Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2.

• Название: Приключения Ричарда Шарпа. т2.
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения

Ричард Шарп (англ. Richard Sharpe) — вымышленный персонаж, английский стрелок, главный герой цикла исторических романов Бернарда Корнуэлла и снятого по нему телесериала с английским актёром Шоном Бином в главной роли.

Время действия серии — начало XIX в. Шарп участвует во всех войнах Британской империи, начиная с завоевания Индии и включая Наполеоновские войны на Пиренейском полуострове и при Ватерлоо. Он проходит всю карьерную лестницу, начиная с простого рядового и заканчивая полковником.

В первых книгах серии ему приходится бороться с презрением офицеров-джентльменов к выскочке. Вопрос присвоения ему очередного чина каждый раз оказывается спорным, внося дополнительное напряжение в сюжет (такой тип подачи Корнуэлл заимствовал из более ранней серии о том же историческом периоде — саги С. С. Форестера о капитане Хорнблауэре, который участвует в тех же войнах, но только на кораблях, и читатель в каждой книге должен был переживать за повышение главного героя). Ричард Шарп пользуется личным покровительством лорда Веллингтона, которому спас жизнь, и подчас получает задания от английской военной разведки, которая ценит его способности. Помимо занимательных сюжетов, популярность серии обеспечил привлекательный и сильный характер главного персонажа, который отличается не только умом и предприимчивостью, но также и расчётливостью, подчас звериной хитростью и непостижимой везучестью.

Первоначально Корнуэлл рассчитывал написать около 10 романов, но права на экранизацию купило британское телевидение, что увеличило популярность цикла и заставило продолжить серию. Случайность стала причиной необыкновенного успеха сразу же первого телефильма: выбранный на роль стрелка Шарпа актёр Пол Макганн сломал ногу, и на роль в срочном порядке был приглашен опытный актер Шон Бин, известный до того как по работе для британского телевидения («Кларисса», «Любовник леди Чаттерлей») и кино («Караваджо» Дерека Джармена, «Поле» Джима Шеридана, «Лорна Дун»), так и в голливудских проектах («Грозовой понедельник» с Томми Ли Джонсом и Мелани Гриффит, «Игры патриотов» с Харрисоном Фордом). Так случайность привела к тому, что в роли Ричарда Шарпа оказался актер, чья внешность и харизма полностью совпали с книжным образом и стали неотделимы от него. Более того, книги, написанные после начала съёмок, в вопросе подачи главного персонажа несут уже не только авторское видение Шарпа, но и явно обыгрывают черты кинообраза (к примеру, по книге Шарп родился в Лондоне, а у Шона Бина имеется йоркширский акцент, поэтому в одном из романов Корнуэлл позже упомянет, что мальчиком Шарп сбежал в Йоркшир и жил там долгое время).

Книги Корнуэлл пишет не в хронологическом порядке, иногда возвращаясь к «дырам» в биографии своего персонажа. Экранизации романов также не следуют им буквально, подчас перетасовывая и перенося время действия. Несколько серий снято не по книгам, а по оригинальным сценариям.

---

Услышав какой-то шум впереди, Шарп остановился. На долю секунды ему показалось, что враг расставил по краю долины пикеты. Он прислушался и облегченно вздохнул: то были лишь звуки шумного веселья, радостные крики, смех и гул голосов. Ведь это Рождество!

Чертовски неприятно родиться в такую ночь, подумал Шарп. Середина зимы, еды не хватает, в горные селения заходят волки. Наверное, в Палестине теплее, а пастухов, которые видели ангелов, волки не беспокоят, но зима везде зима. Шарп всегда считал Испанию жаркой страной; такой она и была летом, когда солнце высушивало почву равнин, превращая ее в пыль. Но зимой нередки морозы, и он представлял себе Рождество в хлеву, насквозь продуваемом холодными ветрами, врывающимися в каждую щель. С такими мыслями он вел свой отряд к Господним Вратам – темную колонну людей, несущих в ночи смерть на лезвиях клинков.

На гребне он упал ничком и пополз. Впереди темнели терновые кусты, долина была залита светом костров, горящих в замке и монастыре, на дозорной башне и в селении. Слава Всевышнему, нашлась и тропа через заросли терновника.

Из монастыря донесся смех. Шарп видел, что во дворе замка тоже веселятся. Холодало.

Он повернул голову и прошептал:

– Расчет!

– Первый! – это Харпер.

– Второй, – сержант-немец по фамилии Роснер.

