Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-2574-9, 9786171225732

Даже оставшись незавершенным из-за внезапной смерти Элизабет Гаскелл, ее последний роман признается критиками лучшим из произведений писательницы. Его заключительная часть была дописана журналистом и литератором Ф. Гринвудом по черновикам и письмам Гаскелл, где она делилась планами развития сюжета и дальнейшей судьбы героев. Роман «Жены и дочери» сравнивают с произведениями Шарлотты Бронте, с которой писательницу связывали добрые дружеские отношения. Главная героиня, шестнадцатилетняя дочь провинциального врача Молли Гибсон, чистая, доверчивая и пылкая, на глазах читателя превращается из угловатого подростка в прекрасную юную леди, взрослеет, переживая все муки неразделенной любви. «Жены и дочери» – вершина литературного творчества знаменитой британской писательницы.

---

Глава 43. Признание Синтии

– Ты говорила, что я могу прийти, – сказала Молли, – и что ты расскажешь мне обо всем.

– Думаю, что ты уже и так знаешь все, что нужно, – с тяжелым вздохом отозвалась Синтия. – Быть может, тебе еще неизвестны мои отговорки и оправдания, но в любом случае ты знаешь, в какую ужасную историю я попала.

– Я много думала об этом, – робко и с сомнением начала Молли. – И мне кажется, что, если ты расскажешь папе…

Но прежде чем она успела закончить свою мысль, Синтия вскочила на ноги.

– Нет! – отрезала она. – Этого я делать не намерена. Разве что мне придется уехать отсюда немедленно. Но, как тебе известно, мне некуда ехать – без предупреждения, во всяком случае. Хотя, пожалуй, дядя примет меня, все-таки он мой родственник. Думаю, он поддержит меня, в какую бы неприятную историю я ни попала. Кроме того, я всегда могу пойти в гувернантки. А что, очень удачный выход!

– Прошу тебя, Синтия, перестань говорить глупости. Я не верю, что ты совершила нечто настолько ужасное. Ты говоришь, что не делала ничего подобного, и я тебе верю. Этот гадкий человек каким-то образом привязал тебя к себе, но я уверена, что папа может все исправить, если только ты станешь относиться к нему как к другу и расскажешь…

– Нет, Молли, – ответила Синтия, – я не могу этого сделать, и давай на этом остановимся. Ты, кстати, можешь рассказать ему обо всем сама, только позволь мне сначала уехать из дома. Предупреди меня заранее, чтобы у меня было время.

– Ты же знаешь, что я никому и ничего не расскажу без твоего разрешения, Синтия, – возразила Молли, глубоко уязвленная.

– В самом деле, дорогая? – сказала Синтия и взяла ее за руку. – И ты можешь обещать мне это? Дать честное слово? Понимаешь, мне очень хотелось бы облегчить душу, рассказав тебе все, поскольку ты и так узнала слишком много.

– Да! Обещаю никому ничего не рассказывать. Ты не должна была сомневаться во мне, – с некоторым сожалением подтвердила Молли.

– Очень хорошо. Я верю тебе. И знаю, что могу на тебя положиться.

– Тем не менее прошу тебя, подумай о том, чтобы рассказать все папе и заручиться его помощью, – стояла на своем Молли.

– Никогда, – решительно ответила Синтия, правда, уже куда спокойнее, чем раньше. – Или ты думаешь, я забыла, что он сказал мне по поводу злосчастного мистера Кокса? Как строг он был! После этого я надолго впала у него в немилость, если вообще вышла из нее. Как считает моя мама, я не могу жить рядом с теми, кто думает обо мне плохо. Возможно, это слабость, или грех, или еще что-нибудь, мне нет до этого никакого дела… но я не смогу быть счастлива под одной крышей с тем, кому известны мои недостатки и кто полагает, что они перевешивают мои достоинства. Ты прекрасно понимаешь, что твой отец именно таков. Я часто говорила тебе, что он, да и ты, Молли, придерживаетесь куда более строгих принципов, нежели те, которыми когда-либо руководствовалась я. Нет, я этого не вынесу… Он никогда не простит меня, а ведь он так мне нравился! И нравится до сих пор.

– Полно, не расстраивайся, дорогая, он ничего не узнает, – сказала Молли, видя, что у Синтии вновь начинается истерика. – По крайней мере давай сейчас более не будем говорить об этом.

– И ты больше никогда не вспомнишь об этом, никогда! Обещай мне, – взмолилась Синтия, с горячностью хватая Молли за руку.

– Никогда – без твоего разрешения. А теперь давай посмотрим, смогу ли я чем-либо помочь тебе. Приляг на кровать, а я посижу рядышком, и мы поговорим.

Но Синтия вновь опустилась на стул перед туалетным столиком.

– Когда все это началось? – после долгой паузы нарушила молчание Молли.

– Давно… четыре или пять лет тому. Я тогда была еще совсем ребенком, но оказалась предоставлена самой себе. Были каникулы, мама уехала погостить, и Дональдсоны пригласили меня с собой на фестиваль в Вустере. Ты даже не представляешь, как заманчиво все это выглядело, особенно для меня. Я была заперта в четырех стенах в огромном и ужасном доме в Эшкомбе, где мама держала свою школу. Дом принадлежал лорду Камнору, и мистер Престон в качестве его агента надзирал за тем, чтобы он должным образом был покрашен и оклеен обоями. Помимо этого, он был очень близок с нами. Полагаю, мама надеялась… нет, в этом я не уверена, я и так виню ее слишком во многих вещах, чтобы утверждать еще и то, что вполне может быть лишь игрой моего воображения…

Синтия умолкла и еще минуту-другую хранила молчание, вспоминая прошлое. Молли была неприятно поражена тем, что на прекрасном и живом лице подруги вдруг появилось усталое и обеспокоенное выражение, изрядно старившее ее; только теперь она начала понимать, сколько горя и страданий принесли Синтии ее потаенные страхи.

