегию комбинирования, а не изобретения. Она состоит в том, чтобы соединять коммуникационные единицы с тем, чтобы избавить себя от необходимости что-либо придумывать. В конечном счёте, это становится простой связкой. Так, например, увидев незнакомый лес, мы говорим о нём, как о «золотом», «осеннем», «южном» и т.д., хотя сами эти эпитеты к нему отношения и не имеют, или, лучше сказать, не спаяны с ним.

В-четвёртых, можно увеличить диапазон звучания слова для того, чтобы, опять же, не прилагать усилий, необходимых для творчества. Это, правда, требует некоторых затрат, но они, тем не менее, не столь существенны по сравнению с созиданием с чистого листа. Скажем, «схватывать» означает не только физическое действие, но и умственное, и наглядно демонстрирует данную стратегию.

В-пятых, сохранению количественного состава языка способствует сама его структура. Слова в девственном виде встречаются редко. Как правило, мы пользуемся производными. Приставки, окончания, суффиксы и прочие инструменты обогащают коммуникационную систему без излишних расходов, хотя, разумеется, и не отсутствующих вовсе.

В-шестых, язык активно задействует контекст, в рамках которого что-либо произносится. Если мы помещаем слово рядом с другими, то неизбежно затрагиваем тот пласт, который сопряжён с ними, а, следовательно, изменяем значение его самого. Как я показал выше, слои коммуникационной системы не совпадают, что, по крайней мере, в данном случае работает в нашу пользу и отчасти снимает необходимость приложения дополнительных усилий по изобретению новых единиц.

В-седьмых, язык может воспользоваться порядком расстановки отдельных составляющих в целое. Не обязательно при этом думать о чём-то новом – просто необходимо разместить части речи так, чтобы возникло дополнительное значение. Кроме того, в отдельных коммуникационных системах само положение слов заставляет их говорить о том, о чём они не сообщают в своём непосредственном виде.

В-восьмых, языки не могут быть совершенно безлики в том смысле, что не указывают на отношение говорящего к произносимому. В устной речи, разумеется, новое содержание может быть получено с помощью интонации, но то же самое, в целом, касается и любого иного её вида. Делая акцент на одних составляющих и игнорируя, либо принижая другие, мы способны привлечь внимание и, главное, придать более серьёзную выразительность отдельным частям нашей коммуникационной системы.

В-девятых, никто не отменяет того факта, что слова по-разному сочетаются друг с другом. Так, одни компиляции могут означать одно, тогда как другие – уже совсем иное. Увеличения количества основных единиц при этом не происходит, однако открывается возможность для придания нового наполнения. Однако помимо этого, в дело вступают вспомогательные единицы, такие, например, как предлоги, позволяющие, пусть и не в широком диапазоне, варьировать смысл, а то и создавать новый.

В действительности язык представляет собой весьма подвижное образование, содержащее многочисленные лазейки и ходы, которые увеличивают нашу способность передавать информацию без необходимости изобретать что-нибудь по случаю. Даже имея ограниченный набор функциональных единиц, мы, тем не менее, ими не ограничиваемся, но всегда в силах воспользоваться теми скрытыми возможностями, которые предоставляются самой структурой коммуникационной системы. Именно поэтому, по большому счёту, нет нужды выдумывать слова сверх определённого лимита. То количество, которым мы обладаем, даёт больше, чем кажется на первый взгляд, однако в то же время и не должно опускаться ниже некоторого уровня.

Каждый конкретный язык, в конечном счёте, обеспечивает своим носителям удобоваримое, т.е. усваиваемое, число единиц без ухудшения качества коммуникации. Мы понимаем друг друга, а это означает, что общение эффективно. Однако всё же остаётся вопрос о количестве слов. Почему их столько? Некоторые вещи, скажем, количество пальцев на наших руках, можно объяснить с помощью обращения к истории. Но я оставлю данную тему до следующего раздела, пока же нам необходимо сосредоточиться на другом. Итак.

Отчасти ответ на этот вопрос я уже дал выше. Принимая во внимание наличие структуры, а также тех преимуществ и недостатков, которые она имплицитно содержит, можно говорить о том, что имеется столько, сколько язык в состоянии обслуживать. При увеличении количества единиц пропорционально растёт нагрузка на скелет, который их и держит, что приводит к необходимости создания новых конструкций, что, в свою очередь, усложняет коммуникацию. Сжатие имеет не менее пагубные последствия. Излишние перекрытия и балки оказываются ни к чему, что влечёт за собой их извлечение, а это, опять же выливается в сбои теперь уже чересчур упрощённой речи.

На самом деле язык всегда избыточен. Отдельный носитель не в состоянии владеть всем его арсеналом, что оставляет для него за скобками довольно значительные зоны запаса, которыми при необходимости можно будет воспользоваться. Если уж мы и не способны что-то сказать и сколько-нибудь внятным образом передать свои мысли и чувства, то это вовсе не означает, что наша коммуникационная система и вправду лишена данной ценной области. В действительности это свидетельствует только о плохом знании. Тем не менее, явно существуют вещи и явления, именами не располагающие. Вспомним о той же ручке у шпингалета.

Разумеется, можно всегда придумать новое слово. Но, во-первых, мы автоматически наталкиваемся на технические трудности, о которых я говорил выше, но, главное, во-вторых, есть ли в том какой-нибудь смысл? Если коммуникация успешна в своих нынешних границах, то зачем усложнять систему? Мы спокойно выражаем то, что и предназначалось для этого, и получаем вполне прогнозируемый результат, т.е. понимание. Поэтому, чтобы не растекаться мыслью по древу, мне необходимо перейти к следующему разделу.

Культурные границы языка

Выше я говорил исключительно о технических свойствах языка, даже не пытаясь апеллировать к культуре, точнее, к тому влиянию, которое она оказывает на него. Однако последняя играет одну из главных ролей в том, как мы выражаем свои мысли и чувства с помощью имеющихся в нашем распоряжении выразительных инструментов. В конце концов, пределы физические повсюду одинаковы, а лимиты социальные – везде разные, что неизбежно порождает ряд вопросов. А это, в свою очередь, непосредственно связано с понятием достаточности, рассмотренным в предыдущем разделе.

Чтобы хотя бы подступиться к проблеме приведу две задачи. Первая. Сколько слов необходимо для обозначения, скажем, стола? Вопрос звучит глупо. Разумеется, «стол» как языковая единица, по крайней мере, в ряде языков существует в единственном числе. Но, что, если мы представим себе культуру, где наименований данного предмета будет больше, например, два, а то и три, и т.д.? Зачем было изобретать дополнительные ярлыки и, главное, какое их число вообще нужно?

И вторая. Нужно ли, скажем, придумывать отдельное слово для следующего явления – качание ногой с целью привлечения внимания? Опять может показаться, что в этом нет смысла. На что я вправе возразить, что, например, в английском есть понятие «сбора голосов избирателей», которое выражается одной единицей. Поэтому, в общем и целом, имеется некоторая заинтересованность в том, чтобы изобрести нечто новое и для моей иллюстрации.

Две эти задачи, по сути, освещают проблему с двух же сторон, взаимно перекликаясь. Действительно, я должен объяснить, во-первых, почему в языке существует такое количество обозначений предметов, и, во-вторых, отчего внимание обращается на одно, но не на другое. Начну по порядку.

Понятие «стола» имеется в единственном числе. Несмотря на всё разнообразие подобных вещей, мы, тем не менее, довольствуемся словом, вмещающем в себя огромный диапазон доступных и даже потенциальных столов. Разумеется, существуют также комоды, бюро, тумбочки, а также деление столов по принципу их предназначения, но это не меняет общую картину. «Стол» один. Почему?