Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-2574-9, 9786171225732

Даже оставшись незавершенным из-за внезапной смерти Элизабет Гаскелл, ее последний роман признается критиками лучшим из произведений писательницы. Его заключительная часть была дописана журналистом и литератором Ф. Гринвудом по черновикам и письмам Гаскелл, где она делилась планами развития сюжета и дальнейшей судьбы героев. Роман «Жены и дочери» сравнивают с произведениями Шарлотты Бронте, с которой писательницу связывали добрые дружеские отношения. Главная героиня, шестнадцатилетняя дочь провинциального врача Молли Гибсон, чистая, доверчивая и пылкая, на глазах читателя превращается из угловатого подростка в прекрасную юную леди, взрослеет, переживая все муки неразделенной любви. «Жены и дочери» – вершина литературного творчества знаменитой британской писательницы.

---

– Вы очень добры, мисс Браунинг, но, видите ли, я едва ли могу отпустить их – они еще не выходили в общество, что случится лишь на Пасхальном балу.

– А до тех пор мы должны притворяться невидимками, – съязвила Синтия, всегда готовая подшутить над претенциозностью своей матери. – Мы настолько знатные персоны, что наш суверен должен дать нам свое высочайшее позволение, чтобы мы смогли сыграть в карты в вашем доме.

Синтии доставила удовольствие мысль о том, как она, взрослая девушка, будет выглядеть на фоне робких девочек, только-только выпорхнувших из детской, но мисс Браунинг юмора не оценила и едва не оскорбилась.

– Ничего не понимаю. В мое время девушки без стеснения бывали там, куда их приглашали, не прибегая к нынешнему фарсу, когда им обязательно нужно вырядиться в пух и прах, чтобы появиться в общественном месте. Я не имею в виду то мелкопоместное дворянство, которое возило своих взрослых дочерей в Йорк, Мэтлок или Бат, дабы привить им вкус к приличному обществу. Знатные же господа ехали в Лондон, представляя своих юных леди королеве Шарлотте, после чего, случалось, отправлялись на бал, устроенный в день рождения. Но что же до нас, обитателей маленького Холлингфорда, то мы знаем всех здешних детишек, что называется, с пеленок, и я сама не раз видела, как девочки двенадцати или четырнадцати лет отправлялись в гости, дабы поиграть в карты, и при этом знали, как следует вести себя, не хуже любой высокородной леди. В те времена и разговоров-то о том, что «они еще не выходили в свет», и представить себе было невозможно для любого ниже дочери сквайра.

– После Пасхи мы с Молли будем знать, как следует вести себя за карточным столом, но не раньше, – с показной скромностью сообщила Синтия.

– Ты всегда была острой на язычок, милочка, – заявила в ответ мисс Браунинг, – и я бы не поручилась за твое поведение: иногда тебя заносит. Зато я совершенно уверена, что Молли будет вести себя как маленькая леди, коей она всегда была и остается, а ведь я знаю ее с самого детства.

Миссис Гибсон грудью встала на защиту собственной дочери или, точнее, ополчилась на гостью за то, что та посмела похвалить Молли.

– Не думаю, что вы рискнули бы назвать Молли леди давеча, мисс Браунинг, если бы нашли ее там, где обнаружила ее я: сидящей на вишневом дереве, по меньшей мере в шести футах над землей, уверяю вас.

– О! Это было не очень-то красиво, – согласилась мисс Браунинг, качая головой и укоризненно глядя на Молли. – Я-то думала, что ты уже отказалась от своих мальчишеских привычек.

– Ей нужна утонченность и изящество, которые можно обрести только в приличном обществе, – сообщила миссис Гибсон, вновь возобновляя нападки на бедную Молли. – Иногда она поднимается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

– Всего через две, Молли! – подхватила Синтия. – А я только сегодня обнаружила, что могу перепрыгнуть сразу через четыре, – такие они широкие и невысокие.

– Мое дорогое дитя, что ты такое говоришь?

– Всего лишь признаюсь в том, что мне, как и Молли, недостает утонченности и изящества, которые дает приличное общество, а посему, пожалуйста, разреши нам сегодня вечером сходить к мисс Браунинг. Я готова пообещать от имени Молли, что она не будет больше залезать на вишневое дерево, а Молли позаботится о том, чтоб я поднималась по ступенькам, как подобает настоящей леди. Я буду переступать через них робко и скромно, словно я уже выходила в свет и побывала на Пасхальном балу!

Итак, было решено, что они все-таки примут приглашение. И даже тот факт, что одним из гостей мог стать мистер Осборн Хэмли, не сулил никаких дополнительных препятствий или сложностей.

Но хотя сам он так и не появился, там обнаружился его брат Роджер. Молли, в отличие от Синтии, заметила его в ту же минуту, едва только вошла в небольшую гостиную.

– Видите, мои дорогие, – провозгласила мисс Феба Браунинг, разворачивая их в ту сторону, где стоял Роджер, ожидая своей очереди заговорить с Молли. – В конце концов, у нас есть для вас джентльмен! Правда, как удачно? И как раз в тот момент, когда сестрица сказала, что вам может показаться здесь скучно. Она имела в виду тебя, Синтия, поскольку знает, что ты приехала из Франции. А потом, словно ниспосланный нам свыше, в дверь позвонил мистер Роджер. И я не стану говорить, будто мы ухватились за него обеими руками, потому что он оказался слишком добр, но, право слово, мы были уже близки к этому, если бы он не изъявил желание остаться у нас по собственной воле.

