Франсуа Фенелон - Французская повесть XVIII века

• Название: Французская повесть XVIII века
• Автор: Франсуа Фенелон
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Французская повесть XVIII века разнообразна по форме и по содержанию, в ней нашли воплощение все литературные направления эпохи — просветительский реализм, сентиментализм, предромантизм.

В сборник вошли произведения великих писателей XVIII века — Монтескье, Вольтера, Руссо и Дидро; таких известных прозаиков, как Лесаж, Мариво, Прево и др., а также писателей менее популярных, но пользовавшихся в свое время известностью и типичных для эпохи — Кейлюс, Вуазенон, Мармонтель, Казот и др.

---

Мелани наконец дала волю слезам.

— Ах, сестра моя, — заговорила она вновь, — как плохо знаете вы мое сердце! Я его подчиню себе, я укрощу его… Нет, я не стану соперницей вашей; нет, дорогая моя Люси, я сумею принести вам в жертву свою жизнь… Я достойна всяческой жалости! Увы, мне некому открыться в моих горестях! Даже самой себе я только сейчас, с трудом, призналась в своих чувствах… А разве так трудно было их понять? Они пылают чересчур ярко, чересчур ярко! Несчастная Мелани, как же любовь меняет сердца!

Д’Эстиваль несколько дней спустя застал Мелани в смятении, скрыть которое она была не в силах; он был растроган и с трепетом заговорил с ней. Волнение выдавало его.

— Осмелюсь ли я, сударыня, — спросил он робким, прерывающимся голосом, — спросить вас о причине внезапно охватившего вас горя? Позволено ли будет мне разделить его?

— Сударь, — ответила Мелани почти что сурово, — если бы у меня и были горести, я вам не стала бы поверять их.

Едва договорив, она удалилась, а граф оцепенел от изумления. Он не мог постигнуть причины такого поступка; это тем более поразило его, что страсть его к Мелани росла день ото дня. Из двух сестер Люси была первой, кому он стал оказывать внимание; отец его горячо настаивал на этом браке, с которым он, видимо, связывал судьбу своего рода; к тому же замужество старшей дочери маркиза де Рюминьи должно было непременно предшествовать браку младшей; было бы нескромным и неловким просить руки последней, хотя прелести ее с первой встречи пленили д’Эстиваля; он не мог сомневаться в отказе, и отказ сей нанес бы решительный удар по его надеждам на богатство и высокое положение. Поэтому на первых порах честолюбие преграждало путь его чувствам. Теперь же граф принял решение поделиться с отцом жестокими трудностями, вставшими перед ним; в письмах к отцу он не скрывал ни слез, ни жалоб истерзанной души своей; получал же сокрушительные ответы, со всею строгостью препятствующие свободе выбора. Что ни миг, желал он открыться в своих чувствах, подарить властительнице сердца все знаки внимания, уделенные им ранее Люси. И он бы так и поступил; когда бы Мелани не поспешила прервать их последнее свидание, граф открыл бы ей свою любовь. «Итак, я вынужден, — говорил он себе, — пожертвовать собой ради честолюбивых замыслов моей семьи, покориться тиранической воле отца. Какой страшный удел! О отец мой! Отец мой! Чего вы требуете от меня? Люси достойна любви, но кто сравнится с Мелани? Она пробудила во мне все восторги любви, и я должен скрыть сей пыл, утаить его от той, кем я горю, запретить себе даже мысль о ней, не любить Мелани! Я повинуюсь вам, отец мой, повинуюсь; я стану супругом Люси; смерть моя не замедлит последовать за браком, заключенным под столь роковой звездой. Итак, я жил, дабы исполнить свой долг, позаботиться о семье своей, подчиниться веленью отца, дорогого сердцу моему… А умру ради единственной женщины, которую мог столь страстно полюбить».

Мелани, оставшись наедине с собой, находилась в не меньшем смятенье; она укоряла себя за то, что поведением своим нанесла урон приличиям или, скорее, любви, хоть и боялась в том признаться. Порою, подчиняясь слабости, она мечтала, чтобы д’Эстиваль снова спросил ее, в чем причина ее печали; печаль эта была столь заметной, что непременно должна была вызвать живейшее сострадание; одного любопытства хватило бы, казалось, чтобы д'Эстиваль возжаждал узнать, где ее источник. «Но если он тебя не любит, если ты ему не мила, его ничто не тронет; граф не любит меня — возможно, он испытывает неприязнь ко мне. Сомнений нет, я не занимаю его мыслей, он ненавидит меня».

Такие речи вела про себя, втайне, Мелани. В другие минуты она строже судила себя и почитала преступным малейшее свое чувство к графу и даже его самого сочла бы виновным, если бы он осмелился хотя бы одним движением или взглядом проговориться о своей любви. Она искала и избегала его, боялась увидеть и все же на него глядела. В ней жили две противоречивые души, и то одна, то другая жестоко мучили ее. Наконец, разрываясь между возлюбленным и сестрой, терзаемая разбушевавшимися чувствами, изнемогая под бременем страсти, справиться с которой была не в силах, она занемогла, и болезнь вскоре стала угрожать ее жизни.

Люси почувствовала тогда, как вся нежность к сестре воротилась к ней; она уже не слышит ничего, кроме голоса крови; она подбегает к ложу Мелани, сжимает сестру в объятиях, орошает слезами.

