Т. Горяева - Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.

• Название: Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.
• Автор: Т. Горяева
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8243-1179-2

Объектом данного монографического исследования является сформированная в СССР система всеобъемлющей политической цензуры, «всецензуры» советского типа. В книге показано многообразие форм и методов идеологического и политического контроля, который осуществлялся партийно-государственными органами и институтами цензуры в период с 1917 по 1991 г. Наряду с подавляющими функциями цензуры прямого воздействия — решения о запретах, цензорские вмешательства, отклоненные рукописи и пр., и с использованием всего арсенала идеологического руководства и монополизация всех средств управления, — кадровая, издательская, гонорарная политика, — продемонстрирована и ответная реакция творческой интеллигенции, поведенческие особенности которой выработались в ответ на «дамоклов меч» цензуры. Новаторство исследования заключается и в том, что параллельно с фактами противодействия и сопротивления представлена фактография, отражающая конформизм и компромисс с властью, проявившиеся в период огосударствления различных сфер культурной и общественной жизни: ликвидация литературных группировок и организация Союза советских писателей СССР, создание государственных СМИ и др.

Актуальность книги несомненна и основывается, прежде всего, на острой потребности осмысления нынешнего состояния культуры и ее роли в современном информационном и эстетическом пространстве. Проблемы, поднимаемые и решаемые автором, ставят данное исследование в ряд наиболее востребованных самыми различными категориями читательской аудитории в связи с становлением в России гражданского общества и выработкой механизмов взаимоотношения власти и общества.

---

В этом же ряду находились мероприятия по расширению различного рода спецфондов и спецхранов, повсеместная организация которых в дальнейшем определяла порядок доступа к информации и ее использования, вернее отсутствие возможностей доступа к ней. 18 апреля 1947 г. был организован специальный архив («Особый архив») для концентрации трофейных документов и материалов. Согласно постановлению Совнаркома СССР № 544–220с от 9 марта 1946 г., все поступавшие в МВД СССР из Германии и других стран трофейные документы, а также литература поступала в Центральный государственный особый архив СССР Главного архивного управления МВД СССР изолированно от общих фондов и обрабатывались ограниченным кругом лиц из числа специально выделенных для этого работников МВД. Поступившие в МВД СССР трофейные документы и литература использовались только для оперативных нужд органов НКВД — МГБ, в связи с чем отпал вопрос о проверке этих материалов органами цензуры{690}.

Использование партийных документов также было значительно усложнено в связи с выходом циркуляра № 28/1576сс Главлита от 10 июня 1947 г. о запрете публикации архивных документов М.И. Калинина, Е.М. Ярославского, Р.С. Землячки, А.Н. Толстого, Д. Бедного и других лиц, а также неопубликованных архивных материалов о них, как полученных из их личных архивов, так и из других источников без специального разрешения Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б){691}.

Не менее важным для определения общих позиций в работе цензуры являлась выработка форм и методов цензорского контроля. Особенно остро потребность в этом проявилась в послевоенный период. «После войны нельзя подходить к работе с мерками военного времени», — говорил на одном из совещаний начальник Главлита УССР Полонник. «Цензору было легко работать во время войны, у всех было повышенное чувство бдительности. Это было невольно. После войны вожжи ослабили. Люди начали болтать. Поэтому должна быть особая настороженность цензуры, стоять строго на страже и добиваться внимания цензоров»{692}.

Несмотря на длительный период существования института советской цензуры, ее деятельность постоянно натыкалась на отсутствие правовой и нормативной базы. Именно эти обстоятельства приводили к тому, что многоопытное цензорское начальство постоянно сталкивалось с проблемой определения критериев советской цензуры на практике. В результате поисков и упорядочивания структуры, функций и методов работы цензуры в послевоенный период был налажен механизм взаимодействия Главлита с партийными и репрессивными органами для проведения эффективного предварительного и последующего контроля всей выпускаемой литературы. Об этом свидетельствуют отчетные документы, несмотря на их относительную достоверность в связи с характерной планово-отчетной риторикой, порой значительно расходящейся с действительностью. Тем не менее статистические данные о работе 4-го отдела (Отдел предварительного контроля) Главлита СССР свидетельствуют о том, что в течение 1950 г. контролировалась книжно-журнальная продукция 30 центральных издательств, выпускающих общеполитическую, социально-экономическую, художественную, учебно-педагогическую, детскую, искусствоведческую литературу и изобразительную продукцию. По сравнению с 1949 г. объем контролируемой литературы значительно возрос, нагрузка на цензора продолжала оставаться высокой — в среднем 250 печатных листов, а у отдельных цензоров до 500–600 печатных листов в месяц. В результате цензорского контроля было снято и задержано для исправления 163 работы, из них: книг, альбомов, брошюр — 50; рассказов, статей, очерков — 52; стихотворений — 13; плакатов и портретов — 48. Наибольшее количество снятых и задержанных произведений было выявлено в издательствах: «Правда» — 16, «Советский писатель» — 13, Гослитиздат — 9, «Искусство» — 35, в том числе изопродукция — 21, «Учпедгиз» — 12, «Советский художник» — 18, «Молодая гвардия» — 7.