– Третий, – Томас Тейлор.

Рядом с Шарпом упал Фредриксон, не проронивший ни звука, пока в темноте шла перекличка. К облегчению Шарпа, все оказались на месте. Он указал на нижний край склона, где темная тропа через кустарник исчезала на мелких камнях, красно-черных в отблесках костров:

– Ждите у края кустов.

– Так точно, сэр.

Людям Фредриксона нужно будет пробежать всего полсотни ярдов от зарослей терновника до двери монастыря. Сигналом будет грохот семиствольного ружья – или мушкетный залп со стороны противника. Но на одиночные выстрелы не следовало обращать внимания: в такую ночь, когда все вокруг выпивают и празднуют, выстрелы – не редкость. Если Фредриксон ничего не услышит в течение пятнадцати минут, он все равно должен выдвигаться. Шарп взглянул на капитана, чья повязка делала его похожим на призрака, и подумал, что тот начинал ему нравиться.

– Ваши люди готовы?

– Предчувствуют удовольствие, сэр.

– Ну что ж, принесем благо грешникам.

Шарп повел свой отряд вперед, лишь раз глянув через правое плечо. Где-то далеко в Португалии, в пограничных горах, путеводной звездой алел огонек костра.

Тропа была крутой, а дождь сделал ее скользкой и ненадежной. Один из стрелков поскользнулся и грохнулся прямо в клубок колючих ветвей. Все застыли. Шипы с треском драли мундир, пока незадачливый стрелок пытался выпутаться.

Шарп уже видел массивную дверь монастыря и пробивавшийся луч света: она была чуть приоткрыта. Из здания доносились громкие крики, хохот и звон стекла. Среди хора мужских голосов можно было различить и женские. Шарп медленно двинулся туда, стараясь не поскользнуться и чувствуя, как внутри растет возбуждение: сейчас он отомстит за оскорбления, которые ему нанесли в прошлый раз.

Дверь отворилась. Он остановился; отряд тоже застыл, не дожидаясь приказа. В дверях монастыря возникли два темных силуэта. Один, с мушкетом, хлопнул другого по плечу и толкнул в сторону дороги. Того вырвало, перекрыв звуки доносившегося изнутри веселья: похоже, Рождество в монастыре уже наступило. Первый – вероятно, часовой – расхохотался. Он отряхнул ноги от следов рвоты, сплюнул на ладони и потащил приятеля внутрь. Дверь за ними закрылась.

Склон стал более пологим, Шарп рискнул обернуться и был поражен: его люди видны как на ладони! Их просто не могли не заметить! Но никто в долине не поднимал тревоги, в ночи не слышалось выстрелов, а край зарослей был уже в двух шагах. Он остановил отряд.

– Тейлор, Белл!

– Сэр?

– Удачи вам.

Двое стрелков, спрятав мундиры под шинелями, направились к монастырю. Шарп хотел сделать эту часть работы сам, но опасался, что часовой может узнать его или Харпера. Придется подождать.

Он постарался отобрать для этой задачи самых опытных: беззвучно убить человека ножом – задача не для новичка. Белл прошел школу лондонских улиц, Тейлор учился на другом конце мира, но в обоих можно быть уверенным: они устранят часового или часовых на входе.

Двое стрелков не пытались скрыть свое появление. Едва перебирая ногами по дороге, они изображали пьяных, переговариваясь между собой заплетающимися голосами. Шарп слышал, как Белл грязно выругался, наступив в рвоту на ступеньках. Дверь открылась, из-за нее выглянул часовой, из-за его спины возник второй с мушкетом на плече. За ними пылала жаровня.

– Проходите! Чертовски холодно!

Тейлор уселся на нижней ступеньке и запел, размахивая выданной Шарпом бутылкой.

– У меня для вас подарочек! – снова и снова напевал он, давясь от пьяного смеха.

Белл махнул рукой:

– Подарочек! Рождественский!

– Господи! Да заходите уже!

Белл ткнул пальцем в Тейлора:

– А он идти не может.

Бутылка по-прежнему маячила в руке Тейлора. Двое часовых, добродушно ворча, спустились по ступенькам. Один, потянувшись к бутылке, даже не успел заметить, как из рукава шинели мнимого пьяницы показалась рука, держащая отточенный клинок. Часовой схватился за горлышко, и нож Тейлора вошел ему глубоко под ребра, добравшись до сердца и артерий. Тейлор перехватил бутылку, одновременно удерживая часового.