— Что с тобой, милая Мелани? — говорит она голосом, исполненным искренности и сердечности. — Нынче я, в свою очередь, жажду читать в душе твоей. Вот уже много дней, как тебя угнетает сумрачная печаль! У твоей болезни есть какая-то причина, мне непонятная! Говори же со мной откровенно, мы одни; подумай, ведь ты раскроешь душу перед любящей сестрой, перед лучшей подругой.

— Ах, сестра моя, — говорит Мелани с глубоким вздохом, устремляя на Люси взор, полный нежности и скорби, — сестра моя, дайте мне умереть.

— Нет, дорогая моя Мелани, нет, ты не умрешь;, дни мои слишком тесно связаны с твоими. Говори же; твое горе пронзает мне сердце.

— Вы желаете, сестра, чтобы я исповедалась вам в своих страданиях, но вам их не исцелить!

— О, зачем отчаиваться? Отчего не положиться на мою привязанность?

— Ваша привязанность ко мне пострадает.

— Быть того не может. Еще раз прошу, милая Мелани, открой свое сердце.

— Сестра моя, неужто это сердце должно раскрыться именно перед вами?

— Но кто же может помочь тебе, утешить, любить тебя лучше, нежели сестра?

— Вы так настаиваете?

— Я тебя слезно молю!

— Хорошо же, — восклицает Мелани, пытаясь приподняться на локте, — это сердце сейчас откроется: вы сами этого хотели. Знайте же, сестра, я люблю, люблю страстно…

— Кого? — спрашивает Люси взволнованно. — Кого же?

— Д'Эстиваля, который любим вами и, без сомнения, любит вас…

— Что вы сказали?

— Я не стану, сестра моя, препятствовать вашей склонности, рассудок мой одобряет ее; я прошу только об одной милости: повторяю, дайте мне умереть, лишь бы никто на свете, кроме вас, не узнал о моей слабости, о злодействе моем, ибо разрывать вам сердце — это злодейство. Я пронзила его тысячью ударами кинжала и слишком знаю это. Особо скройте причину моих и ваших несчастий от д’Эстиваля. Прощаете ли вы меня, дорогая моя Люси? У вас есть сердце; вы чувствуете, что провинилась я невольно и достаточно в том наказана! Я испущу последний вздох на груди у сестры моей. Живите, любите графа и будьте им любимой…

— Ты любишь д’Эстиваля! — восклицает Люси, утопая в слезах. — Сестра моя! — с тяжкой скорбью вырывается она из объятий Мелани и столь же стремительно бросается в них сызнова. — Тебе, сестра моя, тебе надо жить, — продолжает Люси, — если нужно, я принесу тебе в жертву… мою любовь… не выйду за графа…

— Нет, чересчур великодушная сестра, — говорит Мелани, протягивая к ней руки, — я не стану употреблять во зло вашу привязанность или, скорее, жалость, это было бы жестокостью, варварством. Д’Эстиваль предназначен вам, вам должно принять его руку… а мне… умереть. Боже! Что с вами? Лицо ваше бледно как смерть!

Мелани звонит; Люси уносят в ее покои — она лишилась чувств. Когда она приходит в себя, великодушие в ней берет верх; она поспешно возвращается к сестре.

— Прости мою слабость, сестра моя, силы ко мне вернулись, я могу отвечать за себя. Да, без сомнений, для меня было бы счастьем стать супругой графа… Мелани, я люблю его. И разве могла бы я это скрыть? Роковая страсть, должно быть, сказывается во всем; но разве мыслимо для меня счастье, если бы оно тебе стоило жизни! Поверь, я чувствую, что в сердце моем привязанность к тебе равносильна моей любви… Дорогая сестра, отверни взор от моих слез, не слушай моих вздохов, не гляди на эту страшную борьбу, на раздор, царящий в душе моей, и вернись к жизни, к любящей твоей сестре, твоей подруге…

— Ах, сестра моя, чем более жертв вы мне приносите, тем сильнее должна я восстать против вашей доброты, против самой себя. Такая добродетель только способствует тому, что я еще более кажусь себе ненавистной и преступной. Да, умоляю вас, дайте мне расстаться с опостылевшей жизнью и живите, дабы сожалеть обо мне, любить меня… выйти замуж…

Мелани не может договорить, и соперница падает в слезах в ее объятия.

Люси не отходила от сестры, а та по-прежнему проявляла к ней столько же ласки и великодушия, Может ли слабое человеческое сердце сделать большее усилие, достойное всяческого восхищения, нежели отбросить прочь от себя чувство, ласкающее и заполняющее его, и пожелать счастья ближнего за счет своего собственного? Не есть ли это высший подвиг?

— Сестра моя, — сказала Люси некоторое время спустя после рокового признания, — я заглянула в свою душу, я обуздала свое сердце; думается мне, оно сможет подчиниться моему велению. Обещать тебе большее — значит обманывать тебя и вводить в заблуждение самое себя. Дорогая Мелани, я чувствую, или хотя бы надеюсь, что ради твоего счастья я буду в силах отречься от д'Эстиваля, отказаться от брака с ним — могу ли сказать: от любви к нему? Увы! Втайне я буду страстно любить его, но видеть его в объятиях другой, видеть, что другая им любима и зовется его супругой, что моя сестра… Нет, этого зрелища я не перенесу. Хватит ли сил у Мелани принести мне эту жертву?