Сергей Кравченко - Кривая Империя Книга 1-4

• Название: Кривая Империя Книга 1-4
• Автор: Сергей Кравченко
• Издательство: Издательства: Яуза, Эксмо
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 2007
• ISBN: ISBN 978-5-699-22767-9

Хроника государства Российского от возникновения до наших дней. Художественное исследование русской национальной этики.

Мы часто рассуждаем о нелегкой судьбе России и русского народа. Мы пытаемся найти причины русских бед и неустройств. Мы по-прежнему не хотим заглянуть внутрь себя… Уникальное расследование Сергея Кравченко анализирует удивительные, а порой и комические картины жизни Государства Российского с 862 года до наших дней. Наберемся же духу объяснить историю нашей страны житейскими, понятными причинами. Вглядимся в лица и дела героев былых времен. Посмотрим на события нашего прошлого с позиций простого человека. Сколько на самом деле жен и наложниц было у князя Владимира? Правда ли, что Иван Грозный венчался с Марией Ивановной, не разводясь с Анной Колтовской? Умер ли Александр I в Таганроге или стал сибирским отшельником и долгие годы прожил в покаянии? Кто на самом деле расправился с Иваном Сусаниным и почему?

«Я хочу рассказать вам не о князьях и царях, а о нас с вами.

Я надеюсь, вы поймете, что скорбь наша - не от проказ последнего века, а оттого, что издавна на нашей земле, на наших жизнях, на крови наших отцов, дедов и прадедов, и - не дай, Бог! - на судьбах наших детей неподъемной каменной тушей разлеглась Кривая Империя.»

Сергей Кравченко

Сергей Кравченко родился на Дону, окончил Новочеркасский политехнический институт в 1974 году, почти 20 лет работал в КБ космического тренажеростроения. Ученый-кибернетик, к.т.н. В годы перестройки поработал в нескольких банках, на телевидении. Художник-график. Около 200 работ выставлены в сети: Историческую прозу пишет с 1998 года.

---

С проволочками, дурными предчувствиями, задержками и прощаниями в королевских домах ехал Алексей в Россию, медленно влачил крестный путь к огромному лобному месту, имя которому — Москва.

В Москве царевич оказался 31 января 1718 года, благоразумно оставив беременную Афросинью за границей.

Царь тоже вернулся в страну. Его мысли были заняты грядущей интригой и подозрениями. Вот Алексей поселится в деревне или монастыре. Будет капустку выращивать, радоваться пчелиному жужжанию, птичьему хору, речному плеску. Он, значит, будет радоваться, а ты тут дрожи? Небось, найдутся советчики и заговорщики, разыщут Алексея в капусте, помоют его, оденут, притащат в Москву, привезут из-за бугра колхозную государыню Афросинью и новорожденного ублюдка-наследника, коронуют их всех, удавят законную царицу Екатерину и царевича Петю, вырежут всех Нарышкиных, спалят и заболотят Питер, сгноят флот, растеряют оккупированные польские, немецкие и прибалтийские города, распустят имперские окраины и украины, испоганят память великих дел петровых. Нужно было этих заговорщиков изловить заранее. Над Россией повис ужас повального «розыска», очередного дела о врагах народа. Тень Грозного витала над Москвой и Невой.

Дело началось с 3 февраля. В этот день царевича в арестантском обличьи — нет, он был во всём своем, но уже без шпаги — ввели в судебное заседание, которое происходило в Кремлевском дворце при духовенстве, светских начальниках и под председательством самого царя.

Процесс шел по знакомой нам схеме 37 года. Царь зачитал обвинение. Царевич упал в ноги, слезно молил о прощении и каялся в любых грехах. Царь обещал простить, если Алексей «откроет всех людей». Царевич выдал этих несчастных людей всем списком лично царю в отдельном кабинете. Потом пошли в Успенский собор, где, как мы знаем, наследники венчаются на царство. Теперь здесь впервые произошел обратный акт. Алексей перед евангелием отрекся от престола и подписал клятву наследства не искать, брата Петра принять «истинным наследником». Успенский бог спокойно принял эту «отмазку» из царей, как раньше принимал безбожное «помазание» Грозного, Годунова, Шуйского. Совсем уж этот обитатель голубого купола превратился в скучного нотариуса — ни тебе грозно рыкнуть, ни тебе молнией шаркнуть.