– Что ж! Как бы там ни было, мы действительно поддерживали с ним близкие отношения, и он часто бывал у нас дома, прекрасно разбирался во всех маминых делах и проблемах и знал наперечет все ее уловки и хитрости, большие и малые. Я рассказываю все это для того, чтобы ты поняла, как естественно было с моей стороны ответить на его вопросы, когда он пришел однажды к нам и застал меня… нет, не плачущей, потому что ты знаешь, как я не люблю подобные вещи, несмотря на сегодняшнюю слабость, а взбешенной и негодующей. А все потому, что в своем письме мама разрешила мне поехать с Дональдсонами, но при этом ни словом не обмолвилась о том, где я должна была взять деньги на поездку, не говоря уже о новом платье, поскольку из своих старых я выросла. А что касается перчаток и сапожек… Короче говоря, у меня не было приличного наряда даже для того, чтобы сходить в церковь…

– Почему же ты не написала ей об этом? – осведомилась Молли, но тут же спохватилась, боясь показаться ханжой, оттого что задала столь естественный вопрос.

– Жаль, что я не могу показать тебе ее письма. Впрочем, ты наверняка видела их сама и заметила, как старательно она обходит вниманием самые важные детали. Помню, она жизнерадостно живописала, как хорошо проводит время, как любезно и гостеприимно ее принимают, как она жалеет о том, что не смогла взять меня с собой и как она рада тому, что и я получу удовольствие. Но вот о том единственном, что мне было нужно, она умолчала, не сообщив мне, куда собирается направиться дальше. Она обмолвилась, что намерена покинуть дом, в котором остановилась, на следующий день после того, как написала мне, и что вернется обратно к такому-то числу. Но я получила письмо в субботу, а праздник начинался в следующий вторник…

– Бедная моя Синтия! – вырвалось у Молли. – Но все равно, если бы ты написала, твое письмо могли бы переслать ей. Я вовсе не упрекаю тебя, но мысль о том, что ты подружилась с этим человеком, представляется мне неприятной.

– Ах! – вздохнула Синтия. – Как легко рассуждать правильно после того, как становится очевидным, к чему привело неверное суждение. Я была юной девочкой, совсем еще ребенком, а он в то время был нашим другом. Если не считать мамы, то вообще единственным другом, которого я знала. При этом Дональдсоны оставались всего лишь хорошими и добрыми знакомыми.

– Прости меня, – покаянно произнесла Молли, – я была так счастлива с папой. И мне трудно представить себе, что у тебя все было совершенно по-другому.

– По-другому! Еще бы. Беспокойство о деньгах сводило меня с ума. Разумеется, мы не могли признать, что бедны, – это дурно повлияло бы на репутацию школы, но я согласна была ограничивать себя во всем и недоедать, лишь бы только мы с мамой жили так счастливо, как могли бы, – как ты жила с мистером Гибсоном. Впрочем, дело было не в нашей бедности, а в том, что она попросту не хотела брать меня с собой. Как только наступали каникулы, мама тут же уезжала в какой-нибудь шикарный дом, поскольку, в общем-то, я пребывала в слишком неудобном возрасте, чтобы расхаживать по ее гостиной, когда туда являлись визитеры. Об эту пору девочки страшно любопытны и часто задают неприятные вопросы обо всех неожиданных поворотах и умолчаниях в беседе; они еще и понятия не имеют об истинном и показном положении дел в высшем свете. Как бы там ни было, я сильно мешала маме и сознавала это. Очевидно, мистер Престон тоже улавливал все эти нюансы и сочувствовал мне. Я испытывала искреннюю благодарность за его добрые слова и сочувственные взгляды – крохи доброты, которые с твоего стола упали бы на пол незамеченными. В тот день, когда мистер Престон пришел взглянуть, как идут дела у рабочих, он застал меня в пустой классной комнате. Я разглядывала свою выцветшую прошлогоднюю шляпку, несколько старых лент, которые я постирала, и изношенные перчатки – все это напоминало тряпье, выложенное на продажу на барахолке. От одного взгляда на такую нищету я была готова впасть в настоящую истерику. Он сказал, что очень обрадовался, узнав, что я еду на праздник с Дональдсонами; наверное, ему об этом рассказала старая Бетти, наша служанка. Но, поскольку я пребывала в ужасной растерянности, не зная, где взять денег, а мое тщеславие было настолько уязвлено видом поношенного платья, что я надулась и заявила, что никуда не поеду. Он уселся за стол и понемногу выудил из меня все подробности моих неприятностей. Иногда я думаю, что в те дни он и впрямь был очень мил. Почему-то тогда мне не казалось неправильным или глупым принять его предложение насчет денег. Он сказал, что в кармане у него лежит двадцать фунтов и что он положительно не знает, что с ними делать, ибо они понадобятся ему лишь через несколько месяцев. К этим словам он добавил, что я, а точнее, мама сможет вернуть их ему, когда ей будет удобно. Ведь она должна была знать, что мне понадобятся деньги, и наверняка догадывалась, что я обращусь именно к нему. Двадцать фунтов – это такие пустяки, так что я должна взять их и ни о чем не волноваться. Я знала или, по крайней мере, думала, что знаю, что не должна была тратить их все, и потому решила, что верну ему ту их часть, которая мне не понадобится… В общем, это было только начало! Что ж, пока ничего особенно ужасного я тебе не рассказала, верно, Молли?