Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

• Название: Переяславская рада. Том 2
• Автор: Натан Рыбак
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1953

Историческая эпопея «Переяславская рада», посвящена освободительной войне украинского народа под водительством Богдана Хмельницкого, которая завершилась воссоединением Украины с Россией. За эпопею «Переяславская рада» Н. С. Рыбак удостоен Государственной премии СССР.

---

— А кто утверждал, — язвительно спрашивает хан, — что Москва не будет воевать с Ляхистаном, чтобы оказать помощь Хмельницкому? Что я скажу великому султану? Великому визирю?

Хан снова переворачивает песочные часы, и снова визирь пожимает плечами. Из опочивальни доносится плеск фонтанов Сары-гузель, покачиваются под окнами кипарисы.

— Я жду! — глаза Ислам-Гирея пронзают сморщенное лицо Сефера-Кази.

Нужно говорить. Молчать больше не следует. Даже лев на пологе перестал кивать мохнатой головой, точно приготовился слушать, какими словами развеет визирь ханский гнев.

— Мудрый хан, жемчужина в короне султана, алмаз игры Магометовой, звезда славы ислама, гроза короля ляхов и царя Московского, молния разума и скала мужества…

— Какой бакшиш дали тебе Хмельницкий, Потоцкий, мой брат Магомет-Гирей, чтобы ты лгал мне? — Широко разинув рот, хан привстал на колени и яростно размахивал перед собой кулаками. — К чему эта болтовня: жемчужина, алмаз… Я прикажу отнять у тебя твои жемчуга и алмазы, рассечь тебе грудь и твое мерзкое сердце кинуть псам. Ты, ты, и только ты погубил мое царство! Это ты виновен, что гяур Хмелышцкий передался Москве, ты виновен, что гультяи Хмельницкого побили ногайских татар и ширинского князя взяли в плен, ты виновен, что султан и великий визирь недовольны мною и хотят брата моего Магомета посадить на ханский престол…

…Ислам-Гирей говорил уже такое, чего и не следовало бы, но удержаться не мог. Во всех бедах он готов был видеть только одного виновника. Но и эта вспышка ханского гнева не смутила Сефера-Кази. Разве что Каплан-мурза да Карач-мурза побледнели. Когда хан так заговорил о своем брате Магомете, дело бараньего хвоста не стоит. Если на престол сядет Магомет-Гирей, не быть в почете Карач-мурзе и Каплан-мурзе… Рейс-эффенди сочувственно потряс бородкой. Ему что! Уедет в Стамбул. Все равно невольников в Крыму мало. Власть хана эфемерна. Хорошо, что в крепостях Арабат, Перекоп. Еникале, Гезлев, Кафа стоят султанские гарнизоны. Ханских султанов и аскеров туда не пускают. А этой весной султанские янычары стали на постой в Инкермане, Мангупе, в Балаклаве и Судаке. Недаром Кафу называют теперь Малым Стамбулом. Хану Ислам-Гирею остался один Бахчисарай да степные улусы. Просит хан у Рейс-эффенди денег, обещает ясырь великий… А где этот ясырь? Вот, может быть, ляхи действительно привезут упоминки. Тогда и в сундук Рейс-эффенди кое что попадет. Он прислушивается к тому, что говорит визирь, и решает: утренний совет визиря — посидеть еще в Бахчисарае — пожалуй, неплох. Ведь и для Сефера-Кази тоже выгода будет.

— Великий хан, — сыпал скороговоркой Сефер-Кази, — гнев твой напрасен. Фортуна повернулась к нам спиной ненадолго. Почему ты разуверился в могуществе своем? Напрасно! Взгляни, сколько послов при твоем дворе: московский и польский, мультянский и трансильванский. Хмельницкий не какого-нибудь посла прислал, а свою правую руку — Лаврина Капусту, что значит немало… Голову мою легко отрубить, довольно одного твоего слова, моя голова тебе принадлежит, это известно, а враги только о том и хлопочут, чтобы у тебя меньше было верных слуг. Ты вспомни, под Зборовом мой совет был хорош, и под Берестечком тоже выиграли мы, а если под Батогом не посчастливилось, это злые духи нам портили… Ты подумай, Хмель теперь не тот, казаки не те… С ними воевать — не то что пять лет назад. Великий визирь султана советует оттянуть время. Совет мудрый. Пускай ляхи с московитами хорошенько перегрызутся. Шведское королевство еще вмешается, валахи и угры столкнутся лбами… А тогда наше время настанет. Пройдет весна, лошади наши попасутся как следует, люди проголодаются, на порожний желудок легче биться, триста тысяч будет под твоим бунчуком. Возьмем богатый ясырь, дань большую и от Москвы и от ляхов, а Хмельницкого я на аркане в Бахчисарай приведу, в этом головой ручаюсь.

Ислам-Гирей скрипнул зубами… Тут визирь кивнул головой в сторону Рейс-эффенди.

— Наш гость и сторонник твой Рейс-эффенди денег нам даст в долг. Зачем ясырь и пленников отдавать неверным купцам? Все ему отдадим, а он пусть перепродает…

Ислам-Гирей кивнул головой в знак согласия. Улыбнулся Рейс-эффенди.