После того как Роджер сердечно поприветствовал Молли, он немедленно попросил представить его Синтии.

– Я хочу познакомиться с вашей новой сестрой, – добавил он, сопроводив свои слова ласковой улыбкой, которую Молли так хорошо помнила еще с того самого первого дня, когда она была адресована ей, заливающейся слезами под плакучим ясенем.

Синтия стояла немного позади Молли, когда Роджер попросил представить его. По своему обыкновению, одета она была с изысканной небрежностью. Молли, само воплощение опрятности, иногда спрашивала себя, отчего это платья Синтии, небрежно сброшенные и валяющиеся где попало, неизменно выглядят прелестными и ниспадающими изящными складками. Например, то платье бледно-лилового муслина, что сегодня было на ней, она уже надевала много раз, и оно явно не годилось для носки до тех пор, пока Синтия не надела его. Измятость мгновенно сменилась мягкой плавностью, а морщины превратились в прекрасные складки. Молли в своем нежно-розовом, безукоризненно чистом муслине выглядела и вполовину не так элегантно, как Синтия. В серьезных глазах, которые она устремила на Роджера, когда его представляли ей, светилась детская невинность и восторг, что, вообще-то, Синтии было несвойственно. Нынче вечером она облачилась в свои волшебные доспехи – совершенно непроизвольно, как бывало всегда, – но, с другой стороны, не смогла удержаться от соблазна испытать свою магию на незнакомцах. Молли всегда думала, что имеет полное право на славный и долгий разговор с Роджером при следующей их встрече и он расскажет ей – или она выспросит у него – все те подробности, что она так жаждала услышать о сквайре, о Холле, об Осборне и о нем самом. Он вел себя с нею так же радушно и дружески, как и всегда. Если бы с ними не было Синтии, все было бы именно так, как она и предполагала. Но изо всех жертв обаяния Синтии Роджер оказался самым смиренным и малодушным. Все это разворачивалось на глазах у Молли, пока она сидела за столом рядом с мисс Фебой, выступая в роли ее правой руки во время чаепития. Она передавала кекс, сливки и сахар с таким деловитым прилежанием, что все, за исключением ее самой, были уверены в том, что голова и руки ее полностью заняты происходящим. Молли попыталась разговорить двух застенчивых девочек, полагая, что преимущество в возрасте в целых два года вынуждает ее к такому благородному поступку, в результате чего, когда они поднимались наверх, девочки повисли на ней с обеих сторон, клянясь в вечной дружбе. Ей пришлось сесть между ними во время игры в vingt-un[54] и, поскольку без ее ценных советов они никак не могли назначить цену фишек, она даже не смогла присоединиться к оживленному разговору, завязавшемуся между Роджером и Синтией. Или, если быть точным, это Роджер что-то оживленно втолковывал Синтии, которая не сводила с него своих прелестных глаз, в коих светился живейший интерес ко всему, что он говорил, тогда как сама она лишь изредка ограничивалась негромкими репликами. В перерывах между сдачами до Молли долетали обрывки фраз.

– У моего дяди мы всегда даем серебряный трехпенсовик за три дюжины. Вы знаете, что такое серебряный трехпенсовик, дорогая мисс Гибсон?

– Три класса публикуются в здании Совета в девять часов утра в пятницу, и вы просто не представляете…

– Полагаю, было бы нечестно играть меньше, чем по шесть пенсов. Этот джентльмен, – произнес он шепотом, – учится в Кембридже, а вы ведь знаете, что там они играют по очень высоким ставкам, так что иногда даже разоряются, не правда ли, дорогая мисс Гибсон?

– Да, в этом случае магистр искусств, который ведет за собой соискателей отличий, когда они входят в здание Совета, именуется «Отцом» того колледжа, к которому он принадлежит. По-моему, я уже говорил об этом, верно?

Итак, Синтия слушала подробный рассказ о Кембридже и том самом экзамене, что так интересовали Молли, которая уже не надеялась получить ответы на свои вопросы от сведущего человека. Роджер, которого она всегда считала замечательным рассказчиком, говорил именно о том, что ей хотелось узнать, но выслушать его у нее не было возможности. Ей понадобилось все ее терпение, чтобы сложить фишки столбиками и постановить – в качестве арбитра, – какие именно фишки, круглые или прямоугольные, будут стоить шесть пенсов. А когда с этим было покончено и все расселись по своим местам за столом, Роджера и Синтию пришлось окликнуть дважды, прежде чем они присоединились к остальным. Да, действительно, они встали при первых же звуках своих имен, но с места не сдвинулись: Роджер продолжал говорить, а Синтия слушала его, пока их снова не окликнули, – и тогда они поспешили к столу, изображая внезапный интерес ко всем нюансам игры, а именно: стоимости трех дюжин фишек и будет ли лучше считать круглые или прямоугольные фишки по полдюжины за каждую. Мисс Браунинг, уже готовая сдавать карты, постучала колодой по столу и решила дело, заявив: