Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991

• Название: История Советского Союза. 1917-1991
• Автор: Джеффри Хоскинг
• Издательство: ВАГРИУС
• Жанр: История
• Год: 1994
• ISBN: 5-7027-0034-1

“Культура осознает себя на границе, выходя за собственные пределы” — любил повторять один из самых мудрых методологов гуманитарного знания Михаил Бахтин. Эти слова полностью приложимы и к Истории.

История Государства Советского еще не написана. Ее еще предстоит создать. Однако ясно, что без выхода за пределы своего эгоцентризма мы обречены оставаться в плену стереотипов и миров, прочно живущих в нашем сознании: Вот тут-то и может помочь жесткий взгляд поверх барьеров известного английского историка Джеффри Хоскинга.

Для растущих поколений отечественных историков этот труд, без сомнения, окажется подспорьем на пути к пониманию противоречивой судьбы России, приведшей к рождению загадочной для всего мира советской души.

И если, познакомившись с исследованием Джеффри Хоскинга, новый Карамзин, Ключевский или Соловьев в будущем с большей зоркостью приступят к созданию летописи Советского Союза для школ, то появление в свет этой книги будет оправдано.

Вот почему я с чистой совестью рекомендую книгу Джеффри Хоскинга “История Советского Союза. 1917–1991” для политологов, специалистов в области гуманитарного знания, учителей истории.

А.Г. АСМОЛОВ, член совета по социальной политике при президенте Российской Федерации, вице-президент общества психологов Российской Академии наук, заместитель министра образования Российской Федерации

---

Поначалу казалось, что при Гомулке Польша действительно предложит миру альтернативную модель социализма. Однако под давлением Советов она с течением времени все в большей степени возвращалась к нормам коммунистической системы. Это прежде всего относится к рабочим советам — они были снова поглощены партийной системой номенклатуры, и таким образом сделались вполне безобидными. Постепенно ужесточалась цензура. Но кое-что из отвоеванного в столь трудной борьбе все же сохранилось: частное сельское хозяйство, ремесленничество и торговля, а также относительная независимость церкви. Вообще Польша оставалась живым свидетельством, что тот тип общества, который связан с нэпом, может, постоянно отстаивая свои права и бдительно их охраняя, существовать и при коммунистическом правительстве. Отдельные социальные группы населения способны были отвоевать себе известную долю независимости. Однако значения этого не стоит преувеличивать, чтобы все-таки правильно оценить ситуацию. Партийно-государственная иерархия ни в малейшей степени не была удовлетворена сложившимся положением, постоянно старалась урезать эти свободы и в полном объеме восстановить контроль партии над всеми сторонами жизни общества.

В Венгрии такому именно повороту событий много способствовали события 1956 г. Нараставшее в этой стране недовольство дольше, чем в Польше, сдерживалось правительством сталиниста Ракоши. В Венгрии партия была настолько чужда народу, что в реальной политике сложился вакуум, который готова была заполнить любая группа, обладавшая хоть сколько-нибудь подлинным моральным авторитетом. Как и в Польше, первоначально эту роль взяли на себя писатели. Искрой, от которой вспыхнуло движение протеста, стала серия митингов, проведенных кружком Петефи (названном так по имени известного венгерского поэта-романтика девятнадцатого века). Они, в частности, требовали исключения Ракоши из партии, суда над главой службы безопасности Фаркашем и реабилитации его жертв. Выдвигались также требования возрождения Патриотического народного фронта (послевоенной коалиции партий под “руководством” коммунистов) как политического форума, представляющего реальные партии, и установления рабочего контроля на заводах.

Как мы уже имели возможность убедиться на примере Польши, такая программа могла оказаться вполне приемлемой для советского руководства. Но 23 октября, после поступления вдохновляющих новостей из Польши, на студенческих митингах и уличных демонстрациях прозвучали уже совсем иные требования: свободы прессы, свободных выборов и вывода советских оккупационных войск. Символично, что статуя Сталина в Будапеште была сброшена с пьедестала и разбита, а национальный флаг поднят с дырой на месте вырезанного изображения серпа и молота.

Поспешно назначенный премьер-министром Имре Надь был, подобно Гомулке, жертвой сталинских репрессий. Как и Гомулка, он вернулся к власти на волне народного возмущения. Пока мог, он сопротивлялся этим требованиям. Но очень скоро — и этим Венгрия отличается от Польши, — увидел, что ему не на кого опереться, поскольку на партии уже лежало несмываемое пятно и слишком уж сильно зависела она от своих советских хозяев. Началась всеобщая забастовка, где ведущую роль играли рабочие крупных заводов Будапешта. Осознав, что партия не пользуется вообще никакой поддержкой народа, Надь уступил и выполнил требования оппозиции. Он даже денонсировал Варшавский договор, который за год до того был заключен с целью координации военной политики восточноевропейских стран, и провозгласил нейтралитет Венгрии. Он заявил о статусе своей страны в одностороннем порядке, хотя Австрия и Финляндия добились того же с согласия Советского Союза.