На другой день был опубликован царский манифест с разъяснением дела. И сразу Алексея заставили дать письменные показания о «сообщниках». Он сдал под расписку шестерых: Кикина, Долгорукого, Дубровского, Вяземского, Афанасьева, тетку Марью Алексеевну. Их стали выборочно пытать, они легко кололись. Кикина приговорили к смертной казни «жестокой» — с разными отсечениями, мучениями и др., Афанасьева — к «простой смерти», туда же определили дьяка Федора Воронова — за разработку шифра для тайной переписки царевича. Долгорукого сослали в Соликамск. Вяземского — в Архангельск.

Параллельно стали хватать Лопухиных, всех нежелательных и подозрительных по старым висячим делам. Добрались и до бывшей царицы Евдокии — ее сослали на Ладогу. Последовали «жестокие» казни с посадкой на кол и колесованием, обычные повешения и «усекновения глав», публичная порка женщин, ссылки и конфискации. Право Империи на террор наглядно подтверждалось.

Царевич будто бы был прощен. Отец поехал в Питер, взял его с собой, определил ему место содержания и присмотра. Но логику, мораль, принципиальную неизбежность предстоящего мы с вами, конечно, уже почувствовали. Уцелеть, выжить, заняться пчелами и капустой Алексею было столь же нереально, как Марине Мнишек — получить пожизненную вдовью пенсию от Романовых; как царевичу Ване Лжедмитриевичу — попасть в детсадик, окончить школу, мирно состариться среди мемуаров; как моему любимому Грише Отрепьеву — получить понижение из царей в дьячки и убыть в провинциальную епархию на рублевое жалованье.

Петр был настоящий Император. Он был беспощаден и неукротим. Он был нацелен на строительство Империи, как «основатель царства любви и мира» — на строительство царства божьего на земле, то есть — до крови в семьях, братоубийства, геноцида, гражданской войны, вселенской вражды и ненависти. Чего не сделаешь во имя светлого будущего?!

Петр сам был — приговор Алексею.

Алексей был рожден Петром. Но жизнь Петра была смертью для Алексея. И Алексей умер. Не сразу, конечно, а погодя.

Сначала он на свою голову вымолил у отца возвращение Афросиньи. Дурачок наивный. Её-то здесь и дожидались! Афросинью поставили на допрос, и она показала, — мы догадываемся от каких угроз, — что Алексей весь с ног до головы в заговорах и крамоле. Она уверенно цитировала любимого мужа: «Я старых всех переведу и изберу себе новых по своей воле: когда буду государем, буду жить в Москве, а Петербург оставлю простым городом, корабли держать не буду, а войны ни с кем иметь не хочу, буду довольствоваться старым владеньем, зиму буду жить в Москве, а лето в Ярославле».

За такое изменное настроение Алексею было предъявлено новое обвинение «в неполноте и неправильности прежних показаний». И снова был допрос, и Алексей отвечал как-то устало и двусмысленно, что, действительно не прочь был царствовать, но по-своему, и не отстраняя отца, а мирно дождавшись его смерти, а в заговор на свержение вступать не стал, хотя мог, а если бы заговорщики были посильнее, то и подумал бы.

Такая пионерская честность особенно заводит палача. 13 июня Петр отдает сына на суд церкви, министрам, сенаторам, генералитету. Он пространно уговаривает их не стесняться в приговоре, не «флатировать» и не «похлебствовать». Он буквально вдалбливает «судьям» смертный приговор. Такой вот Павлик Морозов наоборот.

