Саша Филипенко - Красный Крест. Роман

• Название: Красный Крест. Роман
• Автор: Саша Филипенко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 9785969116009

Свой читатель появился у Саши Филипенко сразу – после успеха «Бывшего сына» и двух следующих романов. «Травля», еще до выхода книгой опубликованная «Знаменем», по данным электронного портала «Журнальный зал», стала в 2016 году самым популярным текстом всех российских толстых литературных журналов. Значит, свой читатель понимает, чего ему ожидать и от «Красного Креста». Он не обманется: есть в романе и шокирующая, на грани правдоподобия, история молодого героя; и сжатый, как пружина, сюжет; и кинематографический стык времен; и парадоксальная развязка. Но есть и новость: всю эту фирменную Сашину «беллетристику» напрочь перешибает добытый им и введенный в роман документальный ряд – история контактов Наркомата иностранных дел СССР и Международного Красного Креста в годы войны. Саша Филипенко – мастер создавать настроение ассоциативным монтажом. Представляя читателю «Красный Крест», воспользуемся его приемом, процитируем Иосифа Бродского: «От любви бывают дети. / Ты теперь один на свете. / Помнишь песню, что, бывало, / я в потемках напевала? / Это – кошка, это – мышка. / Это – лагерь, это – вышка. / Это – время тихой сапой / убивает маму с папой».

---

– Теперь я и не вспомню, когда впервые услышала ее. Как-то вечером Леша пригласил меня в филармонию. Он должен был с кем-то встретиться по делам «Помполита» и решил взять меня с собой. Я замерла с первых же аккордов. Пятая симфония… Чайковский… Мне кажется, что вещь эта способна заменить любой учебник. Вся история страны в одном произведении. Если какой-то инструмент и подобен голосу этой земли, то, конечно, открывающий симфонию кларнет. Всякий раз, слушая первую часть, я воображаю, будто Чайковский написал именно обо мне. Тревожное вступление, слабые проблески надежды и торжество смерти, модерирующее в бесполезную весну. Прелюдия набата, минор драмы. Осторожные шаги маленькой судьбы в беспросветной тьме. Думаю, сам того не понимая, Чайковский написал гимн неизбежности и приближающейся беды. Через несколько минут вы, конечно, заметите, что у Чайковского мажорный финал, у Чайковского есть свет и есть надежда… может, и так… может, для кого-то и есть, но только не для меня. Моя история закончилась уже в первой части…

– Могу я задать вам один вопрос?

– Конечно. Я сделаю вам чай?

– Нет-нет, я действительно скоро пойду, мне завтра рано вставать – привезут мебель и кухню…

– Так черный или зеленый?

– Ладно… черный, если можно…

– Что вы хотели спросить?

– Мне всегда было интересно: люди, которые занимают такие должности, вроде вашей, сотрудники, которые работают в министерстве… Вы ведь уже тогда все знали, да?

– Что вы имеете в виду? – копошась в ящиках, из кухни спрашивает соседка.

– Я про войну. Вы ведь знали, что начнется война?

– С Германией?

– Да.

– До сентября 39-го такая вероятность действительно была, но после пакта Молотова – Риббентропа мы как минимум начали приятельствовать. Сталин, в ответ на поздравления с днем рождения, написал о «дружбе, скрепленной кровью». Я была уверена, что войны не будет.

– Это еще почему?

– Во-первых, у Германии еще не было такой возможности, во-вторых, я, например, лично рассылала по нашим представительствам в Европе список книг, которые следует выбросить. Все эти экземпляры изымались только потому, что в них плохо говорилось о нацистской партии и Гитлере. Я же отсылала данные немецких коммунистов, которых мы выдаем Германии. Неплохо, да? Советский Союз высылает коммунистов на растерзание фашистам! Не помню, говорила ли я вам, что НКИД в то время располагался на Кузнецком Мосту…

– Говорили.

– Так вот, на первом этаже нашего здания ютились типография и небольшой книжный магазин. Книги, в которых нелицеприятно описывался фюрер, вывезли и оттуда, то есть из самого центра Москвы. В ноябре 39-го я сидела за своим рабочим столом и перепечатывала выступление Молотова. Там были совершенно потрясающие вещи:

Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».

Прелесть, правда? Преступно воевать с фашизмом! Наши дипломаты хорошо усвоили этот урок и, когда немецкая армия вошла в Париж, вышли поприветствовать фашистские войска. Более того, с послом во Франции случилась совсем уж абсурдная история. После того как французы объявили Сурица персоной нонграта, парижское представительство возглавил поверенный в делах Николай Николаевич Иванов. Он был человеком прямым, настоящим коммунистом и антифашистом. Когда речь заходила о Гитлере, Иванов не стеснялся в выражениях, за что и поплатился. Прознав о том, что официальное лицо во Франции позволяет себе лишнее, Москва отозвала своего дипломата и тотчас арестовала. Иванова осудили на пять лет за «антигерманские настроения». А знаете когда? В сентябре 1941-го! Фашисты стояли под Москвой, а мы сажали своих дипломатов, потому что они плохо говорили о Гитлере.

