Эдвард Радзинский - 1917. Российская империя. Падение

• Название: 1917. Российская империя. Падение
• Автор: Эдвард Радзинский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-101816-0

И опять мерещится все та же ночь – финал истории трехсотлетней империи в грязном подвале. И опять падает навзничь царь, и две девочки стоят на коленях у стены, закрывшись руками от пуль, и комендант Юровский вбегает в пороховой дым дострелить ползающего по полу мальчика… Только теперь в этом дыму я вижу еще и бородатого мужика, который столько сделал для того, чтобы случился этот подвал! И который знал, что он случится!

---

«Когда я поведал ей то, что… она не знала из моей частной жизни, она выслушала меня и сказала: «Я знаю о тебе больше, чем ты представляешь… Тот, кто способен на дурное, может сделать много добра, если он выбрал правильный путь». Вдова гомосексуалиста великого князя Сергея понимала, любила и жалела своего «маленького Феликса».

Предсказание феофана

Осенью 1913 года Распутин опять жил в Ялте, откуда его, как и в прошлом году, возили в Ливадию – в царский дворец.

В то время прокурором Одесской судебной палаты состоял некто Р. Г. Моллов. По должности он продолжительное время жил в Ялте, и его показания остались в «Том Деле». В них он поведал о жалобах ялтинского градоначальника генерала Думбадзе: «За Распутиным часто присылали придворный автомобиль везти его в Ливадию. Думбадзе доложил императору, что население Ялты сильно возбуждено против Распутина. Император ответил, что он имеет право жить, как он хочет, и принимать кого хочет и просит всех не вмешиваться в его семейное дело».

И тогда Думбадзе решил сам спасать престиж Семьи. Он отправил в Петербург телеграмму директору департамента полиции Степану Белецкому с предложением «убить Распутина во время его переезда на катере в Ялту».

Простодушный Думбадзе не понимал, сколько глаз прочтут эту телеграмму, прежде чем она попадет на стол к начальнику. Но Белецкий понимал… И ему пришлось поспешить. Он сам показал: «Я переслал телеграмму в собственные руки Маклакову». В результате переезд Распутина «состоялся без осложнений».

В августе 1913 года умер экзарх Грузии. Распутин наконец-то мог выполнить свое обещание и отблагодарить Тобольского епископа Алексия.

Из показаний Молчанова: «Осенью 13 г. Распутин… ездил в Ливадию и обещал хлопотать о переводе отца на юг. Вожделения моего отца не простирались далее какого-нибудь города на юге… как вдруг неожиданно умер экзарх Грузии… Я поехал провожать Распутина и на вокзале… просил о назначении моего отца экзархом Грузии. Распутин определенно обещал просить…» Еще бы! Для Распутина было необычайно важно заполучить своего человека в Синоде, да еще экзарха Грузии – главы четвертой по важности церковной кафедры России. И мужик постарался, хотя это и было непросто – ведь речь шла о назначении на важнейший пост скомпрометированного епископа. Но Аликс верила «Нашему Другу». Кому как не «Божьему человеку» быть главным авторитетом в церковных делах… к ужасу обер-прокурора Саблера.

Из показаний Саблера: «Когда я пришел для доклада царю, Николай сказал: «А ваши кандидаты все провалились, выбор остановился на Тобольском епископе Алексии»… Я позволил себе решительно возра-зить, заявив, что он не обладает… нравственными качествами, что он живет с учительницей Елизаветой Кошевой, которая повсюду ездит с ним и последует за ним в Тифлис, и скомпрометирует его… Но назначение состоялось».

Опального Алексия сделали экзархом Грузии, одновременно возведя в сан архиепископа. Один из «наших» – так называла царица друзей Распутина – возглавил грузинскую церковь.

В то время Феофана уже не было в Крыму. Получивший кафедру благодаря Элле, он еще прошлым летом был изгнан в губительную для его здоровья Астрахань. К негодованию Эллы, ему было даже запрещено приезжать в Крым лечиться, если там находилась Царская Семья. Уезжая, неукротимый, но наивный Феофан рассказал все, что знал о мужике… другу Распутина, Даманскому.

Как показал Феофан в «Том Деле», разговор он заключил предсказанием: «Распутин – сосуд дьявола, настанет время, Господь покарает его и его защитников». После чего перекрестился и ушел.

Тогда Даманский, должно быть, только улыбнулся. Но через год, когда у него обнаружат рак, он вспомнит предсказание Феофана…

В Астрахани Феофан получил малярию и болезнь легких. Элла все-таки смогла хоть как-то помочь – его перевели доживать епископом в Полтаву. И Элла продолжала сердить сестру – доказывать Аликс, что бесчеловечно запрещать Феофану лечиться в Крыму. Она напоминала, что Феофан был исповедником царицы, что он ничем перед ней не провинился и что если любить Распутина – ее частное дело, то не любить его – частное дело Феофана. Но Аликс боялась неукротимого нрава епископа и знала, что он будет пытаться пробиться к Государю…

И Распутин помогал ей – искал вину Феофана, чтобы навсегда закрыть для него дорогу в Крым.