Если иметь в виду опыт Польши, то этот шаг Венгрии не имеет с ним ничего общего. Возможно, именно он и привел к последующим событиям. Утром 4 ноября советские войска вновь вошли в Венгрию и посадили там “правительство революционных рабочих и крестьян” под руководством Я ноша Кадара, который прежде был тесно связан с Надем, но не согласился с его последними политическими шагами. Кадар был готов сохранить верность Советскому Союзу. Он признал, что революция 23 октября была справедлива, но затем движение возглавили “контрреволюционные элементы”. Таким образом, Кадар заявил себя сторонником курса на умеренную десталинизацию.

Кадар собирался пойти по тому же пути, что и Гомулка, но, поскольку тень советских танков нависла над Венгрией, это было уже невозможно. Наиболее решительная оппозиция правительству Кадара состояла из рабочих. Ее опорой стали рабочие советы, которые были созданы на заводах незадолго до советского вторжения. Советы изгнали с заводов комитеты Коммунистической партии. Они оставили лишь отделения старых профсоюзов, но только там, где были проведены их свободные перевыборы. Принципы работы этих советов близки тем, что мы могли видеть на югославском примере: они избирались всеми рабочими данного завода или цеха, они назначали дирекцию и контролировали ее деятельность, они также оставляли за собой право принимать окончательные решения по поводу заключения контрактов, определения размеров заработной платы, найма и увольнения рабочей силы. Нельзя сказать, что они действительно смогли справиться с этими задачами зимой 1956–57 гг., однако сумели организовать 14 ноября, через десять дней после вторжения, Центральный рабочий совет Большого Будапешта. Они потребовали освобождения Надя (в тот момент он спасался от ареста в посольстве Югославии), вывода советских войск и проведения свободных выборов. Вплоть до выполнения этих требований Совет объявил всеобщую забастовку, которую уже начали отдельные рабочие советы.

Однако в конце концов трудности зимнего времени вместе с теми, что породила всеобщая забастовка, создали совершенно невыносимое положение. После мучительных дебатов Центральный рабочий совет решил прекратить стачку, поскольку речь уже шла о самом физическом выживании рабочих. Вскоре после этого правительство Кадара сломило сопротивление, арестовало лидеров рабочих советов, восстановило на заводах комитеты Коммунистической партии и в конце концов вообще распустило рабочие советы.

События Венгерской революции показывают, что самыми стойкими противниками однопартийной власти коммунистов были рабочие, те самые, от имени которых эта власть и правила. Второй вывод, который можно сделать из этих событий, — то, что рабочие стремились восстановить тот тип самоуправления, который был сначала провозглашен, а затем разрушен Лениным в 1917–18 гг. Однако в условиях советской оккупации и изоляции от других слоев населения они не смогли защитить собственную, альтернативную модель социализма.

В самом Советском Союзе восстановление общества как самостоятельной силы шло медленнее. Результаты монопольного правления и подавления инакомыслия были здесь гораздо серьезнее. Но даже тут волнующий подтекст наполовину публичного выступления Хрущева соединялся с разоблачениями, исходившими от частных лиц, тех, кто возвращался из лагерей и восстанавливался (в некоторых случаях) в правах. Они возвращались в свои города и деревни озлобленными, жаждущими возмездия. Их разрывали рвущиеся наружу воспоминания о том аде, что до сих пор был скрыт от глаз общества. Они заставили большую часть людей взглянуть другими глазами на собственную жизнь. Александр Фадеев, который будучи секретарем Союза писателей утверждал списки своих коллег, подлежавших аресту, не смог этого вынести. Алкоголик со стажем, Фадеев пьяно и неуклюже пытался снискать расположение некоторых своих жертв, после чего неожиданно бросил пить, написал пространное письмо в Центральный комитет и застрелился. Письмо было немедленно конфисковано КГБ, и содержание его остается неизвестным. Ходил, правда, слушок, что за несколько дней до самоубийства он с горечью бросил: “Я думал, что охраняю храм, а он оказался сортиром”.

Дискуссия, разгоревшаяся в Союзе писателей в марте 1956 г., — стенограммы ее по счастью сохранились, — дает некоторое представление о настроениях, которые более или менее открыто то тут, то там всплывали по всей стране. Некоторые пытались понять самих себя, задаваясь вопросом: “Как я мог голосовать за исключение хороших людей и честных коммунистов?” Другие совершенно новыми глазами смотрели на свой профессиональный союз или отваживались высказать впервые публично то, что всегда видели. “В литературе и искусстве насаждалась система патронажа вроде меценатства. Все решали личные вкусы видных деятелей партии”. Другие же замечали, что в сущности ничто не изменилось в структуре этой власти: “У нас до сих пор существует телефонное право — какой-нибудь инструктор Центрального комитета выдает свое мнение за мнение самого Центрального комитета”. Другие даже приходили к мысли, что необходимы решительные действия, чтобы полностью искоренить сталинизм: “Культ личности по-прежнему существует по отношению к Президиуму Центрального комитета… Мы должны пройти через чистку аппарата и чистку партии”. Последнее предложение больше всего напугало власти. В середине 1960-х гг. диссидент Владимир Буковский в специальной психиатрической больнице встретил человека, который находился там с 1956 г. Он написал в Центральный комитет письмо, где требовал расследования деятельности лиц, в полной мере несущих ответственность за сталинские преступления.