— Подожди, купец, несравненных красавиц получишь от меня для своего гарема. На Украине женщины невиданной красоты и в работе выносливей доброго вола. Днем от них прибыль в хозяйстве, а ночью радость…

Хан рассмеялся мелким смешком. Гроза миновала. Каплан-мурза перевел дыхание. Сефер-Кази подмигнул льву. Карач-мурза потирал ладони. Что ни говори, а у визиря непустая голова на плечах, хорошая голова. Только Бекташ-бей недовольно жмурился.

Ислам-Гирей отпустил всех, велел остаться одному визирю. Тщетно евнух Селим, затаив дыхание, простоял битый час на коленях, прижав заросшее седым волосом ухо к отдушнику в кальянной. Визирь говорил тихо, а хан молчал.

У дверей опочивальни с обнаженными мечами стояли на страже аскеры.

Над восточными воротами дворца, в своих покоях, брат хана Магомет-Гирей играл в кости с турецким купцом Рейс-эффенди и врачом-флорентинцем Юлианом Габелетто. Скаля волчьи клыки, он ловко сгребал золотые талеры. Слушал, наклонив голову набок, льстивые слова о своей храбрости, о благосклонности к нему султанского визиря. А когда Рейс-эффенди замолчал, Магомет начал расхваливать своего брата Ислам-Гирея. Рейс-эффенди заморгал белесыми ресницами. Магомет-Гирей ткнул его кулаком под ребра, захохотал. Отбросив осторожность, Рейс-эффенди сказал:

— Станешь ханом — не забудь: я тебе слуга верный…

Магомет-Гирей перестал смеяться. Поглядел куда-то поверх головы турка. Вскочил на ноги, мигом очутился у двери, резко толкнул ее. За дверью никого не было.

Юлиан Габелетто одобрительно заметил:

— Осторожность никогда не помешает. В Европе считают ее признаком ума, а не трусости.

Магомет-Гирей сел на ковер. Благодарно поглядел на флорентинца. Рейс-эффенди перебирал пухлыми пальцами захватанные кости. Габелетто рассказывал:

— В Европе давно хотят знать о крымском ханстве. При дворе императора Фердинанда Третьего имперские вельможи расспрашивали о принце Магомет-Гирее…

У Магомет-Гирея напряглась кожа на скулах. Рейс-эффенди отодвинул кости. Сгреб рукой золотые талеры. Юлиан Габелетто подбросил на ладони желтую игральную кость, сказал доверительно.

— Мой учитель рассказывал мне, каким образом при французском дворе укоротили жизнь герцогу Орлеанскому, который был еще большим любителем игры в кости, чем хан Ислам-Гирей. Кости смочили смертельным ядом. Оп, испаряясь, действовал медленно, но губительно. Довольно было принцу трижды сыграть в кости, как он заболел и вскоре скончался.

Рейс-эффенди разинул рот. Магомет-Гирей дико поглядел на флорентинца, перевел взгляд на турка. Тот перебирал золотые талеры, покашливал. Магомет снова взглянул на Габелетто. Продолговатое лицо флорентинца было почтительно, и только Магомет-Гирея ужо не привлекало золото. Он отодвинул от себя кости и поднялся. Ислам-Гирей каждое утро зовет его играть в кости. Хан любит, когда он ему проигрывает. А что, если поступить так, как рассказывал флорентинец? Может быть, сам аллах говорил сейчас его устами. У Магомет-Гирея дрожат руки. В голове заманчивая мысль: всего каких-нибудь три дня — и Ислам-Гирей отправится к аллаху… Глянул испытующе на врача и купца. Они вскочили на ноги, начали откланиваться.

20

…Над скалами Чуфут-кале клубились грозовые тучи. В восточных воротах дворца заиграли трубачи. хан Ислам-Гирей сидел на расшитой золотом подушке. Желтые пальцы его сплелись на круглом животе. Хан знал — это сейчас прошел в ворота посол Лаврин Капуста. В другое время не трубами встречали бы гетманского посла. Почему гетман прислал в Бахчисарай именно Капусту? Почему не Выговского или Яненка? Недобрые предчувствия шевелились в сердце хана, но старался утешить себя тем, что сто тысяч сабель не шутка, Когда о землю грянут четыреста тысяч копыт, она может сотрястись.

…Чигиринский городовой атаман, гетманский посол Лаврин Капуста, сидит перед крымским ханом по-татарски. Между ним и ханом стоит низенький, с перламутровыми инкрустациями столик, на нем в серебряных тарелках лежат посыпанные сахаром, нарезанные кружками апельсины, а в серебряных кубках пенится кумыс. Голубой кунтуш с откидными рукавами, шитыми золотом, плотно облегает плечи посла. У него приятное, улыбающееся лицо, внимательные глаза, тонкие, подкрученные кверху кончиками усы, выбритые до синевы щеки и загорелый, изборожденный глубокими морщинами лоб. Свободно говорит он по-татарски. Толмачу нечего делать. Посол опускает веки, слушая быструю речь хана, а когда сам говорит, смотрит Ислам-Гирею прямо в глаза, точно он не слуга проклятого гяура, а посол могущественного короля или императора. Визирь Сефер-Кази сидит сбоку, скрестив на груди руки. Он смотрит, наблюдает, выжидает удобной для себя минуты.