Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

• Название: Моя жизнь. Мои современники
• Автор: Владимир Оболенский
• Издательство: YMCA-PRESS
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 2-85065-127-3

Воспоминания земского деятеля и кадетского политика князя В. А. Оболенского охватывают период от рождения автора в 1869 году до эвакуации из врангелевского Крыма. Книга замечательная — Оболенский не просто живой рассказчик, он тонко чувствует, что читателю может оказаться непонятным. Поэтому Оболенский точно комментирует и разъясняет те социальные реалии, которые современникам часто казались очевидными и не требующими упоминания. Книга позволяет понять, как была устроена старая Россия на самом деле. Еще одно достоинство Оболенского — он незашорен и обладает широким взглядом на описываемые события.

---

Сборы стали производиться и в университете. Хотя организация частной помощи голодающим, благодаря нелепому отношению правительства, приняла так сказать оппозиционный оттенок, однако левое радикальное студенчество вначале относилось к этому делу отрицательно. В кругах революционных или сочувствовавших революции на голод уповали как на революционный фактор. Поэтому многие придерживались формулы «чем хуже — тем лучше» и высказывались против участия левой революционной интеллигенции в борьбе с голодом. Благодаря таким настроениям, господствовавшим в левом студенчестве, инициатива сбора в пользу голодающих в университете попала в руки кружка умеренно-прогрессивных студентов, в составе которых припоминаю А. А. Куломзина (впоследствии губернатор), Д. В. Философова (впоследствии известный публицист) и В. Д. Протопопова. Из радикальной части студенчества, насколько помню, присоединились к этому кружку лишь братья Винберги и я.

С разрешения инспекции в университетском коридоре был поставлен стол, за которым мы устраивали дежурства и собирали довольно крупные суммы. Студенческая организация помощи голодающим была связана с целым рядом частных кружков столицы, производивших аналогичные сборы. Участники этих кружков получали много писем из голодающих районов, в которых говорилось, что на местах не хватает работников для организации планомерной помощи. Письма эти меня очень волновали. Я поступил на юридический факультет, загипнотизированный мыслью о «пользе», которую я принесу народу, предварительно изучив политическую экономию. И невольно возникал вопрос о том, что в погоне за этой отвлеченной «пользой» я отказываюсь от случая принести вполне реальную пользу, к которой призывают меня письма из провинции. Некоторое время я колебался, но чувствовал, что в борьбе между отвлеченной и реальной пользой последняя окажется победительницей.

На вечерах у Винбергов в это время шли горячие споры о голоде и его политических последствиях. Споры эти очень напоминали позднейшие эмигрантские споры об оборончестве и пораженчестве. И в них также создался целый разворот мнений, которые кратко можно формулировать так: «свергать, не кормя», «свергать кормя», «кормить, свергая» и «кормить, не свергая».

Старый В. К. Винберг горячо доказывал, что интеллигенция должна принять участие в голодной кампании не только по требованию общечеловеческой морали (он резко осуждал аморальную формулу «чем хуже — тем лучше»), но и по политическим соображениям. Я всецело был на его стороне, а потому и решил обратиться к нему за советом о том, ехать или не ехать. Я заранее знал, что он скажет (потому к нему и обратился), и не ошибся. «Конечно, поезжайте, — сказал он мне, — большое дело сделаете». И тут же сообщил, что богородицкое земство Тульской губернии ищет двух добровольцев из молодежи в помощь земской управе по борьбе с голодом.

Через несколько дней мы с моим новым приятелем, студентом В. Д. Протопоповым, выехали из Петербурга. На Николаевский вокзал нас пришло провожать много народа, главным образом — студенты университета. Мы были первыми добровольцами из петербургской молодежи, отправившимися на борьбу с голодом.

Наш пример оказался заразительным. Вскоре после нас молодежь валом повалила в голодные места и поездки на голод приобрели характер целого «движения», своего рода «хождения в народ».

Первоначально мы направились в город Богородицк Тульской губернии и стали там работать при земской управе, объезжая нуждающиеся деревни, составляя списки голодающих семей и определяя размер земской ссуды для каждой из них. Здесь, в Богородицке, я в первый раз близко познакомился с земской работой, которой впоследствии мне много лет пришлось заниматься, впервые познакомился я и с провинциальной жизнью.

Вся работа в богородицком земстве держалась на трех лицах — на члене управы Л. Л. Любенкове (сын известного московского мирового судьи), на служащем управы В. Н. Чехове (известный впоследствии деятель по народному образованию) и на предводителе дворянства графе В. А. Бобринском (впоследствии лидер националистов в Государственной Думе). Все трое были совершенно различными людьми. Любенков, выросший в средней помещичьей среде, сын либерала-шестидесятника, был типичным либеральным земцем с народническим оттенком. Ходил в косоворотке и высоких сапогах, любил чаепития с бесконечными спорами, но, резкий в своих суждениях, был органически неспособен к серьезной и выдержанной борьбе.

