Лаэрт Добровольский - Долговременная огневая… Стихотворения

• Название: Долговременная огневая… Стихотворения
• Автор: Лаэрт Добровольский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015

Лаэрт Добровольский (родился в апреле 1941 г. в Ленинграде) весь период блокады находился в осажденном городе. Военную службу проходил на Северном флоте. Участник испытаний атомного оружия на о. Новая Земля (1961–1962 гг.) Окончил Лесотехническую академию (Ленинград, 1969 г.) Автор семи сборников стихов, участник ряда литературных, философских, краеведческих сборников и альманахов. Член Союза писателей России. Живёт и работает в Санкт-Петербурге. В настоящую книгу вошли стихи разных лет. Разделы книги: Долговременная огневая…, Новая Земля, Дом птиц и др. В стихах о Великой Отечественной войне и трагических страницах блокады Ленинграда отражены современные, во многом трансформированные, умонастроения участников этой войны, даётся попытка проникнуть во внутренний мир человека – победителя и побеждённого.

---

«Холоден камень… Осенняя тишь…»

Холоден камень… Осенняя тишь
Может ли ранить?
Время, куда ты так быстро летишь.
Мучая память?

Город, припавший к плечу моему —
Друг и товарищ.
Вижу его распростёртым в дыму
Жадных пожарищ.

Слышу отчётливо в сердце своём
Стук метронома.
Общая доля – крещенье огнём
Отчего дома.

Как через щель смотровую в броне
Вижу дороги.
Город единственный, вечен во мне
Голос тревоги.

Нас укрывает от снайперских пуль
Дней уходящих
Памяти вечный и строгий патруль
В дне настоящем.

«Горят Бадаевские склады…»

Горят Бадаевские склады…
Теперь яснее с каждым днём:
И жизнь, и смерть в кольце блокады
Легли меж хлебом и огнём.

Вполнеба зарево. Гуляет
Огня и дыма грозный смерч.
Гудит неистово и знает:
Где он прошёл – всё прах и смерть.

Его не рвись утихомирить.
Не подходи к нему, не тронь!
Он – Властелин, в его крови ведь
Вселенский буйствует Огонь.

Всё злей безжалостные вспышки
Неукротимого огня…
На крыши, чердаки и вышки
Дежурить на исходе дня

Выходит, небо наблюдая,
Ещё без горечи утрат.
Готовность к бою обретая.
Притихший строго Ленинград.

«Я пройду у разбитого дома…»

Я пройду у разбитого дома
По остывшим осколкам снаряда.
По листам обгоревшего тома.
Вдоль безрядья гостиного ряда…

Вот он, памятный тот переулок —
Горы наледи в снежных сугробах.
Метроном насторожённо гулок
И на саночках – тело без гроба.

В этом городе храмов и рынков,
Площадей и квартир коммунальных
Дар последний – простая простынка
И заряд на шурфах погребальных.

«Когда приказ поднимет нас…»

Когда приказ поднимет нас
По громкой связи, и тотчас
Взревут моторы —
Поймём без слов, что где-то зло
С огнём и дымом подползло —
и разговоры
Отставим в сторону – и в путь,
И вновь стучит тревога в грудь
И в сердце – пламя;
Сирен несдержанный язык
Уже срывается на крик,
И – пыль за нами.
Ещё спокойны до поры
Багры, стволы и топоры —
Но скоро, скоро
Стуча, скрежеща и звеня
Проникнут в логово огня
Сквозь все запоры.
Моих друзей суровый вид
Без слов о многом говорит:
Они видали.
Какой ценой кончают бой
В огонь летящие с тобой
Не за медали.

«Слог высокий подобен курантам…»

Слог высокий подобен курантам.
Но, предвидя улыбку косую.
Проведу я к пожарным гидрантам.
Словно деву, поэму босую.

Там сигналом к извечной надежде
В добровольном и тягостном бденьи
Шум воды слышу снова, как прежде.
Разбивающейся при паденьи.

Это – дерзкий, решительный вызов.
Под напором из стендера[1] бьющий,
В хрупких сводах хрустальных карнизов
Нити жизни пропасть не дающий.

Не дойдут ослабевшие ноги
До реки, где кипящая прорубь.
До угла бы дойти без подмоги.
Да назад ещё столько – попробуй.

Ты – спаситель мой, стендер пожарный.
Часовой, не меняющий позы.
Ты один на округу, пожалуй.
Работящ и в такие морозы.

Подозрительно что-то затишье
От налёта живём до обстрела.
Одинокий, упорно стоишь ты
Безбоязненно, гордо и смело.

Я к тебе подхожу осторожно —
Сколько, падая здесь, не вставало!
Без воды мне уйти невозможно.
Лишь бы сил возвратиться достало.

Сколько нам предстоит испытаний
В леденящих оковах блокады?
Бродит смерть, очумев от скитаний.
Людям – выстоять, вытерпеть надо.

«Вчера, послушные приказу…»

Вчера, послушные приказу,
К домам, охваченным огнём.
Не подбегали мы ни разу
В горящем городе своём.

Чернея окнами пустыми.
Дома корили нас с тобой:
Другие шли в дымы густые.
Шли в пекло, жертвуя собой.

