Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов. Книга 2

• Название: Поклонение волхвов. Книга 2
• Автор: Сухбат Афлатуни
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012

Новый роман известного прозаика и поэта Евгения Абдуллаева, пишущего под псевдонимом Сухбат Афлатуни, охватывает огромный период в истории России: от середины 19-го века до наших дней — и рассказывает историю семьи Триярских, родоначальник которой, молодой архитектор прогрессивных взглядов, Николай, был близок к революционному кружку Петрашевского и тайному обществу «волхвов», но подвергся гонениям со стороны правящего императора. Николая сослали в Киргизию, где он по-настоящему столкнулся с «народом», ради которого затевал переворот, но «народа» совсем не знал. А родная сестра Николая — Варвара, — став любовницей императора, чтобы спасти брата от казни, родила от царя ребенка… Сложная семейная и любовная драма накладывается на драму страны, перешедшей от монархии к демократии и красному террору. И все это сопрягается с волнующей библейской историей рождения Иисуса, которая как зеркало отражает страшную современность… Потрясающий поэтический стиль письма Афлатуни ставит его произведение в один ряд с романами Евгения Водолазкина и Александра Иличевского.

---

Но вскоре это дело померкло перед другим, которое ему поручили. Кто поручил? Ну, право, так прямо и скажи! Подсказка: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич…» Царь. Царевич. Неужели неясно?

Ташкент, 13 марта 1912 года

«От председателя Отдела воздушного флота Великаго Князя Александра Михайловича.

Воздушный флот России должен быть сильнее воздушных флотов наших соседей. Это следует помнить всем, кому дорога военная мощь нашей родины.

Франция, Италия и наши соседи, придя к заключению, что самолеты необходимы армии как разведчики и как орудие поражения неприятеля сверху, не жалеют государственных средств на создание воздушнаго флота. Одновременно в этих странах собираются для этой цели крупные суммы путем частных пожертвований: в Германии для сбора пожертвований образован воздухоплавательный комитет под председательством брата Императора».

Великий князь Николай Константинович сидел в плетеном кресле. Рядом допивали и дожевывали гости — стол с закуской белел неподалеку. Вокруг простиралось поле, покрытое травой.

— Не пора ли? — осведомился Кошкин-Ego, отряхивая пиджачок.

Великий князь взял с колен бинокль и посмотрел сквозь него на физиономию Ego. Физиономия перестала жевать.

— Подождем.

Официант предложил поднос с напитками. Великий князь взял себе «Apollinaris». Ego хотел вина, но из почтения тоже схватил «Apollinaris». Пил, не понимая, за что эту воду так превозносят.

Посреди поля, в приличном расстоянии, стояло огромное металлическое насекомое. Вокруг него расхаживал механик, делая вид, что что-то проверяет. Летчик Анатоль в продуманно непринужденной позе курил на траве.

Вдали, у края поля, стояло несколько сартов, из местных крестьян. Их пытались прогнать, они убегали и возвращались в удвоенном числе. Князь махнул рукой: пусть смотрят. Он любил производить эффект на туземцев.

Конечно, разумнее было устроить полет после Пасхи. Но князь как всегда торопился. Да и не стоило афишироваться: неизвестно, как в Мраморном поглядят на его новое hobby. Дорогой племянник, Alexandre, точно будет не рад: воздушный флот считает своей личной гордостью, «князь воздушный»…

Повернулся к Ego. Тот выливал остатки «Apollinaris» на траву, чтобы перейти к вину.

— Как вы думаете, Кошкин, а почему Сатана в Библии назван «князь воздушный»?

Ego сунул стакан в карман пиджака.

— Правда? В Библии? Надо освежить в памяти… Я думал, он больше связан с огнем. Пекло и все эти прелести… Лучше спросить отца Кирилла.

— Вы передавали ему приглашение?

— Приглашение? Отцу Кириллу? Разумеется. Болен. Извинялся. Просил передать, не сможет… Превосходное вино. Я, честно сказать, становлюсь патриотом местных вин. Первушин превосходит сам себя.

Огладил пиджак и упорхал к столу, пообщаться и закусить.

Князь вернулся к своим мыслям.

Скрывать полет тоже не следовало: все равно разнесут, начнутся комментарии. Поэтому все было устроено скромно, но с достоинством. От генерал-губернатора был его заместитель, Скарабеев, в кителе и с пирожком на вилке. От прессы взят Ego с условием расписать во все газеты по-деловому, без слюней. Закуски по случаю поста умеренные, вместо оркестра — трио духовых, чтобы не совсем уж без музыки. Ну и, разумеется, сливки общества — подкисшие малость, а где другие в Ташкенте взять? Жаль, отца Кирилла нет, поговорили бы о живописи. Попросил бы его окропить аэроплан, в Петербурге так делают.

Ego терся возле стола: прицеливался к тартинкам.

Подошла, играя длинной гвоздикой, мадам Левергер:

— И о чем вы там секретничали с князем?

— М-м… — дожевывал Ego. — О чем? Не поверите. Князь спрашивал меня о Библии.

— Как любопытно… И что же вы ему ответили?

— Подискутировали, знаете. Хотя это больше по части отца Кирилла.