Но опыт карьерного прогноза каждому чиновнику нагляден и памятен в веках, поэтому попы заводят уклончивую библейскую волынку о прощении блудного сына, о помиловании гулящей жены, захваченной в прелюбодеянии и недобитой камнями.

Понятливей оказались светские чины. 17 июня они просто допрашивали Алексея, а 19 июня — о, смелые люди! — поставили его на пытку, дали 25 ударов. Алексей повторил все прежние признания, зачем было и пытать? 24 июня получил еще 15 ударов, опять все подтвердил, добавил какие-то мелкие подробности о второстепенных «заговорщиках». В тот же день прочитали приговор: «Достоин смерти!». В постскриптуме сенаторы и прочие дико извинялись и оговаривались, что приговор — условный, подлежит окончательному решению царя. Подписали документ 126 кавалеров, начиная сиятельным вором Меншиковым и заканчивая сотней «менее высоких чинов».

Казнь состоялась утром 26 июня 1718 года. К 8 часам в гарнизонную канцелярию собрались главные подписчики приговора. Приехал Петр. Был «учинен застенок» в Трубецком раскате гарнизона. Что делали с царевичем с 8 до 11 часов, осталось неизвестным. Но, видимо, его мучили окончательно, ибо к 6 часам вечера он скончался.

Чудовищна отцовская драма Петра…

Это нам она чудовищна. Мы по-человечески не можем себе вообразить это медленное, практически публичное сыноубийство. Никакой шизофренический вопль Ивана Грозного не покрывает его, никакой патриотический стон Тараса Бульбы не оправдывает. Но был ли Петр человеком?

— Каким «человеком»? Вы что, забыли, товарищи, что Петр Алексеевич Романов был Императором великой России! А вы — «человеком»!.. — назидательный голос кремлевского анонима еще звучит, но мы уже ничего не слышим, кроме заунывного звона петропавловского колокола — это 30 июня царевич Алексей погребается рядом со своей супругой принцессой Шарлоттой Бланкенбургской.

В своих письмах к европейским дворам Петр застенчиво врал, что казнить Алексея, может быть, и не собрался бы, но слабый «зоон» внезапно скончался от испуга и апоплексического удара при чтении приговора.

Эх, Петр Алексеевич! Если сын твой такой был хилый на сосуды, так что ж он у тебя не помер на коленях в раннем детстве, при чтении английской народной сказки Сергея Михалкова «Три поросенка»?

Такая чушь навозная — прекрасное удобрение для народного творчества. Вот сокращенные фольклорные версии смерти Алексея:

Царевич задушен подушками в присутствии Петра. Царевич отравлен, поэтому мучился до вечера. Петр лично забил Алексея дубиной еще накануне, в гарнизон подложили труп. Петр запорол Алексея кнутом насмерть по подначке Екатерины и в ее присутствии. Екатерина заговорила Алексея насмерть. Заговор происходил в компании чухонских ведьм-прачек и состоял в прочтении заклинаний над стираемой в реке сорочкой царевича. Царь сам царевичу голову отсек.

Невский закат

Вы замечали, дорогие читатели, что, когда дочитываешь интересную книгу, то как-то заранее ощущаешь ее конец. Простите за двусмысленность, но конец этот не только прощупывается в тонком остатке страниц, но и сквозит в ускоренном повествовании, каком-то легкомысленном отношении автора к деталям, в закругленности фраз, обобщениях. Только что автор дотошно развозил бытовые подробности, сюсюкал над явлениями природы, без конца приводил погодные и кулинарные рецепты, упивался стонами бесконечного и безнадежного романа героини. А вот он уже сообщает, что пролетели двадцать лет, и героиня благополучно скончалась, объевшись грибков на крестинах очередного внука. — Какого еще внука? — Сына дочери. — Откуда дочь? — Оттуда, от мужа — бывшего героя-любовника. — Так что ж, она ему … досталась-таки? — А куда ж ей было деваться!