Белл улыбнулся второму часовому, на лице которого отразились тревога и непонимание. Все еще улыбаясь, лондонец перерезал готовому закричать человеку горло. Шарп увидел, что тело начало падать, но двое стрелков удержали его и поволокли трупы в темноту.

– Двинулись!

Он повел остальных вперед. Фредриксон уже спустился по склону и устроился в колючках ждать окончания пятнадцати минут или выстрела Харпера – сигнала к началу резни в Адрадосе.

Ступени монастыря были залиты кровью убитого Беллом часового, и сапоги Шарпа оставляли темные следы. Он прошел в верхний клуатр, встал в тени арки и огляделся. Похоже, здесь никого нет: крики и хохот шли из внутреннего клуатра. Но он все-таки подождал, обшаривая взглядом самые дальние уголки двора. Из темноты донеслись приглушенные стоны и шепот. Проход впереди, через который их с Дюбретоном провели смотреть, как женщину заклеймили словом puta, был пуст, дверь и решетка распахнуты. Он поднял руку и щелкнул пальцами, подзывая своих людей, потом медленно двинулся вперед. Башмаки стрелков громко стучали по камню. Огонь жаровни освещал мраморные плиты вокруг колодца.

Дверь часовни была открыта. Когда Шарп проходил мимо, оттуда высунулась рука, ухватив его за левое плечо. Он сбросил руку, уже готовясь ударить кулаком, но остановился: в дверях, покачиваясь и моргая, стояла женщина; за ее спиной, освещенная дрожащим светом свечей, виднелась открытая решетка.

– Зайдешь, дорогой? – улыбнулась женщина Шарпу и привалилась к двери.

– Пойди проспись.

Из часовни донесся мужской голос, говоривший по-французски. Женщина отрицательно покачала головой:

– Он ни на что не способен, черт его подери. Бренди, бренди, бренди... – из часовни вышел ребенок, не более трех лет от роду. Он встал рядом с матерью и радостно уставился на Шарпа, посасывая палец. Женщина прищурилась, пытаясь разглядеть Шарпа: – Ты кто?

– Лорд Веллингтон, – француз снова что-то крикнул, послышалось движение. Шарп подтолкнул женщину: – Иди, люби его. Ему уже лучше.

– Буду надеяться на этот счастливый случай. Возвращайся, хорошо?

– Мы обязательно вернемся.

И он повел прыскающих в кулак стрелков в сторону коридора, ведущего к внутреннему клуатру. Навстречу раздалось эхо шагов, и из-под арки выскочили двое детей, играющих в догонялки. Оказавшись в верхнем клуатре, они стали бегать друг за другом, весело хохоча. Из склада донесся сердитый окрик: похоже, здесь все уже перепились и заснули.

Шарп, жестом приказав отряду остановиться, осторожно прошел на верхнюю галерею, с которой разговаривал с мадам Дюбретон, и замер в тени. Внизу царил хаос, та самая анархия, которой опасался Веллингтон, полное отрицание чести и дисциплины.

Двор был залит светом огромного костра, разведенного на разбитых плитах прямо поверх лабиринта тонких каналов. На растопку пошел терновник и рамы высоких окон из зала по северной стороне клуатра. Окна начинались почти на уровне земли и заканчивались декоративными арками под самым сводом галереи. Сейчас их рамы были выломаны, стекла растащили, и Шарп сверху видел, что дезертиры используют окна как проходы между залом и двором.

Шарп сбежал из приюта перед десятым днем рождения, затерялся в темных подворотнях лондонских трущоб. Проворному мальчишке там всегда найдется дело: это был мир воров, расхитителей могил, убийц; пьяниц, калек и шлюх, продававших свою красоту и здоровье. У обитателей Сент-Джайлса[257] никогда не было надежды. Для многих из них самым дальним путешествием в жизни была Оксфорд-стрит[258]: полторы мили на запад, до трехглавой виселицы Тайберна[259]. Сельская местность всего в двух милях на север от Тоттенхэм-Корт-Роуд[260] казалась не ближе райских врат. Сент-Джайлс был царством болезней и голода, где будущее представлялось столь темным, что исчислялось не в годах или месяцах, а в часах. Часами же измерялись и удовольствия: мужчины и женщины топили свое отчаяние в выпивке и совокуплениях прямо в винных лавках, трущобах, дешевых меблированных комнатах, пока смерть не бросала их в сточные канавы, где они и гнили вместе с еженощным урожаем мертвых младенцев. Надежды здесь не было, только отчаяние.