Н. В. Чехов — типичный радикальный интеллигент 80-х годов, когда после разгрома Народной Воли молодежь, прежде заполнявшая кадры революционеров, с пылом принялась за так называемые «малые дела», за культурную работу. Свято сохраняя свой социалистический образ мыслей, он в практической работе делал неизбежные компромиссы, старался быть в добрых отношениях со всей его окружавшей средой, но упорно добивался осуществления тех практических задач, которые перед собою ставил.

В. А. Бобринский — представитель высшей аристократии, той культурной ее части, которая сохраняла независимый образ мыслей и жизни. Эта независимость легко приобреталась благодаря богатству и связям. Он получил образование в Англии, куда переселились его родители, изгнанные из России за сектантскую проповедь. Пробыв полгода студентом московского университета и выйдя из него с протестом после того, как во время беспорядков 1887 года власти отказались его, графа Бобринского, арестовать вместе с товарищами, В.А. поступил вольноопределяющимся в лейб-гусарский полк. Там он сдал офицерский экзамен и служил вместе с будущим царем Николаем II, а затем, избранный предводителем дворянства Богородицкого уезда, вышел в отставку и поселился в Богородицке, во дворце, некогда построенном Екатериной II своему незаконному сыну, родоначальнику всех графов Бобринских.

Мне передавали, что планировка города происходила одновременно с постройкой дворца так, что все улицы расходились от него радиусами в соответствии с расположением окон. Усадьба и огромное имение, к ней принадлежащее, находились в совместном владении многочисленной семьи Бобринских, состоявшей из нескольких братьев и сестер. Старший из них, Алексей Алексеевич, тоже жил там с женой, Варварой Николаевной, урожденной Львовой, доводившейся мне троюродной сестрой, и с двумя детьми.

Екатерина Великая подарила своему сыну большую часть территории Богородицкого уезда. Эта громадная латифундия была поделена между двумя семьями ее потомков, из которых старшая линия владела главным дворцом с прилегающими землями, а младшая обосновалась в другом центре — селе Михайловском. Оба имения имели свои сахарные заводы и свекловичные плантации, с которыми тесно переплеталась жизнь большей части населения уезда. Поэтому Бобринские себя чувствовали как бы его хозяевами. Так к ним относились и крестьяне, никогда не называвшие их по фамилии, а звавшие их графами Богородицкими и графами Михайловскими.

Когда я познакомился с В. А. Бобринским, это был еще совсем молодой человек, красивый, стройный, энергичный. Он с утра до вечера носился по уезду, организуя помощь голодающим крестьянам, и вел борьбу с тульским губернатором, систематически мешавшим его работе. Придворные и аристократические связи В. А. Бобринского делали его неуязвимым с точки зрения неблагонадежности, и в начале девяностых годов, когда правительство с особой энергией вело борьбу с земствами, в газетах часто мелькало его имя, как одного из видных молодых земских либералов, инициаторов всевозможных протестов против администрации. Впоследствии либерализм Бобринского не выдержал испытаний революции 1905 года. Аграрные волнения перебросили его в стан консерваторов, где он с такой же бурной страстностью повел борьбу против своих бывших союзников.

В Богородицком уезде мне впервые пришлось увидеть, как живут крестьяне центральной черноземной полосы. Впечатление было потрясающее: нищета, вонь, грязь и бесконечные униженные жалобы на тесноту и малоземелье. Значительная часть изб была с полураскрытыми, скормленными скоту соломенными крышами, а внутри был страшно спертый воздух от смеси запаха жженой соломы, которой топились печи, и скотского навоза. Ибо зимой крестьяне держали в своих жилых помещениях овец, телят, а иногда даже коров. Полы были земляные и влажные от наносимого на валенках снега. А в этой грязи копошились дети, большею частью босые и в одних рубашонках. Ежедневно я возвращался домой с головной болью от дня, проведенного в вонючих избах, в которых крестьянам приходилось жить с осени до весны.

Все же у меня составилось впечатление, что бедность богородицких крестьян хроническая и что в голодный год, при помощи земской ссуды, им живется лишь немного хуже обычного. К тому же работа наша по составлению списков нуждающихся приходила к концу. Поэтому мы с В. Д. Протопоповым охотно приняли предложение графа Ал. Ал. Бобринского перебраться в Николаевский уезд Самарской губернии, на его хутор Мордвиновку, и там организовать благотворительную помощь. Заволжье считалось районом, наиболее пострадавшим от неурожая, и оттуда приходили наиболее тревожные вести о голоде.