Нас укорять отыщет повод
Не представляющий беды:
Что значит, если в лютый голод
Хлебозаводы без воды.

Когда коптилка еле светит.
Ни кошки в доме, хоть убей…
Сто двадцать пять… Но граммы эти
Получим мы из отрубей:

Во тьме притихшему заводу
Найдём – обязаны найти! —
Для продолженья жизни воду.
Иного нет у нас пути.

Давно пожар привычен глазу.
Но мы сражение с огнём
Отложим, чтобы по приказу
Хлеб выпекали завтра днём.

«Когда привычным взглядом…»

Когда привычным взглядом
Окинешь мир вокруг
И дом знакомый с садом
Увидишь внове вдруг.

Заметишь украшений
Убористую вязь
Уловишь разрушений
И возрождений связь.

Наверное, однажды
Поймёшь, что муравей.
Карабкаясь отважно.
Ждёт помощи твоей,

И на деревьях птахи
Глядят с надеждой вниз…
Но ты им – о рубахе
Предложишь свой каприс:

О той, что ближе к телу —
Родному, твоему,
А потому и делу
Ты верен одному:

Оно – твоя забота.
Бальзам от маеты,
А что там гибнет кто-то
Так это ведь не ты;

Ты – сам себе начальник,
И маклер, и купец,
Болтающий молчальник,
Гуляющий скопец.

Но если воедино
Таких, как ты, собрать —
Светильник Аладдина
Задует ваша рать.

Померкнет светоч веры
Куда, зачем плывём
В метаньях ноосферы
Меж хлебом и огнём…

«Всё сказано… И сказано – не всё…»

Всё сказано… И сказано – не всё,
А многое из сказанного – ложно.
Истории слепое колесо
Иным путём направить невозможно.

И чья вина, и объясненья чьи
Зачтутся там, в неведомых приделах.
Где прошлых жизней тонкие лучи —
Немое эхо помыслов и дела?

И там лучом когда-нибудь и я
Кружиться буду в сумрачной воронке.
А тайный смысл земного бытия
За гулом жизни спрячется в сторонке.

Читая Юрия Воронова

Сердцем отойти давно бы надо
От блокадной стужи и тоски.
Только слово хлёсткое «блокада»
Вновь сжимает сердце как тиски.

Сколько в жизни новых впечатлений
Впору всё прошедшее забыть,
В толчее средь новых поколений
Постараться современным быть.

Но опять идём, не зная броду.
Мы – своих невольники преград:
Горожанин рвётся к огороду.
Каждой грядке, как находке, рад.

И блокадным горожанам старым
Памятнее той поры слова.
Что всего с одной восьмой гектара
Хватит овощей семье сполна.

Цветы на камне

Светлой памяти моей матери —

Милицы Владимировны Тржцинской

«Над тобой уже не властно время…»

Над тобой уже не властно время —
Ни сединок новых, ни морщин.
Мне ж нести несуетное бремя
Истомивших сердце годовщин.

Для тебя всё в прошлом… Я листаю
Жизнь твою как том календаря,
И событий пестрокрылых стаю
Высветляет памяти заря.

И, незримой связанные нитью.
За пределом видимости, мы
Вновь спешим друг к другу по наитью
Через вёрсты непроглядной тьмы.

Пребываем в разных измереньях.
На частотах разных говорим,
И над миром вечного забвенья
Каждый – по раздельности – парим.

«Жгу костёр в этот памятный час…»

Жгу костёр в этот памятный час —
Пусть он станет огнём ритуала:
В этот час ты покинула нас,
В этот час тебя с нами не стало.

Так с языческих давних времён
Поминали костром уходящих.
Только я буду с этим огнём
Не в прошедшем с тобой – в настоящем.

Будем мы этой ночью одни,
и души твоей белая птица
На мои отзовётся огни
И вблизи от меня приземлится.

Синий дым, чёрный год, серый свет.
Задремавших садов многоцветье…
В кровь изранена в терниях лет
Безотчётная вера в бессмертье.

«Когда на дальних перекрёстках…»

Когда на дальних перекрёстках
Внегалактических дорог
В обличье новом, в звёздных блёстках
Земной забывшие порог.

Друг друга мы однажды встретим
В ушедшем сонмище людском —
Как нашу встречу мы отметим
В пространстве вечном и пустом?

Быть может, в новые сосуды
Мы души наши перельём
И новый круг житейских буден
Прочертим заново вдвоём?

И, как уже бывало с нами,
В какой-то перекрёстный час.
Перемежая явь со снами.
Пронзят воспоминанья нас.

И станут сердце рвать истошно.
Как ястреб жертву на куски,
И наше будущее в прошлом
Зайдётся в крике от тоски.

«Я голову в молчаньи преклонил…»

Я голову в молчаньи преклонил
Пред образом единственной на свете.
Которую сильнее всех любил…
Лик материнский и без нимба светел.

До Господа не дорасти вовек.
Не досмотреть картину ожиданий.
Не дооткрыть усталых наших век
До мига подтверждения преданий.

И вновь момент критичен и велик,
и вновь опасность взмыла над кормою.
Соломинка моя – твой светлый лик.
Который и на дно пойдёт со мною.

Марш Шопена