Дама под вуалью

В «Том Деле» осталась эта удивительная история.

В 1917 году следователь Чрезвычайной комиссии отправился в Ялту, где уже не первый год в параличе неподвижно лежала вдова священника Ольга Аполлоновна Попова, 60 лет. И она показала: «С епископом Феофаном я знакома 6 лет. Посетив меня однажды как больную, он посещал меня обыкновенно раза 2 в год… Он никогда не упоминал о Григории Распутине и ничего не говорил о своей петербургской жизни… Григория Распутина я совершенно не знала… В первый раз Распутин явился ко мне 3 октября 1913 года около полудня… Распутин повел беседу о моей жизни – о болезни, о бедности… Потом прямо сказал: «Если желаешь, завтра же можешь иметь 1000 рублей, уйти из этой квартиры и видеть детей своих счастливыми…»

«Ну, долго не будем разговаривать, – продолжал Распутин. – Тебе известно, что Феофан говорил, будто имел с Государыней половую связь? – При этом выражался Распутин вульгарным языком. – Тебе известно, не скрывай, не скрывай и 1000 рублей – твои». Я возразила, что мне ничего не известно, и что этого быть не может. Распутин сильно рассердился… бегал по комнате и ломал руки. И начал опять меня уговаривать, чтобы я оклеветала епископа. Это меня так возмутило, что я плюнула ему в лицо. Распутин отошел к двери и сказал: «Ты и твои дети будут меня помнить!» Потом переменил тон. Произнес несколько раз: «Никто никогда так не смел со мной дерзко говорить… я знаю, ты опомнишься и возьмешь свои слова назад. Возьмешь, возьмешь, возьмешь», – он повторял слова и пристально смотрел на меня… Видимо, внушение подействовало. Он подвинул стул совсем близко и сказал: «Ну, мы сегодня придем с ней, разрешаешь?» Я поняла, что он говорит об императрице. «Ты при ней скажешь правду, ты опомнишься… Ты подумай, твои дети будут счастливыми, и дорога твоему сыну будет широкая…» Видимо, Распутин решил, что подавил больную старуху. У меня же явилась мысль сказать все Государыне… Распутин сообщил, что придут они часов в 12 ночи…

В первом часу ночи к нашей квартире подъехал автомобиль. Когда мой сын открыл дверь, вошел Распутин в сопровождении высокой дамы, одетой в черное платье, с лицом, закрытым густой вуалью. Она села около меня, расспросила о моей болезни, попробовала пульс и осмотрела пролежни на моей спине. Потом Распутин подошел к кровати, дотронулся до плеча Государыни и сказал: «Ну вот, ей ты скажешь правду?» Я ответила: «Я всегда всем говорю правду, тем более что жить мне осталось немного».

Когда Распутин отошел в сторону, Государыня сказала: «Скажите, он (Феофан. – Э.Р.) говорил вам о связи своей с тем лицом?..»

«Это совершенная ложь, гнуснейшая ложь! Ничего подобного он не говорил и говорить не мог… Верю, что Господь покарает того, кто возвел на него такую клевету».

В это время Распутин что-то сказал Государыне, но я не разобрала слов… Распутин завертелся по комнате и сказал: «Испугалась! Испугалась она!» Я ответила: «Не испугалась! Твою тысячу не возьму и епископа не продам».

Распутин опять уговаривал меня сказать правду, прибавляя: «Твоим детям за это ничего не будет»… Перед самым уходом Государыня наклонилась ко мне и сказала: «Значит, вы говорите, что этого не было?»

«Не было и быть не могло… Он предлагал мне 1000 рублей, если я соглашусь оклеветать епископа»… Государыня еще раз спросила: «Значит, это ваше последнее слово?» Я опять ответила: «Ничего говорено не было и быть не могло!»

Государыня сидела нервная – снимала и надевала перчатку, а Распутин часто-часто приговаривал: «Испугалась, испугалась»… Затем Распутин взял ее под руку и, бросив на меня злобный взгляд, вышел из комнаты».

Было в этом что-то жуткое: Государыня и уводящий ее в ночь мужик…

Что означала эта сцена? Он был настолько уверен в своем безграничном влиянии, что позволял себе бессовестно лгать в присутствии императрицы? Или… «Наш Друг» попросту знал, что она сама мечтает навсегда изгнать Феофана из Крыма и ей нужен повод?

Он хорошо читал и хорошо выполнял ее тайные желания. Он уже стал ее «вторым я». И становится ясным, почему после всего происшедшего царица написала Поповой письмо.

Из показаний Поповой: «Вскоре я получила письмо, написанное тонким женским почерком, без подписи… В письме предлагалось мне опомниться и рассказать правду».

Заканчивалась предпоследняя встреча Семьи с любимым Ливадийским дворцом. Ипатьевская ночь приблизилась еще на день.