Предотвращенные нарушения касались главным образом двух параметров — перечневого и политико-идеологического. Если первый имел отношение к информации об объектах строительства, мощности промышленных предприятий, технико-экономическим показателям по стройкам, выходящим за пределы сведений, указанных в правительственных постановлениях, сведениям о себестоимости промышленного производства и т. п., то второй, как правило преобладающий, относился к политико-идеологическим вопросам в «идейно-порочных произведениях, искажающих советскую действительность, обедняющих образы советских людей, раболепствующих перед буржуазной наукой и культурой, идеализирующих реакционное прошлое, смакующих обывательские настроения». В 1950 г. из 163 снятых и задержанных на переработку произведений 128 работ было снято по политико-идеологическим мотивам, а в 352 работы были внесены соответствующие существенные поправки и изменения.

В соответствии с директивными указаниями о контроле над выпуском политических плакатов ЦК ВКП(б) или соответствующих министерств (при контроле плакатов по производственным темам) было произведено значительное количество снятий и задержаний плакатов, портретов и настенных картин. Для безошибочности работы в отделе существовала картотека и фототека «всех разрешенных к репродуцированию портретов и настенных картин с образами вождей партии и Правительства»{693}.

Главлит принимал самое активное участие во всех пропагандистских кампаниях, организованных ЦК под руководством И.В. Сталина во второй половине 1940 — начале 1950-х гг. Первым серьезным испытанием для всего пропагандистского аппарата стало постановление ЦК 1946 г. «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» от 14 августа 1946 г. Послевоенное административно-погромное вмешательство в творчество литераторов, драматургов и кинематографистов, выразившееся в постановлениях «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26 августа) и «О кинофильме “Большая жизнь”» (4 сентября), сталинское руководство фактически начало готовить с 1943 г.{694}, когда определился поворот в ходе войны. В эти годы у значительного числа людей произошло отрезвление умов. Война высветила всю предыдущую пропагандистскую ложь, заставив многих представителей интеллигенции пересмотреть свои компромиссные отношения с властью. «Конечно, писатели, — пишет Л.И. Лазарев, — не все тогда знали, не все понимали в обрушившемся на страну хаосе горя и доблести, мужества и бедствий, малой частицей которого они были сами, но их взаимоотношения с правдой, как они ее видели и понимали, не были, как в предыдущие и последующие годы, столь осложнены внешними обстоятельствами, государственными рекомендациями и запретами»{695}. Интересное наблюдение делает В.Ф. Кормер: «Интеллигенция встретила войну с облегчением и радостью… Ощущение трагедии народов лишь обостряет его [интеллигента] чувства, делает их полновесней… Интеллигент снова был при деле, он снова был нужен своей земле, он был со своим народом. Неважно стало, кто правит этим народом… Зло опять было где-то вовне, интеллигент опять видел перед собой эту цель — уничтожить зло, интеллигент опять становился спасителем человечества. С оружием в руках он чувствовал себя впервые после всех унижений сильным, смелым, свободным. Он надеялся, что по возвращении это чувство не покинет его, что государство, которого он снова стал полноправным гражданином, это государство, пройдя через огонь войны, совершит великий подвиг, преобразится…»{696}

Открывшаяся перед литераторами в этих новых условиях возможность рассказать правду воплотилась в работах В. Гроссмана (сталинградские очерки), Л. Леонова («Нашествие»), А. Твардовского («Теркин»), О. Берггольц («Февральский дневник») и других. Издательская судьба этих сочинений сложилась более или менее удачно. Однако одновременно большая группа известных и не очень известных писателей, поэтов, критиков попала под удар политических проработок. Их произведения были объявлены «идеологически вредными».

В 1946 г. было отменено постановление Секретариата ЦК «О контроле над литературно-художественными журналами». В начале апреля по решению Оргбюро и Политбюро был снят с поста оргсекретаря правления ССП Д.Н. Поликарпов. Казалось, эти шаги свидетельствовали о некотором ослаблении идеологического контроля. На самом деле это было лишь временное отступление, которое стало подготовкой к широкомасштабной кампании, задуманной в ЦК.

К весне 1946 г. Политбюро стало очевидно, что проработки произведений писателей на заседаниях президиума ССП, критические выступления в печати, широко практиковавшиеся во время войны в отношении Асеева, Зощенко, Платонова, Сельвинского, Чуковского, Федина и других, оказались недейственными.

13 апреля 1946 г. на заседании Политбюро под председательством Сталина было решено «поручить тт. Жданову и Александрову представить предложения о мероприятиях по значительному улучшению руководства агитпропработой и по улучшению аппарата Управления пропаганды ЦК ВКП(б)»{697}. На одном из заседаний ОБ А. Прокофьев пытался объяснить, что писатели — народ ранимый и обращаться с ними следует бережно. У Союза писателей, говорил он, «не хватает мужества, в ряде случаев, сказать правду, имея в виду, что люди, с которыми мы работаем… будут обижены. У нас некоторые очень болезненно обиды принимают… Даже иногда небольшая критика оставляет глубокую царапину»{698}.