– Бред какой-то… Значит, у вас не было ощущения наступающей катастрофы?

– Катастрофы? Разве люди способны распознавать беду? У меня подрастала Аська, был чудесный муж. Вторая мировая война? Мы заблуждались, полагая, что после ужасов Первой ничего подобного повториться не может. Нам действительно постоянно внушали, что мы находимся в кольце врагов: Польша, Финляндия, Япония, – но я чувствовала, что настоящая опасность кроется здесь, в Москве. Когда фотографию Паши Азарова снимали с доски почета, я понимала, что угрозу для меня представляют органы НКВД, а не какие-то там немцы. В 41-м, одно за другим, мы стали получать сообщения о возможном вторжении со стороны Германии, однако со временем этих донесений стало так много, что мы перестали обращать на них должное внимание. Я хорошо помню 22 июня. В тот день у меня была ночная смена. Нам позвонили из немецкого посольства и запросили срочную встречу с Молотовым. Он в это время был у Сталина, поэтому мы связались с Кремлем, согласовали визит и перезвонили немцам. Спустя несколько часов после начала бомбардировок посол Германии Шуленбург встретился с Молотовым в Кремле.

– И вы знали, о чем они говорили?

– Конечно! Уже следующим утром Гостев, референт Молотова, все пересказал нам.

– И что он вам рассказал?

– Ничего особенного. По его словам, Шуленбург извинялся, говорил, что сам ничего не знал, что долгие годы старался наладить сотрудничество между двумя странами. Затем он зачитал Молотову теперь уже знаменитую ноту:

«Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры».

Молотов растерянно спросил:

«И что, по-вашему, означают эти слова?»

«По-моему, это война», – ответил Шуленбург.

Гостев рассказал, что после этого Молотов попытался оправдаться. Сказал, что никакой концентрации войск Красной Армии на границе с Германией не производилось. Проходили обычные маневры, которые проводятся каждый год. Молотов был совершенно ошарашен и говорил, что не очень понимает, в чем же проблема, ведь германское правительство никогда не предъявляло никаких претензий. На это Шуленбург ответил, что больше ничего добавить не может.

– И все?! Так просто?! Они собирались перебить половину Европы, и на этом разговор окончился?

– А что тут говорить? Но разговор на этом, конечно, не кончился. Впрочем, дальше обсуждали лишь технические вопросы. У Шуленбурга не было инструкций по поводу эвакуации посольства и представителей различных немецких фирм, поэтому он попросил советские власти содействовать в спасении немецких граждан. Шуленбург объяснил, что, так как Румыния и Финляндия должны выступить вместе с Германией, вывоз немецких граждан через западные границы невозможен. В связи с этим посол Германии предложил сделать это через Иран. Молотов согласился и высказал надежду, что советские учреждения в Германии, в свою очередь, не встретят сопротивления со стороны германского правительства. На том и разошлись. А, нет, кажется, в конце встречи Молотов еще раз спросил: «Для чего же Германия заключала пакт о ненападении, если так легко его порвала?»

– И что на это ответил Шуленбург?

– Шуленбург ответил, что против судьбы не пойдешь…

+

* * *

23 июня 1941 года Татьяна Алексеевна не ушла с работы. Выслушав Гостева, она вернулась за стол и принялась набирать только что переведенную с французского телеграмму Красного Креста:

Из Женевы 23 июня 1941 г.

Его Превосходительству

Народному Комиссару Иностранных Дел

Москва

Международный Комитет Красного Креста, стремясь выполнить посильно свою гуманитарную задачу, предоставляет себя в распоряжение Правительства СССР на тот любой случай, когда его посредничество в соответствии с принципами Красного Креста было бы полезным, особенно для того, чтобы собирать и передавать сведения относительно раненых и пленных, согласно системе, действующей в настоящее время при помощи центрального агентства по делам пленных в отношении всех воюющих держав.

Международный Комитет Красного Креста предлагает Вам следующие мероприятия: Правительство СССР распорядится о составлении списков здоровых и раненых пленных с указанием фамилии, имени, военного звания, даты рождения, места взятия в плен, состояния здоровья и, если возможно, места рождения и имени отца. Те же сведения будут даны об умерших. Все эти сведения были бы предназначены для того, чтобы:

1) быть переданными враждующим сторонам;

2) оповещать семьи, которые обратятся в Международный Комитет Красного Креста за сведениями.

Для ускорения передачи всех собранных сведений рассматривается вопрос об организации филиала в местности, наиболее подходящей по своему географическому положению. Подобное сообщение делаем правительствам германскому, финляндскому и румынскому.