Полина Чех - Александр Столетов

• Название: Александр Столетов
• Автор: Полина Чех
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4470-0202-2

Что противоборствует науке? Невежество? Лженаука? Бюрократизм. Именно он тормозит все живое, заставляя его снова и снова возвращаться к листочкам и подписям. Это противоборствование – проблема не только нашего века. То же самое было и при царской России и даже усугублялось реакционерами и поборниками царизма, преследовавшими все передовое и новое.

Жизнь Александра Григорьевича Столетова – одно из самых ярких тому подтверждений. Открыватель первого закона фотоэффекта, исследователь намагничения железа и электрических явлений в разряженных газах, блестящий теоретик и практик, известный по всему миру, популяризатор науки, основатель первой школы русских физиков и создатель первой российской учебно-исследовательской физической лаборатории – он всю жизнь испытывал на себе травлю реакционной части профессуры Московского университета и сторонников царской власти.

Эта книга для тех, кто хочет проследить за реальной и захватывающей борьбой между движением вперед и силами, которые отчаянно толкают назад.

---

Публикация Столетова о намагничении за рубежом

Публикация Столетова о намагничении в России

В семидесятых в жизнь Александра Григорьевича приходят новые люди, которые останутся близкими на всю жизнь.

6 октября 1872 года одна из аудиторий физико-математического факультета оказывается переполненной – на первую лекцию профессора ботаники Петровской академии Климента Аркадьевича Тимирязева пришли не только студенты, но и весь профессорский состав.

«Высокий, худощавый блондин с прекрасными большими глазами, еще молодой, подвижный и нервный, – он был как-то по-своему изящен во всем… Говорил он сначала неважно, порой тянул и заикался. Но когда воодушевлялся, что случалось на лекциях особенно по физиологии растений, то все недостатки речи исчезали и он совершенно овладевал аудиторией», – вспоминал Тимирязева В. Г. Короленко, учившийся у него в те годы.

Климент Аркадьевич Тимирязев. 1843–1920

Казалось бы, что общего у спокойного, сдержанного Столетова и страстного Тимирязева. Но они сошлись в самом главном – мировоззрении – непримиримости к стагнации и произволу. Они оба упорно боролись за российское образование и просвещение. Как мог не любить Столетов человека, говорившего о великом союзе науки и демократии и твердившего, что главная цель естествознания – это борьба с реакцией?

С каждым днем они становятся друг другу все ближе. О теплоте их отношений можно судить по одному из писем Столетова в октябре 1876 года.

«Дорогой Климент Аркадьевич, – пишет Александр Григорьевич, – сердечно поздравляю Вас с избранием в экстраординарные профессоры Университета. Совет большинством в 31 голос утвердил Вас в этой должности. Радуюсь этому от всей души».

Сдружился Александр Григорьевич с адвокатом В. И. Танеевым и его братом композитором С. И. Танеевым.

Владимир Иванович – выдающийся общественный деятель и юрист, один из самых передовых людей в те годы, он выступал защитником в небезызвестном «Нечаевском» процессе. «Я с давних пор уважаю как преданного друга освобождения народов», – пишет о Танееве в одном из писем Карл Маркс, который подарил Владимиру Ивановичу свою фотографию с дарственной надписью на обороте. В нем Столетов, как и в Тимирязеве, находит своего единомышленника.

Отдых в доме Танеева. За инструментом Танеев, Столетов переворачивает ноты

Сергей Иванович, ученик Чайковского, учитель Рахманинова и Скрябина, с 1885 по 1889 года директор Московской консерватории, сближается со Столетовым на почве музыки. Александр Григорьевич становится его восторженным почитателем и частым гостем его выступлений, а Сергей Иванович часто говорит, что если бы Столетов в свое время не стал физиком, то из него мог бы получиться исключительный музыкант. Часто после обеда они даже играют в четыре руки.

Часто бывает Столетов на ежемесячных «академических» обедах у Танеевых в ресторане «Эрмитаж», где собирается весь цвет интеллигенции. Приглашение на такой обед – огромная честь. На них бывали Тургенев, Чайковский, артист Сумбатов-Южин, юристы Ковалевский и Муромцев. Помимо Столетова, завсегдатаями обедов становятся и другие преподаватели: Тимирязев, Марковников и Лугинин.

Место для академических обедов было выбрано не случайно. Именно здесь ежегодно в ночь на 12 января убранство богатого «Эрмитажа» сворачивается за считанные часы: все ковры уносят в кладовки, на столы вместо шелковых скатертей стелют клеенки, в буфеты вместо сервизов ставят дешевую посуду, а пол посыпают опилками. Метрдотель составляет особое меню для неприхотливых посетителей – с селедкой, студнем и другими блюдами небогатых сословий вместо известного по всему миру салата оливье, который придумали именно здесь.

Все для того, чтобы в день юбилея университета, который мы все знаем как Татьянин день, «Эрмитаж» наводнился студентами и профессорами, шумом и весельем. Приходят в ресторан и выпускники, которые уже многого добились в жизни, и теперь они радостно угощают молодежь, зовут ее за свои столики.

