Петр Дедов - Светозары

• Название: Светозары
• Автор: Петр Дедов
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-7620-0149-0

Произведения, составляющие трилогию, получили широкую известность и признание всесоюзного читателя.

---

Покойный мой дедушка, Семен Макарович, помнится, рассказывал про Сенькиного отца, тоже давно умершего. Был Сидор Палкин полуцыганских кровей и из породы потомственных конокрадов. После революции, когда это дело сильно поприжали, Сидор все равно не оставлял своего рискованного ремесла. И не просто воровал, а на удивление людям: с шиком, с выдумкой, до которой не каждому смертному додуматься.

К примеру, в соседней деревне Лукошино он умыкнул однажды огромного кабана. Один! С таким десятипудовым хряком полдюжине мужиков дай бог справиться, а Сидор Палкин приволок его домой один, да так ловко и скрытно, что комар носа не подточил. Это уж после сам разболтал мужикам по пьянке. «Да как же ты его осилил-то», — восхитились те. «А пошто мне его осиливать? — невозмутимо отвечал Сидор. — Он сам за мной пошел, когда я его на уду поймал». — «На удочку?» — «Но! Как чебака але гольяна».

Способ был прост, как все гениальное. Выковал Сидор в кузнице большой крюк наподобие рыболовного, вместо лески привязал к нему веревку, а вместо червя насадил кусок вареного мяса. Ну, и залез однажды ночью в чужой хлев, и закинул на кабана свою удочку. Тот мясо проглотил, а крюк застрял в горле. «Рыбак» и повел его спокойненько к своему подворью. «Дак он бы визг поднял на всю деревню!» — усомнились мужики. «Каво? Не-е! Больно же ему, ежели за веревку дернешь, — объяснил Сидор. — Хочь до самой Москвы веди: не пикнет, тока постанывает…»

«И скока били его, ни единого ребра цельного не осталось, а дожил до старости, — рассказывал дедушка Семен. — Уж когда красть силенок не стало, так таким манером душеньку свою тешил: забросит в траву собственную шапку и крадется к ней, как кот к воробью… А помер все одно не своей смертью. Попался у Бочарниковых на сметане… За сметаной в погреб полез. Ну, братья Бочарниковы и посадили его пару раз. Самосуд раньше был такой: поднимут и опустят задом на землю. И вроде цел человек, — ни ран никаких, ни синяков, — попробуй прикопаться? А нутро отбито. Почахнет малость да и отдаст богу душу…»

Вот каких кровей был Сидоров сынок, Сенька Палкин… Бригадир Федор Михайлович из рассказов многое знал о его проделках и все-таки решился на этот рискованный шаг.

Вызванный в контору, Сенька явился не сразу. Нам с Ванькой-шалопутом Нюшка тоже велела зайти к бригадиру, мы примчались сразу и теперь сидели на скамейке, шмыгая носами, а Федор Михайлович за столом перебирал какие-то бумаги, что-то писал, подсчитывал, и на его буром, изуродованном лицо хмурой тенью лежала озабоченность.

— Да-а, — говорил он сам себе, — вот такие пирожки… Вот такие апельсинчики!..

— Дядя Федь, а чо это такое — оп-пель-синь-чики? — с трудом выговорил незнакомое слово Шалопут.

Бригадир взглянул на нас, откинулся на спинку стула, потер ладони:

— Это, ребятки, в Африке растут. Ну, желтые такие… Нет, оранжевые…

— A-а, понятно, — разинул рот Ванька.

— Все понял! — захохотал Федор Михайлович.

Наконец пришел Сенька Палкин. Он постучал в дверь, спросил: «Можно войтить?» — а войдя и скромно поздоровавшись, примостился на уголок скамьи.

— Хотел поговорить с тобой, Семен… Серьезно и откровенно, — бригадир налег грудью на стол, вытянул по столешнице руки. — Не знаю, как ты на это?..

Сенька пожал плечами, молчал.

— Ребятки, вы идите, погуляйте, — вспомнил Федор Михайлович про нас с Ванькой. — Я вас крикну, когда понадобитесь.

Мы неохотно встали со скамейки: если уж гонят, значит, разговорчик будет интересный! Потому Шалопут и оставил дверь приоткрытой.

— Чо тут такого? — подмигнул он мне в коридоре. — Нас выгнали, мы вышли. Хай теперь секретничают…

— Ну, так как, Семен? — послышался за дверью голос бригадира.

— Чо — как?! — рассердился Сенька. — Как накакал, так и смякал.

— Горя-ач! — Федор Михайлович помолчал. — Горяч, говорю. А я хотел предложить тебе одно ответственное дельце.

— Не смеши людей, начальник, — отозвался Сенька. — Для меня уже, так сказать, определили круг моих занятий на будущее. Когда выпнули из кутузки, дак тамошний начальник напутствовал: езжай, мол, в родное село, иди к председателю и просись чистить сортиры. Другой работы ты не достоин…

— Так и сказал?

