Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991

• Название: История Советского Союза. 1917-1991
• Автор: Джеффри Хоскинг
• Издательство: ВАГРИУС
• Жанр: История
• Год: 1994
• ISBN: 5-7027-0034-1

“Культура осознает себя на границе, выходя за собственные пределы” — любил повторять один из самых мудрых методологов гуманитарного знания Михаил Бахтин. Эти слова полностью приложимы и к Истории.

История Государства Советского еще не написана. Ее еще предстоит создать. Однако ясно, что без выхода за пределы своего эгоцентризма мы обречены оставаться в плену стереотипов и миров, прочно живущих в нашем сознании: Вот тут-то и может помочь жесткий взгляд поверх барьеров известного английского историка Джеффри Хоскинга.

Для растущих поколений отечественных историков этот труд, без сомнения, окажется подспорьем на пути к пониманию противоречивой судьбы России, приведшей к рождению загадочной для всего мира советской души.

И если, познакомившись с исследованием Джеффри Хоскинга, новый Карамзин, Ключевский или Соловьев в будущем с большей зоркостью приступят к созданию летописи Советского Союза для школ, то появление в свет этой книги будет оправдано.

Вот почему я с чистой совестью рекомендую книгу Джеффри Хоскинга “История Советского Союза. 1917–1991” для политологов, специалистов в области гуманитарного знания, учителей истории.

А.Г. АСМОЛОВ, член совета по социальной политике при президенте Российской Федерации, вице-президент общества психологов Российской Академии наук, заместитель министра образования Российской Федерации

---

К тому же в неприкосновенности остались российский парламент и только что избранный Президент. Когда танки окружили здание парламента (известное в народе, как Белый дом), Ельцин немедленно взобрался на один из них, поздоровался с экипажем и объявил незаконными все распоряжения ГКЧП, поскольку создание его было антиконституционным. Он предупредил, что все, кто будет выполнять распоряжения ГКЧП, могут преследоваться по закону. Ельцин призвал ко всеобщей забастовке. Вокруг Белого дома стали собираться толпы, как это уже было в Риге и Вильнюсе несколькими месяцами раньше. Начали сооружать баррикады. Радикальный мэр Ленинграда Анатолий Собчак явился к военному коменданту города генералу Самсонову и предупредил его, что если тот вздумает выполнять распоряжения ГКЧП, его будут судить, как судили нацистов в Нюрнберге.

Так обозначились противостоящие друг другу силы. Реакция на переворот была различной — некоторые рабочие начали забастовки, но многие проигнорировали призыв Ельцина. Возможно, они считали, что он бросил их на произвол судьбы, подписав Ново-Огаревское соглашение. Некоторые республиканские лидеры объявили переворот незаконным — так поступили в Молдавии и странах Прибалтики. А некоторые, и прежде всего Назарбаев в Казахстане и Кравчук на Украине, предусмотрительно держали нейтралитет и ограничились призывами сохранять спокойствие. Смелое заявление Ельцина показало всем, что автоматически исполнять распоряжения ГКЧП вовсе не обязательно, поскольку его законность сомнительна. Офицеры армии и КГБ, которые имели решающее влияние на исход конфликта, должны были выбирать между законно избранным президентом России и советским “правительством”, которое за семьдесят четыре года до этого пришло к власти не совсем законным путем. Многие выбрали Россию — или по крайней мере отказались стрелять в толпу. Поэтому путчисты бездействовали. Здесь не могло повториться то, что двумя годами ранее случилось на пекинской площади Тяньанмынь — но все же трое были убиты, когда на вторую ночь переворота колонна бронетранспортеров двигалась к Белому дому.

Так кончилась стрельба в Москве — в Прибалтике при подобных обстоятельствах жертв было больше. На следующий день путчисты покинули Москву и предстали в Крыму перед Горбачевым. Они заявили ему, что совершили ошибку, но по-прежнему находятся на его стороне. Путчистов арестовали, а Горбачев возвратился в столицу.

По его собственному выражению, он вернулся в “другую страну”. Своим провалившимся выступлением путчисты ускорили именно те события, которые хотели предотвратить, — окончательный распад СССР и отречение от Коммунистической партии. На Лубянской площади веселая толпа с удовольствием наблюдала за свержением памятника Дзержинскому. В российском парламенте Ельцин подписал указ о расследовании участия Коммунистической партии в попытке переворота. Горбачев одержал верх над заговорщиками, но вынужден был отступить перед человеком, который сделал возможной эту победу. Он ушел с поста генерального секретаря КПСС и посоветовал Центральному Комитету самораспуститься. Таков был скоропостижный конец организации, которая устроила революцию 1917 г. и потом управляла невиданной доселе империей.