В один из таких дней Танеев знакомится и с Тимирязевым, причем при очень интересных обстоятельствах.

12 января 1877 года историк Иловайский во время празднования громко произносит речь, в которой призывает передовых деятелей протянуть руку царизму, помочь ему, поддержать.

Вдруг раздается звон стекла – это Владимир Танеев в негодовании бросил свой стакан об пол со словами: «Никогда этому не бывать!» Наступает тишина. Со своего места встает человек, подходит к Владимиру и страстно пожимает ему руку. Этим человеком оказывается Тимирязев. С этого самого момента завязалась дружба на всю жизнь.

Близкие отношения заводит Столетов с Сеченовым, Менделеевым, Бредихиным, Ковалевскими, Анучиными, Церасским, Герье, Репманом, Цингером и другими учеными.

В конце 1872 года Столетов знакомится с Владимиром Васильевичем Марковниковым, профессором из Одессы, который получает предложение занять кафедру химии в Московском университете.

Владимир Васильевич Марковников. 1838–1904

Осматривая химическую лабораторию, Марковников впадает в ужас. В прежнем университете у него была прекрасная лаборатория, а здесь же, в этом полутемном помещении, придется все начинать сначала. Долго колебался Владимир Васильевич, прежде чем принять предложение, но потом все же согласился – кто, если не он, этим займется? Негоже, если химия в первом университете страны останется на таком низком уровне.

Марковников много беседует со Столетовым, и они с удивлением понимают, насколько схожи их взгляды на преподавание. «Никогда не следует таскать в рот жареных голубей, следует пускать студента на глубокое место, кто выплывет – значит, будет толк», – утверждает Марковников. Как это похоже на методы Александра Григорьевича!

Так же остро, как и Столетов, Марковников чувствует отсутствие необходимых средств для развития русской науки: «Если бы даже кому-нибудь из нас удалось самое невероятное, например удобное получение искусственного золота и для этого потребовалась затрата значительного капитала, то пришлось бы, наверное, ехать продавать свой способ за границу». Но при этом он замечает, что даже в таких условиях русские никогда не станут продаваться. Марковников остается патриотом Родины: «Какой интеллектуальный стимул заставит русского ученого бросить интересующие его вопросы и обратиться к другим, если из удачного разрешения их извлечет пользу немецкий или французский химик или заводчик?»

Столетов находит в Марковникове такого же борца против низкопоклонства перед заграничной техникой и наукой. Однажды, когда Владимира Васильевича просят перевести его исключительный труд на иностранные языки, он, не моргнув глазом, отвечает отказом: «Если высказанная здесь мысль представляет интерес, то желающие могут пользоваться этим русским сочинением».

«Чем была химия в Московском университете до вас и чем она стала? – будет спрашивать аудиторию Тимирязев через несколько лет на чествовании Марковникова. – Я живо помню ее, эту старую химическую лабораторию, мрачную, темную, холодную, безмолвную, полуразвалившуюся – я бы сказал фаустовскую, если бы она не была лишена и тени фаустовской живописности. С вами свет и жизнь проникли в это мертвое царство. Молодые голоса нарушили чуть не вековое молчание этих угрюмых стен, а вслед за тем преобразились и самые стены, и Московский университет, благодаря Вашему упорному, настойчивому труду, получил настоящую европейскую лабораторию. Те, кто не видал сам этого превращения, не могут вполне его оценить, и им могут говорить только красноречивые цифры. Ведь не случайность, что за одинаковый период времени с Вашим появлением в Москве и с почти одновременным появлением на кафедре опытной физики А. Г. Столетова изменилась и вся судьба естественного отделения математического факультета. Число студентов, постепенно падавшее и дошедшее до 17 на факультете, до 1 на четвертом курсе, внезапно стало повышаться до 100, до 600–700».

О тандеме Столетов – Марковников – Соколов в своей фантасмагорической манере писал Белый в мемуарах:

«Профессор Марковников – стародавняя гроза профессоров физико-химического отделения факультета; и минотавр, бегающий с ревом по коридорам лаборатории: посадить на рога профессора Сабанеева в девяностых годах и профессора Зелинского в девятисотых годах; в эпоху, когда я, студент лаборатории, его видывал (в лаборатории), он был уже – гром без молнии, или вепрь без клыка; вырвав клыка у Марковникова – смерть профессора Столетова; профессор Столетов и был – клык; и не Марковников нападал, выгонял и бил копытом-ботиком, нагнув голову, а Столетов – Марковников; вернее – Столетов, спускавший с цепи Марковникова, ибо Столетов – нападал с толком, с чувством, с расстановкой, а Марковников нападал уже без толка; и – ломал клык, уступая территорию лаборатории Николаю Дмитриевичу Зелинскому; от нападений Столетова на заседаниях расстраивались сердца, случались истерики, профессора пускались в паническое бегство, а декан-Бугаев проявлял чудеса ловкости – спасти положение: защитить обиженного от обидчиков так, чтобы не получить удара в грудь клыком Марковникова и чтобы Марковников сам себе не сломал клыка, то есть чтобы Столетов сам посадил Марковникова на цепь.