— Да. Я ему говорю, мол, у нас и сортиров-то в селе почти нет. Ходят в лопухи да в подсолнухи по неотложке…

Оба засмеялись. И Сенька вдруг сказал:

— А я уважаю тебя, Михалыч.

— О-го! Это за что такая честь?

— А вот за то. Думал, что это ты накапал на меня в милицию… Ну, помнишь, с кортиком-то кинулся на тебя? Оказалось — нет. Какая-то суконка…

— А если все-таки я?

— Не-е. На первом бы допросе сказали, а меня бы упекли за такое туда, где Макар телят не пас. А так… Приписали просто мальчишество. Ну, нашел где-то пистолет и кортик, ну, медалей лишних нацепил… У меня и свои были. Может, и это помогло… Помурыжили да и выпустили…

— Отобрали? Свои-то?

— Медали? Что ты, как можно! Чем же будут гордиться мои внуки и правнуки?! — Сенька деланно захихикал, сказал совсем тихо: — Отняли, конешно… И все-таки ответь мне, Михалыч, почему ты не донес на меня тогда?

— Не имею такой привычки. Тем более не узнав человека как следует, — сухо ответил бригадир. — И… давай не будем об этом. Скажи вот еще, если можешь: зачем ты рядился под моряка? Ну, этот кортик, тельняшка…

Мы с Шалопутом услышали, как заерзал Сенька на скамейке, потом вскочил, затопал по скрипучим половицам. В дверной щели замелькали его защитные галифе. Потом он снова сел и сказал хрипловатым голосом:

— На этот вопрос мне ответить… кха! трудней всего. Да и не сумею я… Да и ты не поймешь…

— Где уж нам! — поддакнул Живчик.

— Ну вот, уже смеешься… Ну и смейся, черт с тобой! Мне теперь не привыкать. В общем — мечта у меня, понял? Вот с таких лет… Моря-то я никогда не видел, но… Оно мне всегда снилось. Вот суконка! Главное, не видел ведь, а во сне слышу — шумит, и волны с пеной… На степь нашу похоже — тожеть, ни конца и ни краю… А служить попал в кавалерию…

Оба долго молчали. И мне показалось, как им обоим там неловко, потому что нечего сказать. Бригадир заговорил первый:

— Тебя это… отпустили-то как?

— Условно. Принудиловка. В общем — навроде того кобеля: не привязан, а визжишь.

— Ничего, жить можно. А позвал я тебя вот зачем. На элеватор зерно возим, а бабенки наши не справляются. Тяжело, да и жульничания много, на элеваторе-то. Хотел назначить тебя за старшего в обозе… Как?

Сенька помолчал. Отозвался глухим голосом:

— Ты дак прям сразу быка за рога…

— Почему — сразу? Обдумал. Более подходящего человека не вижу.

— Мне и раньше такого дела никто не доверял, а уж теперь, после кутузки… — Сенька прокашлялся. — Поговорку помнишь? Горбатого тока могила исправит… А меня ты совсем не знаешь…

— Знаю, — уверенно сказал Живчик. — Видел, как ты на сабантуе плясал… Ну, так как?.. Позови тогда ребятишек.

Мы с Ванькой успели вышмыгнуть из коридора на крыльцо. Сенька вышел к нам, строго сказал:

— А ну, зайдите к бригадиру!

— То гонют, то опять зовут, — заворчал Ванька, скорчив обиженную рожу, — што мы, собаки?

— Давай, давай! — нахмурившись, подогнал Сенька.

В кабинете Федор Михайлович нам сказал:

— Такие вот дела, ребятки… До начала октября в средних и старших классах опять отменяются занятия. Помощь ваша колхозу нужна. У нас не хватает двух возчиков — на элеватор зерно везти. Так что, если согласны… За старшего будет у вас Семен э-э… Сидорович Палкин.

Когда мы вышли из конторы, Сенька нам сказал:

— Завтра утром собираемся на конном дворе. В семь ноль-ноль. — Он зачем-то взглянул на ручные свои часы, добавил: — И штоб без этого самого… Понятно? К остальным возчикам я зайду сам, скажу лично…

Мы с Ванькой даже переглянулись.

— Вот такие пирожки, — тихо сказал я.

— Вот такие апель-синь-чи-ки, — с трудом выговорил Ванька.

5

Утро выдалось пасмурное и теплое. Сплошной серой мутью было затянуто низкое небо: оно словно бы дымилось бледным светом, в котором все предметы вокруг виделись размытыми и плоскими, как тени. Избы, деревья, заборы — все казалось нарисованным серым грифелем на серой же грифельной доске.

Деревня еще покоилась в мглистой дремоте, лишь со стороны конного двора доносились частые удары по металлу. Эхо сдваивало звуки, и получалось звонко и весело: тиу-так, тиу-так, тиу-так! Здесь, когда я подошел, то увидел двоих: Сеньку Палкина и Шалопута. Но я обознался. Это был не Шалопут, а его братец-двойник Василек.

— А чо, Ванька сдрейфил? — спросил я.

— Живот у него заболел.

— Апельсинчиков объелся?

— Каво? — не понял Василек. — Нет, правда, всю ночь в огород бегал…