Конец самого Советского Союза тоже был не за горами. После провала переворота большинство союзных республик провозгласило независимость — возможно, что Белоруссия и республики Средней Азии сделали это неохотно, но и они понимали, что другого выхода у них нет. Затем последовало несколько месяцев дипломатических маневров, во время которых Горбачев старался возродить то, что еще оставалось от Союзного договора. Он пытался уговорить республики пожертвовать частью только что обретенной ими свободы в пользу Центра, передав в его ведение внешнюю политику, оборону и, возможно, экономическую политику.

Окончательно карточный домик рухнул в начале декабря, когда референдум на Украине полностью поддержал декларацию о независимости: даже традиционно прорусски настроенные восточные регионы дали около 80% голосов в поддержку декларации. Горбачев предупреждал, что как без Украины нет Союза, так без Союза нет и Украины. Первая часть этого утверждения была чистейшей правдой. Ельцин встретился с Кравчуком и президентом Белоруссии Станиславом Шушкевичем[33]. 8 декабря они обнародовали совместное заявление, где говорилось, что Российская Федерация, Беларусь и Украина, будучи основателями СССР и сторонами, подписавшими Союзный договор 1922 г., (…) объявляют, что СССР, как субъект международного права и геополитическая реальность, прекращает свое существование. Вместо этого они образовали “Содружество независимых государств” и пригласили другие республики присоединиться к ним.

Конституционность такого шага сомнительна. В определенном смысле это был “демократический государственный переворот” — однако лидеры, которые приняли столь неожиданное решение, в отличие от августовских путчистов, по крайней мере получили от своих народов власть вполне законным путем. Сомнителен этот акт и с дипломатической точки зрения. Все бывшие республики СССР, кроме Прибалтики и Грузии, вступили в СНГ, но некоторые выразили свое возмущение, поскольку с ними не было проведено никаких предварительных консультаций по вопросу о прекращении существования государства, к которому все они формально принадлежали.

Горбачев в характерной для него манере сначала протестовал, а потом смирился с неизбежным. 25 декабря он объявил о своей отставке с поста Президента СССР. И вот вместо красного флага с серпом и молотом над куполом Кремлевского дворца поднялся трехцветный флаг России.

Новому Содружеству по-прежнему досаждали все неприятности, унаследованные от СССР. К тому же в самой его концепции имелись неясности, осложнявшие отношения между двумя крупнейшими республиками СНГ. Украина явно рассматривала его со-' здание как несколько замаскированное окончательное расставание с СССР, в то время как Россия склонялась к мнению, что это обновленный и подправленный вариант того же СССР.

Советский Союз пал из-за фатальной слабости, заложенной в нем Лениным в самом начале. В марксистской теории всегда существовал разрыв между научным анализом буржуазного общества и пророческим предвидением социалистического будущего. Ленин разрешил это противоречие при помощи “партии”, которая должна была превратить убогие пророчества в реальность посредством единомысленных политических акций. Когда естественное развитие общества не соответствовало программе (а это было почти всегда), партия использовала физическое насилие и веру, чтобы привести первое в соответствие со вторым. Таким образом партия не только руководила обществом, но в конечном итоге вытеснила его и сама встала на его место, приступив к созданию нового общества по своему образу и подобию.

Во времена быстрой индустриализации и Отечественной войны еще было какое-то оправдание этому тотальному принуждению, формирующему и контролирующему все социальные процессы. Но во времена более мирного и тонкого развития партия превращалась в злого духа, стоящего на пути экономического и интеллектуального развития, сковывающего энергию общества и в конечном итоге постепенно подрывающего Советский Союз как сверхдержаву.

Именно в такой момент к власти пришел Горбачев. Он знал, что следует решительно ограничить власть партийно-государственного аппарата. Выполняя эту первостепенную задачу, Горбачев обратился к Ленину образца 1921–24 гг., тому Ленину, на котором уже не лежала ответственность военного времени, да и политической власти он тоже уже не имел. Тогда он смог осознать систему, которую сам и создал. Он знал: что-то было сделано неправильно, но точного диагноза поставить не мог — он сам даже ухудшил положение, повысив властные полномочия Центрального комитета. Тем не менее последние ленинские работы изобилуют предупреждениями об опасности бюрократизма, коммунистического чванства, шовинизма и навязчивой идеи решать все проблемы при помощи администрирования.

Поднимая общество на борьбу с мертвой хваткой партийного аппарата, Горбачев действовал гораздо успешнее Ленина. Но в результате он развалил Советский Союз. После того как гласность достигла той точки, за которой начинается свобода слова, неформальным политическим движениям было позволено консолидироваться, а законодательные собрания были реформированы таким образом, что неформалы оказались способны влиять на их деятельность. Горбачев высвободил силы, которые оказались гораздо мощнее, чем он думал. Он также отпустил на волю этнические процессы, которые долго воспалялись под гнетом национальной политики советского правительства. И когда на сцену явились подлинные социальные и политические силы, которые не зависели от партии, аппарат оказался неповоротливым и неспособным к действенному сопротивлению. Так не осталось ничего, что сдерживало бы распад Союза.