При упоминании отца Кирилла Матильда Петровна перестала вертеть гвоздикой и прижала ее к груди:

— Да, у него были такие глубокие проповеди… Мы с Платоном Карловичем навещали его после того случая. Очень бледен, очень. Я хотела узнать его мнение относительно… — вздохнула, — …близкого конца света.

— Конца света? Скоро? Столько новостей; кажется, опять пропустил что-то любопытное. А на какое число, уже решено?

— Вы — атеист. О таких вещах с вами говорить нельзя. — Легонько шлепнула гвоздикой по оттопыренной щеке Ego, за которой размокала непрожеванная тартинка.

— Совершенно не атеист. В доказательство чего подставляю вам другую щеку.

Матильда Петровна удостоила его улыбкой.

По документам она называлась Марфой Петровной, но, сколько ее помнили — а помнили ее уже очень давно, — она всегда была Матильдой, всегда в одном и том же возрасте и с неизменной собачкой. Как выразился один раз Ego, в Матильде Петровне есть нечто от античной статуи, а именно — прекрасная древность; после чего Ego был на целый год отлучен от салона Левергеров и кусал локти.

Ego проглотил наконец тартинку:

— Так что там насчет конца света?

Князь допил «Apollinaris» и сделал знак рукой. Духовое трио заиграло «Туркестанский марш» Чайковского-младшего. Публика побросала свои стаканы, пирожки и выстроилась с биноклями.

В черном глазке бинокля нарисовался Анатоль в кабине, машущий рукою. Цвет перчатки тонко гармонировал с окраской машины.

Заурчал мотор.

Ватутин крутил ручку аппарата — для хроники.

— Пасха!.. — сообщала Матильда Петровна, перекрикивая аэроплан и музыку. — Пасха в этом году! Совпадает! С Благовещением! Такое! Почти раз в сто лет! От этого — конец света!

Левергерше поднесли ее собачку.

— Мими! Ну что ты! Мими! Твоя мамочка с тобой! — Повернулась к Кошкину. — Хотела не брать ее…

Но Кошкин уже стоял возле князя и что-то записывал в блокнот.

— Репортеришка! — Матильда поцеловала Мими и стала смотреть, как железная этажерка поползла по полю.

Из нее еще раз помахал Анатоль. Как показалось Матильде Петровне — лично ей.

Машина уже неслась. Вот-вот взмоет ввысь.

Вдруг с земли вскочила фигура в чапане и бросилась наперерез аэроплану.

Кто-то закричал. Музыка оборвалась.

Тот, в чапане, висел на колесах. Машину бросило в сторону, она слегка оторвалась от земли, но тут же снова шлепнулась и, припадая набок, протащилась по траве.

Публика бежала к аэроплану.

Из кабины спустился белый Анатоль.

Молодой сарт валялся на траве. Лицо, чапан, трава — все в крови.

— По нему еще и винт прошелся…

— Врача! Есть здесь врач?

— Ему он уже не нужен…

— Зачем он это сделал, а? Зачем? Вы не ранены, Анатоль?

— Ничего страшного, господа. Ушибы. А может, и ранен.

— Слава богу! Но вот этот… Когда он успел подползти? Надо было не подпускать! С ними нельзя либеральничать.

— Но для чего, скажите, для чего это сделал? Для чего?

Публика расступилась. Задумчивой походкой подошел великий князь.

Лежащий приоткрыл глаза. Тихо, по-русски произнес:

— Привет от Курпы.

Услышало это только несколько человек.

Ватутин и Ego переглянулись.

Прибыла полиция. Публика расходилась.

Механик колдовал возле самолета, Анатоль лежал на траве в позе распятого и глядел в небо. Мадам Левергер рвала полевые цветы; Платон Карлович гладил Мими и ждал.

— Так что давайте уже после Пасхи, — прощался Скарабеев с князем. — Вот и его высокопревосходительство будет.

Великий князь кивнул.

— Кремень! — говорил Ego, показывая взглядом на князя. — Чем сильней неудача, тем кажется счастливее.

Мадам Левергер увенчала Анатоля венком из полевых цветов, обняла собачку и уехала.

Великий князь разговаривал с Бурбонским.

— Вы надеетесь, князь, что их можно будет цивилизовать? — говорил Бурбонский.

— У них уже была своя цивилизация. И древнее нашей с вами. Просто она по-другому устроена.

— Но тогда можно сказать, что есть цивилизация обезьян. Или цивилизация мышей. Или каких-нибудь бактерий. И что она тоже древнее нашей, человеческой.

— Скажите, Бурбонский, вы, случайно, не из сынов Израилевых?

— Я не знал своего отца.

Солнце припекало. Официанты убирали стол, снимали скатерть. Самолет откатывали в гараж.

— А я своего, к сожалению, знал, — сказал князь. — Улыбнулся. — А ведь после той вашей пародии я мог вас уничтожить. Да. — Выдержал паузу. Раз. Два. Три. Четыре… — Но я ценю талант. Сколько вам лет?

— Тридцать шесть. Я знаю, я выгляжу старше.

— Хорошо… У меня есть замысел. Речь идет об одной постановке, которую я готов финансировать. Приходите ко мне завтра к трем. — Князь поднялся с кресла.

Подошла высокая девушка, его дочь.

Отдав указания, князь уехал.

Бурбонский стоял перед пустым полем. Ноги его вдруг перестали казаться кривыми. Ветер развевал пряди.